Железная Роза - Брижит Обер

Мой брат оказался в положении ребенка, который выкопал забытую мину, не ведая, что она может взорваться у него в руках. И мина действительно взорвалась: «они» его убили.

Сержант протянул мне пачку сигарет — темный табак, без фильтра. Я закурил, надеясь, что, может, от сигареты рассосется тошнота, крутившая мне кишки. Мне жег губы один вопрос:

— А как получилось, что они оставили в покое вас?

— Ну вы подумайте сами: кто я такой? Старый хрен, дерьмовый унтер. Им и в голову не пришло, что Грегор мог рассказать мне все это. Я ведь всего лишь солдафон, старый служака, тупой, ограниченный инструктор. Между прочим, это я учил Грегора прыгать с парашютом. Грегор любил рассказывать мне о своих делах, просто говорил, говорил, как разговаривают со своим псом. Ну а мне это нравилось, я посасывал пиво, слушая его, вопросов не задавал и вообще помалкивал, и оба мы были довольны. У него не было отца, у меня — сына. Но это никого не касается.

Что-то смущало меня в сержанте Бёме, может быть, контраст между его пронзительным голосом и энергичной манерой изъясняться, и вдруг я понял, что, вероятно, он испытывал к Грегору чувство гораздо более сильное, чем просто отцовское, чувство, которое он, должно быть, подавлял в себе, и догадался, кого он мне напоминает: Дональда Плезанса из романа Жана Жене. Мне нужно было знать продолжение, и я спросил:

— А что произошло потом?

— Ему удалось выяснить, что у старика фон Клаузена имеется список членов Ордена с номерами их банковских счетов и долями участия в транснациональных компаниях, дутых или процветающих. И этот сучий список, где все написано черным по белому, давал ему жуткую власть над остальными членами… И вот тут Грегор порешил рвануть на Запад, повидать папашу и добыть у него этот список. А заодно найти вас.

— Найти меня? Вы хотите сказать, что Грегор рассказывал вам обо мне? Но почему же только что вы…

— Спокойно, корешок, спокойно! Когда речь шла о делах, на Грегора можно было положиться, как на компас, но, как только касалось чувств, все становилось куда сомнительней: у него была склонность сочинять, приукрашивать вещи или наоборот, в зависимости от настроения. И когда он мне рассказывал, что всегда был непослушным и мать ненавидела его, что у него был брат-близнец, которого она любила, что его всегда наказывали и мать пыталась его убить, чтобы сохранить вас, Георг, и всякое в таком роде, я говорил себе: это, верней всего, детские фантазии, которые он напридумывал в приюте. Потребность испытывать чувство вины, как говорят по телеку. Как видите, сейчас даже солдаты слышали про психологию…

Чуя в душе холодную злость, я прервал его:

— Если я вас правильно понял, Грегор был мифоманом, так, что ли?

Он отхлебнул глоток, сплюнул на пол.

— Не говорите мне громких слов. Грегор был такой, какой был, и это все, и еще он был моим другом. Ему хотелось поскорей смыться из этой чудной страны, и он смылся. И тут конец истории в том, что касается меня.

И начало моей. Теперь я был совершенно убежден, что все мои неприятности связаны с этим списком. Удалось ли Грегору завладеть им? Похоже, что да. Меня принимают за него и хотят вернуть этот список. Все они — Зильберман, Ланцманн, Марта…

Марта.

Я раздавил ногой окурок и аккуратно отпаснул его в угол. Марта стучала в моем сердце, точно так же, как боль в виски. Теперь я уже не мог остановиться. Решительно Грегор, которого я знал только маленьким ребенком, не изменился и сумел-таки втравить меня в гнуснейшую историю.

— Кто был у него начальником сектора?

— Вы что, такой же мудак, как он? Видать, у вас тяжелая наследственность, как говорят по телеку. Маркус. Профессор Маркус. Двести семьдесят, Бергаденштрассе. Управление военных архивов. Добавочный двадцать восемь. Узнать профессора легко — по ортопедическому башмаку на правой ноге. Со мной не пытайтесь больше встречаться. И ничего не сообщайте. Мне через полгода на пенсию, а я очень хочу смотаться на Балеары.

Я кивнул и протянул ему руку. С секунду он был в нерешительности, но потом крепко пожал ее.

— Непривычно как-то — пожимать руку мертвецу…

Я улыбнулся:

— Спасибо. Я и впрямь не знаю, на каком я свете.

Он фаталистически пожал плечами, поднялся, поставил ящик к стене и уже собрался выйти в скрытую за штабелями дверь, но тут я ему задал последний вопрос:

— А почему вы велите называть себя Учителем?

— Потому что я неграмотный, только никому не рассказывайте, это тайна, которую я скрываю уже пятьдесят лет!

Он рассмеялся пронзительным смехом и исчез. А я остался в задумчивости стоять посреди крохотного склада.

Я оказался лицом к лицу со сворой невидимых врагов и не могу даже ни у кого попросить помощи. Но если сержант Бём не соврал мне, теперь я наконец знаю, что произошло.

