Восток в огне (ЛП) - Сайдботтом Гарри

- Соленый миндаль? - Ярхай встал между двумя мужчинами. - Один дурак однажды сказал мне, что если ты съешь достаточно миндаля перед тем, как выпить, то избежишь опьянения.

Мамурра присоединился к нему.

- Я как–то слышал, что если носить определенный драгоценный камень, это поможет от опьянения - возможно, аметист? - непринужденная беседа, казалось, несколько разрядила обстановку.

- Прошу к столу. - Ярхай занял самое высокое место в крайнем левом углу и указал, где должны расположиться остальные, Баллиста рядом с ним, пустое место зарезервировано для Батшибы, Ацилия Глабриона, затем Мамурры. Две умбры занимали наименее почетные места.

Принесли первое блюдо. По меркам богатеев империума, а в том, что хозяин был одним из них, не могло быть никаких сомнений, еда была ненавязчивой. Соленые анчоусы прятались под ломтиками сваренных вкрутую яиц, еще были улитки, приготовленные в белом вине, чесноке и петрушке, а также салат из латука и рукколы, прекрасно сбалансированный: руккола считалась нежной, латук - антиафродизиаком.

Гости приступили к трапезе. Деметрий отметил, что, в то время как остальные были довольно сдержанны, Баллиста и Ярхай много пили.

- Приходите поздно, когда горят лампы; Входите грациозно – ожидание усиливает очарование, - декламируя отрывок из латинской поэзии, Ацилий Глабрион грациозно поднялся на ноги.

Батшиба стояла в дверном проеме, свет падал на нее сзади. Даже Деметрий не мог не признать, что она была сногсшибательна. На ней был тонкий халат из белого шелка, который облегал и подчеркивал ее полные груди и бедра. Деметрий знал, что она будет почти неотразима для Баллисты. Остальные мужчины вскочили на ноги, но ни один из них не обладал грацией Ацилия Глабриона.

Батшиба одарила молодого патриция ослепительной улыбкой, ее зубы казались еще белее, чем были, на фоне темно-оливковой кожи. Когда она подошла к дивану, ее груди колыхнулись, тяжелые, но упругие, явно не стесненные халатом. Она милостиво позволила Ацилию Глабриону подать ей руку, когда заняла свое место, одарив Баллисту лишь легкой улыбкой

Основное блюдо было, опять же, почти агрессивным в своей простоте: дикий кабан, фрикадельки из баранины, капуста, заправленная маслом, костный мозг с перечным соусом и местные лепешки. Два музыканта, один с лирой, другой с флейтой, начали тихо играть. Оба показались Деметрию смутно знакомыми.

На какое-то время появление Батшибы заставило разговор слегка прерваться. Ее щедрое декольте и оливковая кожа явно привлекали как Баллисту, так и Ацилия Глабриона, но северянину, казалось, было трудно придумать, что сказать. Спустя совсем немного времени он возобновил свой разговор с Ярхаем об относительном уровне выносливости верблюда и лошади. Ацилий Глабрион, с другой стороны, был полностью доволен собой. Внимательный, беззаботный и остроумный, он явно считал себя идеальным компаньоном для любой девушки за ужином. Хотя разговор шел на греческом, он не мог удержаться от случайных вылазок в латинские стихи:

Вино возбуждает сердце, склоняет к страсти,

Пьянство разбавляет и прогоняет заботы

В море смеха, придает бедняку уверенность в себе,

Разглаживает морщины, избавляет от боли и печали,

Тогда редчайший дар нашего века,

Простота, открывает все сердца, поскольку бог

Рассеивает лукавство.

В такие моменты души мужчин покорны женским чарам:

Ах, Венера в вине - это огонь внутри огня!

Заключительное блюдо демонстрировало ту же почти кричащую сдержанность, что и два предыдущих: сухофрукты, дамасский чернослив, местный инжир и финики, фисташки и миндаль, копченый сыр, немного груш-пашот и свежих яблок. Вино сменили на сладкое темное, лесбийское.

Деметрию не нравилось, к чему шло дело. Для начала, Баллиста и Ярхай теперь пили еще быстрее. В глазах его кириоса появился неловкий блеск, а плечи по-ослиному расправились. Очевидно, его раздражала непринужденность, с которой Ацилий Глабрион общался с Батшибой. Молодой патриций в любой момент мог пробудить в северянине самое худшее. Честно говоря, растущая частота декламации трибуном латинской поэзии начинала раздражать и Деметрия. После каждой цитаты молодой патриций откидывался на спинку стула с улыбкой, которая наводила на мысль, что он наслаждается понятной лишь ему одному шуткой. Он тщательно избегал называть поэта по имени. Его аудитория была либо слишком вежлива, либо не слишком желала проявлять свое невежество, чтобы спрашивать. Как и большинство образованных греков, Деметрий публично заявлял о своем незнании латинской литературы, в то время как в частном порядке знал о ней очень много. Стихи были ему вроде бы знакомы, но вспомнить автора пока не удавалось.

Чрезмерно усердное соло на лире завершило мелодию и привлекло внимание Деметрия к музыкантам. Он вдруг понял, кто они такие: они вовсе не были музыкантами-рабами, они были двумя наемниками Ярхая. Он слышал, как они играли у костра. С нарастающим беспокойством молодой грек оглядел комнату. Все четверо рабов Ярхая были пожилыми, внушительными мужчинами. И они не были рабами – они тоже были наемниками. Хотя он не мог быть уверен, двое умбр, отдыхавших за столом, вполне могли быть двумя офицерами отряда наемников. Боги, он мог бы убить нас всех в одно мгновение. На ум пришла сцена из Плутарха: Марк Антоний и Октавиан обедают на флагманском корабле Секста Помпея, и пират Менас шепчет адмиралу на ухо: "Может, мне перерезать швартовы и сделать тебя хозяином всего мира?"

- Деметрий! - Баллиста нетерпеливо размахивал пустой чашей, и гречонок вернулся в настоящее. Ярхай и Баллиста радостно пили вместе. Зачем защитнику караванов желать смерти северянина? Даже Секст Помпей отверг это предложение: "Менас, лучше бы ты действовал, а не говорил об этом заранее".

... не тратьте драгоценное время впустую

Развлекайтесь, пока можете, в свои юные дни; годы скользят

Мимо, как движущийся поток,

И ушедшей воды не вернуть,

Потерянный час не прожить вновь.

Ацилий Глабрион откинулся назад, на его губах играла полуулыбка, его рука мимолетно коснулась руки Батшибы.

Овидий. Деметрий читал его. И поэма называлась "Искусство любви". Претенциозная свинья. Ацилий Глабрио читал ее только вчера – вот и вся его ученость. Вот тебе и его самодовольные улыбочки. Деметрий вспомнил, как продолжался отрывок:

Ты, кто сегодня отвергаешь любовника ласку,

Будешь в постели лежать

Стара, холодна, одинока,

Твоя дверь никогда не откроется

В шумную полночь, никогда на рассвете

Не рассыплются яркие розы на пороге твоем!

Слишком рано – ах, ужас!

Плоть становится дряблой и сморщенной,