Все время мира - Сара Пурпура

их терпеть, особенно моих товарищей по команде.

Мэтт цепенеет, и Сара слегка касается его плеча, возможно, чтобы немного успокоить. Я, напротив, жду не дождусь момента, когда он наконец взорвется.

Он еще не позволял себе прочитать мне нотацию о том, как мне следует вести себя в школе, но у меня есть ощущение, что ждать осталось совсем недолго.

И действительно…

– Дез, я убедительно прошу тебя подружиться с одноклассниками, – не сдерживается он. – Я знаю почти половину из этих ребят, знаю их семьи, и мне хотелось бы, чтобы ты нашел с ними общий язык.

Я откладываю в сторону столовые приборы и щелкаю языком.

Сейчас мы развлечемся.

– Не знаю, смогу ли я, Мэтт. Брайан Майлс, к примеру. Не знаю, возможно ли вообще подружиться с такой сволочью, как он.

– Дез! – теперь в голосе Мэтта по-настоящему звучит раздражение. – Я не позволю, чтобы за столом звучали такие слова. Кроме того, Майлсы – близкие друзья нашей семьи, а Байрон – еще и мой очень хороший коллега.

Байрон… отец Брайана. Не удивлюсь, если и имя его матери начинается с буквы «Б».

– И Барбара тоже наша близкая подруга, Дез, – вступает Сара. – Так что я прошу тебя, постарайся не создавать нам проблем.

Бинго! Сара развеивает все сомнения, теперь это официально: Майлсы – семья недоумков.

Я с трудом сдерживаю смех, но у меня это плохо получается, и Мэтт бьет кулаком по столу.

Ух, маска добренького папаши сорвана!

– Все, хватит, Дез, – жестким тоном говорит Мэтт. – Проси прощения, а затем ступай в свою комнату.

Ева выглядит смущенной. Брианна изумленно глядит на меня. Анаис, наоборот, смотрит мне прямо в глаза и прикусывает губу. Не знаю, разозлилась она, что я оскорбил ее парня, или солидарна со мной.

Анаис опускает голову и потупляет взгляд. Я кладу в сторону салфетку и встаю из-за стола, со скрежетом отодвигая стул.

– Я не буду просить прощения за то, что считаю Майлса полным болваном, потому что, если честно, Мэтт, он такой и есть.

Я не даю ему времени ответить – вероятно, завтра он придумает наказание для меня, но меня это вообще не волнует.

– Пойду подышу свежим воздухом, – сообщаю я. – Здесь внутри что-то плохо пахнет.

Я выхожу во внутренний дворик и глубоко вдыхаю прохладный вечерний воздух. Я похлопываю руками по карманам своих джинсов в поисках пачки сигарет. Но когда я дома, с Керперами, то не курю и оставляю сигареты в своей комнате.

Боже, мне нужна хотя бы капелька никотина!

– Дез… – у меня за спиной раздается голос Анаис. Она вышла за мной! Но я не в том состоянии, чтобы объясняться.

– Вернись обратно, Анаис. Сейчас мне не нужна компания, – отмахиваюсь я, едва бросив на нее взгляд.

– Я хочу просто поговорить.

– Тогда можешь произнести монолог, потому что у меня нет никакого желания разговаривать.

– Хорошо, – она опускается в качалку на крыльце, – ты можешь хотя бы присесть рядом?

Я пристально смотрю на нее. Боже, как же она хороша!

Та ночь… Невероятно было прижимать к себе Анаис и ощущать, что она позволила мне приблизиться к ее боли. И я знал, что она тоже была готова приблизиться к моей.

Такие моменты не забываются, остаются в нас так же, как и шрамы, которые мы храним в себе или носим на теле.

Иногда у меня возникает ощущение, что наши раны соприкасаются, но в такие минуты, как сейчас, я задаюсь вопросом, чего Анаис хочет от меня.

Что, черт возьми, видит она каждый раз, когда я внезапно ловлю на себе ее взгляд?

Я привык к тому, что на меня пялятся, но когда она смотрит на меня, мне хочется быть кем-то иным. Кем-то, чью историю можно рассказать. Поэтому, когда я открываюсь перед Анаис, на следующий день снова закрываюсь в себе. Мне хочется, чтобы она продолжала смотреть на меня с любопытством и никогда не смотрела с презрением.

Она нравится мне. И поэтому я превращаюсь в круглого идиота.

Быть рядом с ней и не иметь возможности прикоснуться – это пытка. Ее тело постоянно искушает меня, а эти синие, как океан, глаза, которые уносят тебя куда-то далеко…

– Это плохая идея, – откликаюсь я.

– Пожалуйста.

Передо мной сладкоголосая сирена, чья песня притягивает меня. Против воли – или, быть может, желая этого больше всего на свете – я сдаюсь, подхожу ближе и сажусь рядом с ней. Наши плечи слегка соприкасаются, и холодок пробегает у меня по спине. Я смотрю на Анаис, чтобы понять, чувствует ли она это, и замечаю, что она тоже дрожит. Она смущенно отводит глаза. Зачарованно я смотрю на ее губы и хочу поцеловать их так сильно, словно от этого зависит мой следующий вдох.

– Знай, я согласна с тобой, – произносит Анаис.

Эти слова немного отвлекают меня от моего желания.

– В каком смысле?

– Хотя я кажусь такой же дурой и избалованной неженкой, ты прав: в нашей школе сплошные идиоты. Я всегда так считала, – Анаис горько улыбается, – Я спрашиваю себя, что, если им тоже не хватает чего-то очень важного…

Пока я слушаю ее переживания, Анаис не знает, куда деть руки, и прячет кисти в рукава. У меня закрадываются подозрения.

– Тебе холодно? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня удивленно:

– Нет, а что?

– Анаис, ты снова себя порезала?

Она опускает глаза и еще ниже натягивает рукава.

– Нет.

Легкий ветерок колышет прядь волос медового цвета, которая падает ей на лицо. Я пользуюсь этой возможностью прикоснуться к ней и убираю прядь ей за ухо. Затем я нежно провожу своими пальцами по ее руке до запястья. Очень аккуратно я подгибаю рукав ее свитера и открываю рану. Совсем свежая. Едва я касаюсь ее, Анаис всхлипывает.

– Зачем? – задыхаясь, спрашиваю я и на этот раз надеюсь, что она расскажет мне все. – Чего не хватает тебе, Нектаринка?

– Не знаю, как это выглядит, Дез. Возможно, ты мог бы мне помочь. Думаешь, мои родители любят меня?

Ответ напрашивается сам собой, однако впервые я не спешу обрушить свою прямолинейность на другого человека, потому что этот человек – Анаис, и я могу навредить ей.

– По-своему они любят тебя, – отвечаю я. – Думаю, они любят сам факт, что ты у них есть. Любят то, кем ты можешь стать и кем, с большой вероятностью, станешь.

Анаис сглатывает и отворачивается в сторону, устремив взгляд в ночную темноту.

– Все так. Все вокруг уверены, что классно быть мной, но быть мной – значит стать тенью. Для моих родителей я всего лишь