Саваоф - Светлана Чехонадская

Если верить Елене, запись нашей ссоры была изменена. Такое предположение показалось разработчикам «Саваофа» возмутительным. «Это никому не нужно» — сказали они. Они также объяснили, что игровой вариант возникает в момент уничтожения реальной записи и почти автоматически ей равняется. Поэтому проверить, когда были внесены изменения и были ли они внесены вообще, невозможно. То есть остаются только слова Елены. Ее слова о том, что произошло изменение. Если бы Еленина жизнь зависела от возможности доказать свои слова, то все бы уперлось в нас, свидетелей. Вся эта продвинутая техника последнего поколения отступила бы, и жизнь решалась бы просто: слова против слов.

Врала ли Елена? Это неважно. Ведь если изменение произвели один раз и техника не способна проверить, было ли это изменение, значит, эту операцию можно повторить, и снова можно будет утверждать: это первоначальный вариант. И снова будут слова против слов.

Чем больше я думала, тем сильнее начинала верить: в этом плане мое спасение. Выигранные тридцать пять лет жизни! Это вызов — и обстоятельствам, и суке-Инне, и реальному грабителю, и короткой линии на ладони. У меня такой характер: я долго мнусь и вежливо улыбаюсь, но если уж решила — не советую становиться на дороге. Инна в этом сегодня убедилась.

Если Алехан сегодня изменит запись нашего разговора, и в этой измененной записи я назову пароли, то кто может подтвердить, что так все и было? Я и он. А кто может сказать, что этого не было? Только Марианна и Микис. Остальные участники ссоры отсутствуют. Двое против двух, и по закону обе пары имеют равные права...

Спасет ли это меня? Даст отсрочку, во всяком случае. Заставит следователей копать во всех направлениях, не только в моем. Ведь где-то он есть, этот грабитель? Вот, например, неплохая кандидатура — Антон. Надеюсь, он хорошо спрятался?

...Подъезжая к дому, я была почти в хорошем настроении. Мысленно я выстроила разговор с Алеханом (хорошо, что есть человек, которому доверяешь). И лишь когда открывала дверь в подъезд, почувствовала, что место, где вживлен чип, ужасно чешется. «Шлет сигналы?» — подумала я, нажимая на него пальцем. Эта фраза зацепилась в голове и тоже стала чесаться — я даже остановилась. Что-то здесь было не так. И добродушие следователя в том числе... «До завтра» — сказал он. Ну конечно! Они еще и подслушивают и подсматривают за мной! Этот чип не просто датчик. Скорее всего, он еще и камера. Каких-то пять минут, и я бы погубила себя окончательно: попытка подделать улику была бы самым убедительным доказательством моей вины. Но и без этого мое положение безвыходное. Я опоздала. У меня был неплохой план, но нужно было реализовать его раньше.

В груди стало холодно и пусто. Чтобы немного утешиться, я подумала: а может, этот план был глупым и наивным? Цифровая запись, доказать подлинность которой невозможно. Вытаращенные глаза правдолюба Микиса: «Да вы что?! Она не называла пароли!» Ну, еще бы, он ведь тоже тогда окажется под подозрением — правда, по этой причине его свидетельство не важнее моего... Принял бы суд доказательство? В любом случае, это был бы шанс.

Увы. Диск уже не изменить: за мной могут следить, и рисковать нельзя. Но... Но что мне мешает сделать, как Елена? Сказать, что кто-то изменил фразу, ведь ее и правда поменяли — ну, не мою, какую-то другую, но какая разница? Ведь если Елена не врет, это действительно было.

Пусть ищут. Если я буду убедительной — они будут искать. И я сама буду искать, буду идти вначале по светлым комнатам, потом по темным, навстречу пропавшей фразе и не пропадавшей фразе, надеюсь, они выведут меня... Куда? Не туда, куда вывели Елену.

Вот уже месяц идет следствие. На этот раз взялись всерьез — это дело принципа. Во-первых, следов денег никак не могут обнаружить, во-вторых, при всей сложности и идеальности схемы, по которой был украден миллиард, она имеет некие пробелы, манящие своей очевидностью.

Следователи уже давно догадались, что эта очевидность липовая, но остановиться, видимо, не могут. Чтобы примерно понять их логику, попробуйте укусить собственный локоть: это занятие способно сильно увлечь, поскольку локоть действительно очень близко. Я как-то пробовала, провозилась минут пять, — мне все казалось, что плечо чуть-чуть изогнется и я буду первым человеком на земле, которому удалось это сделать.

Главный в команде — Гергиев — тоже увлекся не на шутку. И его тоже можно понять: четверо подозреваемых — это даже не круг, это крохотный отрезок. Наверное, начиная расследование, он мысленно примерял форму полковника. На нашей корпорации много полицейских сделали карьеру, а ведь у них бывало и сорок подозреваемых, и четыре тысячи... Бедный! Мог ли он представить, что у каждого из четверых, как у дракона в бою, повырастают дополнительные головы?

За звуконепроницаемой перегородкой, в моем так называемом кабинете поселился сложнейший прибор со множеством щупальцев — эдакий гигантский кальмар, достойный соперник нам, четырем драконам. Детектор лжи новейшего поколения... Думали, его принесут и унесут, что тут сложного, но он прописался, наверное, навсегда. Иногда мне кажется, что это и будет его кабинет — его, главного нашего начальника на всю оставшуюся жизнь.

Сама процедура довольно смешная: нам надевают датчики на пальцы, пластиковую шапку на голову и задают разные вопросы. «Изменяли ли вы мужу?» — вот что спросила у меня ассистентка на последнем сеансе. Я ответила отрицательно, и мне было очень неловко, что это так. Гергиев еле заметно усмехнулся. Наверное, я показалась ему невыносимо скучной в этот момент. Могу представить, сколько женщин у него самого.

— Любите ли вы шоколад?

— Да.

— Хотите ли быть очень богатой и не работать?

— А вы?

— Будьте серьезной, пожалуйста. Уж в вашем-то положении...

— В каком моем положении?

Ассистентка беспомощно оглядывается на следователя — он снова усмехается, с любопытством глядя на меня.

— Итак, вы хотите быть богатой и не работать?

— Хочу.

— Есть ли у вас деньги на то, чтобы завести ребенка?

— Нет.

— Вы мечтаете о детях?

— Нет.

— Прибор показывает высокий уровень напряжения, — торжествующе говорит ассистентка. — И выброс адреналина значительный. Вы говорите неправду?

— Хочу ли я детей? — мечтательно повторяю я. — Откуда мне знать? Уж такой я уродилась: без ярко выраженного материнского инстинкта. Мне надо сильно подумать, прежде чем решиться на то, чтобы десять лет вытирать кому-то сопли. Это ведь, наверное, неприятно — чужие сопли?.. Может, высокий уровень напряжения происходит от мыслей о соплях?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});