Шаманское проклятие - Наталия Ломовская

Кравцов слушал и морщился, но потом утешил развоевавшуюся сотрудницу весьма любезно:

– Анна Алексеевна, поверьте, это не мое решение. Мне самому очень тяжело. Но там… – Он поднял глаза к потолку, намекая на некое вышестоящее руководство, которое обосновалось в столицах и которого в Верхневолжске сроду не видали, да и существовало ли оно в принципе? – Там решено было реформировать канал, привести его в соответствие с духом нового времени, чтобы привлечь молодую аудиторию. Нужен новый диктор, активный, энергичный. Мы знаем, как много вы для нас сделали, и конечно же, никто не собирается выбрасывать вас, хм… На улицу. Для вас, конечно, найдется работа на канале. Вот, например… В общем, мы что-нибудь придумаем!

Кое-как замазав тональным кремом покрасневший от рыданий нос, Анна отправилась читать вечерние новости. Разумеется, от волнения она сбивалась, путалась, полминуты сражалась с подвернувшимся неподъемным словцом «реструктуризация» и тем укрепила начальство в желании найти ей замену – раньше-то начальство хотя бы полагало: грамотная речь Акатовой искупает то обстоятельство, что лучшие дни ее лица уже позади…

А на следующий день, проходя знакомым наизусть коридором, Анна Алексеевна увидела соискателей на свое место. Небольшая группа симпатичных девушек и серьезных юношей у приемной директора – они явно пришли на собеседование. Вот, значит, и все.

Ей предложили должность офис-менеджера.

– Это что? – удивилась Анна.

– Координировать работу офиса, – еще более непонятно ответили ей.

На деле новая должность означала сплошные хлопоты. Отвечать на телефонные звонки, закупать ручки, диски, бумагу и прочую дребедень, исполнять обязанности курьера и получать за это смехотворные деньги.

– Насколько мы знаем, у вас нет нужды добывать себе средства к существованию, – напрямую сказал ей Кравцов.

– Нет, но…

Анна поняла – начальство намекает на бизнес Вадима. Что и говорить, из чужих рук копейка рублем выглядывает. Окружающих вводили в заблуждение ухоженный вид Акатовой, ее эксклюзивная шуба, то, как она говорила:

– Мой муж занимается мехами.

Ах, как эффектно звучало! На самом деле лучшие годы мужниного бизнеса, как и лучшие годы Анечкиного лица, были позади. Конкуренция, рост цен, налоги, упорные гонения на малый бизнес… А ведь Верхневолжск не такой уж богатый город, и даже самая записная модница не станет каждый год покупать себе шубу! Вот и остались у Акатова – маленький магазинчик в центре города, да витрина в новом торговом центре, да пара «точек» на разных рынках, дохода с них кот наплакал, но Анна скорее умерла бы, чем рассказала об этом своему жестокосердному начальству.

– Эта должность прямо-таки предназначена для человека инициативного, бодрого, молодого, – неизвестно к чему заметил начальник, и Анна поняла намек.

Она уволилась по собственному желанию. Лучше уж остаться у разбитого корыта, чем служить на посылках у всей конторы и слушать гадкие смешки у себя за спиной! Никто над ней не посмеивался, Анне только казалось, но она этого не осознавала. Она решила другой работы не искать, да и куда ей, если повсюду в объявлениях «до тридцати лет»? Ах да, у нее есть диплом. Она может работать учителем английского языка в школе. Но об этом страшно даже подумать… Гудящий класс, скрипящий по старой доске мел, два десятка оболтусов, любящих себя и беспощадных к окружающим… Да и потом, многое уж забылось, сколько лет без практики…

Она уйдет с гордо поднятой головой и наконец-то займется собой, домашним хозяйством, будет помогать сыну с уроками, окружит нежной заботой мужа. Придумает себе какое-нибудь интересное и полезное хобби, да вот хотя бы научится вязать! Свитера там, носочки, шарфики. Это, говорят, нервы успокаивает…

Но, как выяснилось, от хозяйственных дел Анна совсем отвыкла, сын вырос и не нуждался в ее опеке, а муж вообще редко появлялся дома. Вязание же оказалось делом сложным и путаным. Разноцветные клубочки шерсти еще долго странствовали по всему дому, появляясь в самых неожиданных местах, а вот Анна никак не могла найти себе места, все валилось у нее из рук, и, принимаясь за мытье посуды, она разбивала всякий раз то чашку, то тарелку и сразу начинала плакать, словно найдя наконец-то законный повод.

Сережа жалел маму, но выразить свое сочувствие не мог – он и сам-то нуждался в сочувствии. Даша вела себя странно – на сообщения не отвечала, телефон ее большей частью был отключен, или звонки сбрасывались. Он мог бы подождать девушку возле школы или около подъезда ее дома, выяснить отношения… Но ему не хватало решимости. Да и что выяснять? Все ясно.

Он предпочитал валяться дома на диване, изнывая от невнятных дурных предчувствий и терзая кнопки телефона. Сережа посылал по три десятка сообщений в день. Они были разные по тону – нежные, шутливые, обиженные, – но неизменно многословные. Это длилось две недели, четырнадцать дней, когда земля уходила из-под ног, когда окружающим приходилось любой вопрос повторять по два раза, а в сердце тикал часовой механизм беды – бомбы замедленного действия. Наконец он решился и послал сообщение покороче: «Скажи только: ты больше не хочешь меня видеть?» И получил еще более короткий ответ: «Не хочу. Извини».

Как ни странно, вначале Сергей ощутил что-то вроде облегчения, как будто его две недели держали взаперти, в клетке неопределенности, а теперь дверь распахнулась, он свободен. Но вскоре Сергей понял, что одной свободы мало. Куда бы он ни шел, что бы ни делал – образ Даши стоял перед его внутренним зрением неотвязно, неизбежно, словно вытутаированный на обратной стороне его глаз. Он даже не вспоминал ее, просто она все время была с ним. Дашино лицо с природным румянцем, золотое пламя пышных волос, которые она то затягивала в тугую косу, то распускала по округлым плечам, – и какое это было наслаждение, гадать, какую прическу она сделает сегодня! – всегда сосредоточенный взгляд и забавная гримаска, волшебная дудочка Гаммельнского крысолова.

Он страдал от первой своей безответной влюбленности, усугубленной вдруг тем, что вспомнил ее, понял, откуда взялось ощущение «дежавю». Конечно, Сергей встречал Дашу раньше, в детстве, на елке! У нее была коса, как у Снегурочки, и он влюбился в нее сразу и на всю жизнь, а потом непонятно почему забыл, как можно забыть только в пять лет. И что-то еще было в тот день, не такое приятное, но необычное, оставшееся в голове щекочущим знаком вопроса – круто загнутый крючок все цеплялся и цеплялся за ткань жизни, оставляя затяжки.

– Да что с тобой такое? Влюблен ты, что ли? – молвила мимоходом Римма словно в шутку, но, приглядевшись к внуку, только рукой махнула. – Эх ты, попрыгунья стрекоза! Не вовремя затеял амурные делишки. У тебя экзамены впереди, выпускные, да и вступительные. Не плачь, девчонка, пройдут дожди!