Олимп, штат Техас - Стейси Суон

третий раз: ей казалось, что семья из пяти человек означает целостность.

Она была на четвертом месяце, Марч представлял собою бугорок на ее обычно плоском животе, и вот однажды ночью раздался телефонный звонок. Настойчивый дребезг разбудил Тею, та разбудила Гепа. Юна хотела послушать, что Питер будет отвечать, хотела услышать ответ на свой многократно повторенный вопрос: кто звонит, но он наклонился вперед в постели, прижав трубку к уху, а к ней повернувшись спиной. Дети позвали ее, она вышла в твердой уверенности, что кто-то умер, гадая, насколько дурные новости ей предстоит услышать. Она уговорила Тею лечь в кровать, пообещав ей утром вафли, подоткнула Гепу одеяло, успокоив его словами, что все хорошо.

Вернулась в темную спальню, увидела лишь очерк фигуры мужа — он так и сидел в постели.

— Что случилось? — спросила она.

— Я должен сказать тебе одну вещь, — ответил он.

От этих слов она едва не выскочила обратно. Новости настолько скверные, что без предуведомления никак. Вот только Юне никогда, никогда не была свойственна трусость.

— Тогда включи свет.

— Мне проще сказать в темноте.

Тут она поняла. Разумеется, никогда он не хранил своего обещания. А значит, ее жизнь — ложь, семья — ложь, новый ребенок — ложь.

— Чего бы ты там ни натворил, я не позволю тебе признаваться в этом в темноте. — Она протянула руку к стене и шарила, пока не нащупала выключатель и не зажгла люстру на потолке.

У Питера не было намерения нарушать обещание, данное Юне. Верность была свойственна ему по природе, и сам он исходил из того, что, обменявшись с женой обетами, будет им верен. Даже первый его роман с матерью Берка не изменил его мнения о самом себе. Ли поначалу была клиенткой — искала дом. Он каждый раз предвкушал очередную встречу, даже возил ее смотреть объекты, которые ей очевидно не подходили, только чтобы лишний раз увидеться. Тем не менее всерьез все это не воспринимал. Он понимал, почему ее к нему тянет, и полное отсутствие загадочности давало надежду, что он сможет себя сдержать.

Ли была невероятно мягкой, совершенно не способной кого бы то ни было осуждать — ни его, ни мир в целом. Если он показывал ей дом, захламленный донельзя, она не говорила, что там живут какие-то сквернавцы, но «они, видимо, сегодня утром очень спешили». Неизменно ласковая, благорасположенная, терпеливая. Ничего не просила, ничего не ждала. Проводить с ней время — даже до начала отношений — было чистым удовольствием без всяких душевных бурь. И — что уж тут поделаешь — это оказалось приятнее, чем вопли, требования и наскоки четырехлетки и двухлетки, а также чем беременная женщина, целыми днями сидевшая дома с детьми в одиночестве. Дом их был полон любви — Питер действительно всей душой любил сына, дочь и, безусловно, жену, — но не покоя. Иногда у него возникало чувство: это нужно перетерпеть, а когда мы что-то терпим, рождается мысль, что за терпение нам положена награда.

Ночной звонок был от матери Ли. Ей в то утро позвонили из больницы, и она тут же приехала из Оклахомы. Ли сдалась на лечение добровольно — боялась себя изувечить. Два месяца назад, когда Питер ее бросил, она перестала есть, лишь изредка пила воду. Питер не знал, что она беременна, тем более что ждет близнецов. Самая подходящая концовка. Легкость, с которой он позволил себе во все это скатиться, превращалась в строго противоположное. Новые дети, новые несчастные матери.

Когда жена потребовала, чтобы он при свете посмотрел ей в глаза, Питер понял по отвращению в ее голосе, чем рискует. Пока он объяснял, что произошло, Юна непрерывно тряслась — не от слез или горя: от гнева. Ему хотелось одного: вылезти из постели, спуститься к шкафу с оружием, вытащить тот старый дробовик и принести ей. Даже не потому, что он этого заслужил, а потому, что не видел другого выхода. Если не отдать всю власть в ее руки, как она сможет его простить?

— Мать ее настаивает, чтобы я приехал в больницу и уговорил не изводить себя. Чтобы сказал, что даже если мне не нужна она сама, то нужны ее дети. Говорит, ради меня Ли перестанет убиваться, сочтет это своим долгом — а вот ради себя нет.

Для Юны это было все равно что муж говорил бы: «Смотри, вот как выглядит настоящая любовь. Твоя-то не столь велика, согласна?» Так она ему сейчас покажет, сколь велика ее любовь. Столь велика, что, если поднести к ней спичку, сгорит вся его жизнь.

— Собирай вещи. Ты здесь больше не живешь. Это не твой дом. И не твоя семья.

Она сделала шаг назад, оступилась, а когда Питер выскочил из кровати, чтобы ее поддержать, отпрянула и упала на туалетный столик.

— Юна, ну пожалуйста, — попросил он.

— Никаких больше «пожалуйста». Ты лишен права на просьбы. Больше ты никогда и ничего от меня не получишь. — Она оперлась ладонями на столик, увидела карманные часы Питера — ему они достались от отца, тому от его отца — и от отчаяния подумала: лучше бы никому из этих мужчин не родиться. Взяла тяжелые золотые часы и швырнула мужу в лицо. Впоследствии она гадала, чем бы кончилось дело, если бы ей под руку попалось что-то потяжелее. То, чем можно раскровянить или свалить с ног. Может, это вызвало бы у нее хоть крупицу жалости, смирило бы гнев прежде, чем он разрастется до таких пределов, что дальше его можно только сдерживать, но не унять. Часы попали Питеру по губам, упали на пол, разбились. Из соседней комнаты долетел голосок Гепа.

Юна и Питер разом посмотрели на свои босые ноги — в комнате стоял полумрак, осколки стекла не разглядишь.

— Ладно, — сказал он. Наклонился, взял ее на руки, поднял, как новобрачную, с которой пересекают порог, а она так изумилась, что даже не возражала. Он донес ее до двери, сморщился, открывая, — она поняла, что он наступил на осколок. Все эти годы Питер ее охранял. Напоминал ей: хорошо — это не обязательно идеально, так что ей нет никакой нужды стремиться к идеалу. Когда он опустил ее за порогом спальни, то предстал не охраной, а охранником. Тем не менее в коридоре она слегка покачнулась — без его поддержки трудно было устоять на ногах. То, что он сделал с Ли, полностью лишило ее чувства защищенности, однако после стольких лет замужества она разучилась чувствовать себя защищенной без него. Она услышала, как