Дело Мотапана - Фортуне де Буагобей

— Как! Тебя! А я думал, что ты миллионер!

— У меня восемь миллионов. А отцу не на что справить дочери приданое.

— Он, стало быть, сумасшедший.

— Нет, он граф. Он думает, что создан из бедра Юпитера.

— А ты барон. Где ты взял это свое баронство?

— Купил!

— Стало быть, оно принадлежит тебе, и что против этого скажешь? Мне говорили, что в Париже деньги могут все.

— Все дурное — да! А женитьба — дело другое.

— Стало быть, ты отвергнут.

— Но я отомстил.

— Вот это хорошо! Что же ты сделал?

— Поразил его в самое уязвимое место. Его сын арестован по моей жалобе и будет осужден за воровство. Они обесчещены.

— Прекрасно! Это отучит их отказывать такому человеку, как ты, отличному моряку, богачу и барону! Но… как же тебе удалось сыграть с ними такую шутку?

— Мне повезло! Понимаешь, я пытался найти какой-нибудь повод… и вдруг вчера заметил, что у меня пропало опаловое ожерелье, украшенное бриллиантами.

— То, которое досталось тебе в конце нашей первой кампании на «Гавиале»?

— Именно.

— Так ты берег его двадцать семь лет? Ведь это было, помнится, в тысяча восемьсот пятьдесят третьем, мы тогда плавали в сингапурских водах.

— Да! Я всегда любил драгоценные камни и не жалею, потому что без труда узнал их у следователя.

— Так их нашли?

— Да, и моего вора тоже: им оказался брат той девушки.

— Как же он украл? Он, значит, бывал у тебя?

— Нет, но у него был ключ от моей квартиры. Три месяца назад эти люди жили здесь, а я тогда проживал на втором этаже. И этот негодяй вошел сюда ночью…

— И ты не проснулся?

— Нет, у меня очень крепкий сон. Али спит далеко от этой комнаты, а ожерелье было здесь. Вору стоило только немного пошарить, чтобы его найти.

— Хорошо еще, что он не прихватил чего-нибудь поважнее. Впрочем, ты ведь держишь деньги в банке?

— Я? Никогда в жизни! Французский банк — прекрасное учреждение, но его когда-нибудь подожгут. Я не доверяю никаким учреждениям: я доверяю только себе!

— И прекрасно делаешь. Я положил свои деньги в банк, когда сошел на берег, и уже раскаиваюсь. Будь у меня такая квартира, как твоя, я держал бы в ней все, что имею. Это не заняло бы столько места, сколько занимают твои миллионы.

— Они занимают не много места, но я с ними не расстаюсь. Когда я строил дом, то сделал тайники. Тебе я могу рассказать, ты не разболтаешь. У меня один тайник наверху, и второй — здесь. Их сам черт не найдет.

— А если твой жилец на втором этаже ощупает стены?

— Он ничего не найдет. Тот тайник пуст, но и его он ни за что не отыщет. Каменщик, который делал его, давно умер, а я своего секрета никому не открою. И тебе не скажу.

— И хорошо сделаешь!

— Это не оттого, что я тебе не доверяю, а из принципа. Никто, кроме меня, не увидит мое золото, мои вещи и мои документы. Я ревную к своим сокровищам так же, как ревновал бы к жене, если бы она у меня была, а может быть, и больше. Если бы ты знал, с каким удовольствием я каждый вечер, прежде чем лечь спать, рассматриваю свои сокровища, ты бы понял, почему я всегда ночую дома.

— Я это очень хорошо понимаю и удивляюсь: как же тебе вздумалось жениться?

— Так, фантазия… Мне хотелось иметь сына, чтобы было кому оставить состояние…

— Разве у тебя нет родных в Иль-де-Франс?

— У меня никогда их не было, слава богу! Меня нашли под кокосовым деревом.

— Повезло же тебе! У меня есть родные… где-то в Бретани… Только они никогда не вспоминали обо мне. Скажи, а твое наследство пойдет в казну?

— Мой дом — да, если я не напишу завещание. А остальное не достанется никому! Если только, — с насмешкой прибавил Мотапан, — ты не купишь мой дом и не велишь его сломать, чтобы найти спрятанное.

— Я никогда не буду настолько богат, чтобы сделать это. К тому же я, наверно, умру первый.

— Женись и передай этот секрет своим детям.

— С удовольствием, — сказал Жиромон, смеясь. — Найди мне невесту с хорошим приданым и не слишком уродливую. Только не графиню: она за меня не пойдет.

— У меня есть одна на примете. Что ты скажешь о девушке, отец которой составил себе состояние торговлей москательными товарами?

— Москательными или другими — все равно, лишь бы у него были денежки.

— И лишь бы он не собирал о тебе сведений.

— О! Я скажу, чтобы он отправлялся за ними в Китай, и он поймет, что это слишком далеко.

— Я думаю, что Бульруа ни о чем не спросит. Остается узнать, понравишься ли ты его дочери Эрминии.

— Постараемся, — скромно сказал Жиромон, раздувая потухший кальян.

— А ты уверен, что я один знаю о твоей прошлой жизни? — спросил барон после небольшой паузы.