Я вышел в студеную ночь. Падал снег, мелкий и сырой; он ложился на воротник куртки, таял на шее. Какой-то пьяный свалился на кучу отбросов и стал блевать. В холодном воздухе над блевотиной поднимался пар, как над телом раненого зверя.

В общем-то вся эта история никак не касается меня. Сейчас мне остается только добраться до аэропорта, ткнуть пальцем в карту мира и сделать ручкой всей этой шайке пережитков.

Но Марта…

Никогда больше не увидеть Марту — это выше моих сил. Найти ее и сыграть в открытую — вот чего я хотел, даже если я заплачу за это своей шкурой.

Четырнадцатый день — среда, 21 марта

В восемь утра я проснулся в унылом номере гостиницы, где нашел себе пристанище. Пластиковая мебель, холодная и безликая, не располагала к блаженному ничегонеделанью.

Полчаса спустя я уже стоял в телефонной кабинке рядышком с домом 270 по Бергаденштрассе и просил телефониста архива соединить меня с добавочным 28. После первого же гудка я услышал в трубке резкий голос, изрядно заглушённый шорохами и треском:

— Профессор Маркус слушает. С кем имею честь?

— Привет от Грегора фон Клаузена.

Мой собеседник промолчал, но было слышно, как он судорожно сглотнул слюну. Я усмехнулся и повесил трубку.

Военный архив располагался в старинном здании из серого камня, зажатом между двумя более современными, но такими же мрачными домами. Я спокойно ждал напротив металлических ворот. Вскоре дверь здания отворилась, и я затаил дыхание. Но оттуда вышла маленькая, сухонькая старая дама с венчиком седых волос вокруг сморщенного, как печеное яблоко, личика и подпрыгивающей походкой заторопилась по улице; даже плащ летел за нею по ветру. Я уж было отвернулся от нее, но тут меня ударило. Ортопедический башмак! Сержант Бём дал очень точное описание, забыв лишь одну крохотную деталь: пол профессора Маркус. Надо думать, это он так пошутил. Но у нас с сержантом Бёмом, видно, разное понимание чувства юмора.

Старая дама быстро шагала, и по всему ощущалось, что она обеспокоена. Я последовал за ней, надеясь, что отрастающая борода, черные очки и поднятый воротник куртки сделали меня неузнаваемым. К счастью, даже в такой холод на улицах было много людей, которые оживленно обсуждали новости и последние бурные события. Профессор Маркус время от времени бросала назад нервные взгляды, но, похоже, меня не вычислила.

Она вошла в просторный парк, где в небольшом пруду крякали утки, и замедлила шаг, пытаясь изобразить из себя мирную бабулю, вышедшую на прогулку. Я, держась на расстоянии, сделал то же самое, лавируя между закутанными мамашами и их краснощекими чадами. Может, у профессора Маркус здесь назначена встреча? Насколько я знаю по шпионским романам, городские парки — излюбленное место для подобного рода свиданий.

Но она села на мокрую скамейку, вытащила из кармана кусок хлеба и стала крошить его голубям. Я прождал добрых четверть часа, наблюдая, не подойдет ли к ней кто-нибудь, однако никого не было. Голуби ворковали, детвора вопила, а профессор Маркус, словно впав в идиотизм, похлопывала по колену свернутой газетой и чуть ли не каждую минуту нетерпеливо поглядывала на часы.

Я на секунду отвел от нее глаза, чтобы на всякий случай убедиться, не заходит ли мне кто-нибудь со спины, а когда вновь поднял их на нее, она смотрела на меня — ее младенчески синие глаза впились в мое лицо с таким напряжением ненависти, что я просто был потрясен.

В тот же миг я заметил, что свернутая газета направляется на меня и не раздумывая бросился на землю. Над ухом у меня почти беззвучно просвистела пуля. Я покатился в кусты. Утки продолжали радостно плескаться, перекрывая все звуки пронзительным кряканьем. Я рискнул выглянуть: милейшая профессор Маркус исчезла. Выходит, эта старая сука все время незаметно наблюдала за мной и только ждала, когда я на секунду отвлекусь от нее.

Я вынырнул из кустов под бесстрашным взглядом молодой матери, пытавшейся не дать своему отпрыску броситься в пруд к уткам. Никто ничего не слышал; прелесть глушителей в том, что не происходит никакого нарушения общественной тишины и порядка… Я быстро обвел взглядом парк, ища венчик седых волос, и обнаружил, что профессор Маркус стремительным шагом удаляется в противоположную сторону. Я побежал за ней, стараясь оставаться под прикрытием деревьев и не обращая внимания на болезненные протесты моего плеча. Решительно, в сравнении с жизнью солдат невидимого фронта жизнь банковского грабителя просто воскресный отдых. Заметив большой камень, я на бегу подобрал его. По убойной силе он уступает пистолету профессора Маркус, но зато такой же бесшумный.