Любовный узел - Барбара Картленд

«Что могло с ней случиться? — спрашивал он себя. — Где она сейчас?»

У него было такое ощущение, что Катрина уже не испытывала опасений и ужаса, как вначале, при мысли об их предстоящей свадьбе, хотя она все еще находилась в замешательстве.

Герцог вспомнил, что он чувствовал, когда они вместе возвращались из церкви. Он был убежден: она стала относиться к нему иначе.

Несмотря на то что они ничего тогда не сказали друг другу, между ними все же возникло нечто, чего он никогда не испытывал прежде, — незримая связь, которую он ощущал всем своим существом.

«Вряд ли могло что-либо произойти, что вынудило бы ее сбежать отсюда, — рассуждал он, — и как она решилась уйти без денег и в одном вечернем платье?»

Неожиданно герцог увидел что-то в траве и машинально наклонился, чтобы поднять. Он тут же уловил знакомый сладкий запах. Герцог понял, что держал в руке цветы франжипани, которые этим вечером были приколоты к волосам Катрины.

По его мнению, они шли к ее лицу лучше любых драгоценностей. Ощупав их, он догадался, что вместо роскошных цветков, красовавшихся в волосах Катрины за ужином, сейчас в его руке были одни соцветия, которые кто-то безжалостно оторвал от стеблей. Поднеся их к свету, он убедился, что они были сильно помяты.

Теперь герцог почему-то не сомневался, что с Катриной случилось нечто неладное, хотя и не было веских причин так думать. Он опять склонился над травой. Темнота мешала разглядеть, остались ли там следы чьих-то ног или какие-нибудь признаки того, что с Катриной кто-то был.

Медленно возвращаясь к дому, он ломал голову над происшедшим и в то же время ощущал огромную тревогу. Проходя мимо двери, выходящей в сад, он обратил внимание на то, что она была приоткрыта. Сразу мелькнула мысль, что вряд ли это произошло из-за оплошности прислуги, вероятно, Катрина сама открыла ее. Вот почему, наверное, лакей не заметил, как она вышла из дома.

Герцог сильнее распахнул дверь. Его охватило незнакомое странное чувство, когда он подумал, что у Катрины с кем-то — разумеется, с мужчиной — в саду было назначено свидание. Для этой цели, видимо, она притворилась, что собирается пораньше лечь спать.

Если мужчина держал ее в своих объятиях, то мог, разумеется, поломать цветы в ее волосах.

Или, возможно, она сопротивлялась, и они оба повалились на землю.

Герцог вошел в дом, оставив дверь незакрытой на тот случай, если Катрина захочет позднее вернуться в спальню.

У него не было ни малейшего желания потерять ее. Что бы ни случилось, чем бы ни объяснялось ее исчезновение, он обязательно ее разыщет. Он вернет ее обратно в Линд — и себе!

Глава 7

Промучившись до утра, но так и не сомкнув глаз, герцог поднялся рано.

Не зовя на помощь камердинера, он сам оделся для верховой езды и спустился на первый этаж.

Слуги, только что приступившие к своим обязанностям, удивились, увидев его. Горничные в домашних чепцах сделали реверансы, а лакеи откланялись.

Погруженный в собственные мысли, герцог молча прошел мимо них и, выйдя через переднюю дверь, направился к конюшням, где конюхи уже чистили стойла.

Повинуясь скорее интуиции, герцог поинтересовался:

— Кто из вас вчера днем сопровождал графиню Калвертон?

После короткой паузы один из старших конюхов, которого звали Рамоном, ответил:

— Я, ваша милость.

Взглянув на него, герцог вспомнил, что когда-то слышал, будто отцом Рамона был цыган, соблазнивший деревенскую девушку. Впоследствии незаконнорожденного мальчика воспитывали его бабушка и дедушка. Лишь благодаря тому, что они в течение многих лет добросовестно работали в Линде, подросшему мальчугану наконец нашли работу в конюшне. А вскоре выяснилось, что парень очень умело мог обращаться с лошадьми. Старший конюх даже как-то однажды сказал герцогу:

— Рамон обладает цыганской магией, когда дело касается четвероногих созданий!

Глядя сейчас на этого цыгана, герцог припомнил, что накануне Анастасия вернулась позднее всех с прогулки.

— Не останавливалась ли где-нибудь вчера ее светлость по дороге домой после прогулки? — спросил он.

— Останавливалась, ваша милость, у цыган.

— Зачем?

Вопрос прозвучал резко, но Рамон ответил:

— Думаю, ее милости захотелось узнать свою судьбу у цыганки.

— Значит, ты не слышал, о чем она разговаривала с цыганами?

— Нет, ваша милость.

Герцог собирался было задать очередной вопрос, но в этот момент из конюшни вывели одну лошадь.

— Для кого ее приготовили? — спросил он.

Державший под уздцы лошадь конюх ответил:

— Для графа Калвертона, ваша милость. Он велел рано утром подать лошадь, поскольку уезжает в Лондон около полудня и хотел бы до этого немного покататься верхом.

Герцог, не колеблясь ни минуты, принял решение, благодаря чему когда-то славился отличным солдатом.

— Подготовь для меня Победителя и подведи его через полчаса к парадному входу, — отдал он приказание Рамону, — да выбери другого коня, такого же резвого, для себя.

Рамон еще стоял, застыв от изумления, а герцог уже шагал к дому.

Войдя в свой кабинет, он сел за письменный стол. От раздумий выражение его лица стало пугающим. Он не двигался до тех пор, пока часы не пробили время завтрака. Поскольку часть гостей, так же как и герцог, имела привычку вставать рано, завтрак начинался в семь часов утра и длился почти до полудня.

Герцог обнаружил, что в столовой, уже залитой лучами утреннего солнца, еще никого не было. Спустя пять минут в дверях появился запыхавшийся граф Калвертон.

— Доброе утро, Линдбрук! — поприветствовал он его. — Не ожидал застать вас в одиночестве.

— Вы слишком рано пришли, граф Калвертон, — заметил герцог.

— Мне хотелось бы покататься на одном из ваших лучших скакунов, прежде чем возвратиться в Лондон. Надеюсь, вы не возражаете?

— Я рад, что вы оценили моих лошадей, — улыбнулся герцог.

Граф сам взял себе с сервировочного столика одно из серебряных блюд с горячей едой, от которой еще шел пар.

— Вы были необычайно гостеприимны, и у меня есть желание ответить вам таким же приглашением в ближайшем будущем.

Герцог молчал, и граф, удобно устроившись рядом с ним за длинным столом, продолжил:

— Боюсь, я помешал вашему интимному разговору с очаровательной племянницей Брэнстона.

Герцог по-прежнему ничего не говорил, и граф добавил:

— Я так и сказал Анастасии, что не удивлюсь, если наш самый неподдающийся и убежденный холостяк-герцог потеряет свою свободу, настолько хороша собой эта девушка!