— Те, кто меня знал, если и остались в живых, думают, что я или утонул, или повешен. Раньше я всегда назывался вымышленным именем. Ах! Черт побери! Я забыл! В Париже есть человек, который видел меня в Сайгоне.

— Жаль!.. Кто он?

— Отставной лейтенант с корабля «Юнона», Куртомер.

— Куртомер! — воскликнул Мотапан. — Ты знаешь этого человека?

— Я знаю его очень хорошо, — ответил Жиромон, удивляясь словам друга. — Он оказал мне большую услугу. Меня взяли на джонке… Я тебе рассказывал эту историю. Куртомер командовал канонерской лодкой, которая нас захватила… Вместо того чтобы меня повесить, он защищал меня перед морской комиссией.

— Это не доказывает, что он поверил в твою невиновность. И этот господин видел тебя здесь?

— Да, вчера: я завтракал рядом с ним в одном ресторане. Потом мы разговорились, и я напомнил ему, как он меня спас.

— Ты, верно, перебрал? Зачем было выдавать себя?

— Признаюсь, я сразу понял, что сделал глупость, потому как он отнесся ко мне очень дурно. Он всячески старался показать, что я ему неприятен.

— Черт тебя возьми! Да ты знаешь, кто это?! Родственник того следователя, который меня сегодня допрашивал. Надеюсь, ты хотя бы не сказал твоему лейтенанту, что знаешь меня?

— Сказал. Я не подозревал, что это будет тебе неприятно.

— Как! Ты встречаешь офицера, который захватил тебя вместе с пиратами, и называешься моим другом! С какой стати?

— Но… он держался так надменно …

— Еще бы! Хорошее мнение он должен иметь о тебе!

— Вот я и хотел показать, что у меня в Париже есть знакомый, занимающий высокое положение.

— Не знал, что ты такой болтун! Конечно, я нисколько не боюсь этих Куртомеров — и моряка, и следователя, но тебе надо было держать язык за зубами! С тех пор как я оставил прежние дела, я всегда был осторожен. Даже одно слово иногда обходится слишком дорого. А сейчас я вынужден особенно остерегаться. А что ты сказал ему обо мне?

— Ничего… Когда я произнес твое имя, подошел его друг и увел его. Но даже если бы я не сослался на тебя, он все равно узнал бы, что я с тобой знаком. Сегодня утром он видел, как я разговаривал с твоим консьержем. Я привык подниматься на рассвете и не знал, что ты не встаешь до полудня. В десять я пришел, чтобы позавтракать с тобой, но консьерж сказал, что ты не принимаешь. Он добряк и очень тебе предан!

— Да, я избавил его от нищеты и доверяю только ему… Но расскажи о Куртомере!

— Ну, пока мы с Маршфруа говорили — какие у парижан смешные имена! — мимо прошел этот офицер… Он спускался по лестнице.

— И узнал тебя?

— С первого взгляда! Он искоса посмотрел на меня, и я сказал ему, что пришел к тебе.

— Ну вот! Только этого не хватало!

— Друг мой, я ничего от тебя не скрываю — я хочу, чтобы ты это знал. Я даже спросил его, не от тебя ли он идет. Хотя это было глупо, потому что Маршфруа сказал, что ты никого не принимаешь.

— Что же тебе ответил Куртомер?

— Он сказал, что бывает только у своих друзей. И каким тоном! Это надо было слышать! Я хотел его проучить, но он ускользнул.

Мотапан не ответил. Он налил себе полный стакан рома и выпил залпом — так он подбадривал себя в трудных ситуациях.

— Будь я злым человеком, — сказал барон, — я наказал бы тебя за то, что ты суешься в мои дела. Но я не забуду нашего прошлого, и если ты пообещаешь впредь этого не делать…

— Пусть меня вздернут на мачте, если я произнесу о тебе еще хоть слово! Я буду нем как рыба! А у тебя были стычки с лейтенантом?

— Не то чтобы стычки — я с ним не общаюсь, хотя вижусь часто. Но я уверен, что он принадлежит к партии Кальпренедов.

— Кальпренедов? Не знаю, кто это.

— Моего вора зовут Жюльен де ля Кальпренед.

— Ох уж эти парижские имена!

— Отец его — граф. И Куртомер тоже граф или что-то в этом роде. Кроме того, он приятель Дутрлеза, который снимает у меня квартиру и будет давать показания об ожерелье, потому что это он невольно навел меня на вора.

— Стало быть, он не с этими Каль… Коль… Не могу выговорить…

— Напротив, подозреваю, что он станет их защищать… Так что, вероятно, Куртомер шел от него, а может быть, и от графа. А это гораздо хуже, потому что следователь — его родственник. Я даже уверен, что Куртомер уже говорил с ним, после чего тот посоветовал мне забрать жалобу. Не удивлюсь, если именно Куртомер принес ему ожерелье… Да, именно так! Кальпренед-отец нашел его в комнате сына, позвал к себе красавчика лейтенанта и попросил передать вещь своему родственнику — следователю. Жиромон, я тебя прощаю: благодаря тебе я теперь вижу этих людей насквозь.