Журнал «Вокруг Света» №05 за 1975 год - Вокруг Света

«Черт те что», — подумал генерал, отворачиваясь от давящего взгляда. Рассказывали, что однажды, будучи контуженным, капитан попал к немцам и ушел от них у всех на глазах. Однако доказательств никто привести не мог, и в штабе считали это обычной солдатской байкой. Но генерал прекрасно помнил другой случай...

Однажды, когда он прибыл в бригаду, телефонист сообщил, что восемь немецких танков, прорвав оборону, движутся в сторону командного пункта.

Командир бригады посмотрел на карту и, будто ничего не произошло, отошел в угол землянки и стал из чайника наливать кипяток. Подув в кружку, он отхлебнул несколько глотков, посмотрел на генерала и то ли себе, то ли ему сказал:

— На Лукьянова нарвутся. Не завидую.

«Тигры» шли в обход. Они не стреляли, считая, что здесь их не ждут. Отчетливо был слышен тяжелый грохот моторов...

Генерала начало знобить.

— Что же ваш Лукьянов-то?.. Спит? Или, как заяц, под кочку?

Танки двигались, набирая ход, окружая КП.

— Чего он ждет?.. — выкрикнул генерал. — И вы тоже?! В плен собрались?..

Командир бригады поглядел в стереотрубу и заметно стал нервничать.

А Лукьянов стоял у орудия с секундомером в руках и отсчитывал метры. Каким-то десятым чувством он понимал, что нервы расчетов на пределе. «Главное, не перетянуть, — думал он, — могут лопнуть...»

— Тысяча метров!.. Шестьсот! Огонь!

Шесть «тигров» до самой ночи коптили сладковато-приторным дымом, заползавшим даже в КП бригады.

На следующий день, вернувшись в штаб, генерал лично написал реляцию на Лукьянова, прося представить его к ордену Красного Знамени. Однако увидеть Лукьянова тогда ему не пришлось...

Сейчас, глядя на Лукьянова, на его впалую грудь, генерал вздохнул, не скрывая своего разочарования и грузно заходил по кабинету.

«Солдат солдатам, — думал он, — так это на фронте. А на параде? Да еще на таком!..»

— Ну что ж, — проговорил наконец генерал вслух, — собирайся в Москву. Командующий приказал. От нашей дивизии поедешь на Парад Победы. Получишь новую форму, а лучше отрез возьми, портной сошьет. Портному скажи, пусть под плечи побольше ваты подложит. Ты не обижайся, но вид у тебя... — Генералу было искренне жаль, что капитан оказался не таким, каким он его представлял.

Лукьянов и сам понимал, что его далеко не гвардейский вид не вяжется с парадом такой значимости. Оттого чувствовал себя неловко в новой форме при всех орденах и медалях, Покрывши грудь, награды закрывали даже поясной ремень, при движении позванивали серебряно-золотой кольчугой. От их тяжести мундир съезжал набок.

Солдаты войск всех фронтов, проходивших по улице Горького, с удивлением посматривали на две сотни военных, стоявших у музея Ленина и державших в руках что-то зачехленное. Все пушки, танки, даже «катюши» были давно расчехлены и поражали своей чистотой и умытостью, а тут?!

В 9 часов 45 минут на трибунах Кремля раздались рукоплесканья. Кто-то сказал: «Правительство вышло». Здание музея загораживало все, что делалось на площади. Николай напрягся, прислушиваясь к происходившему, боясь пропустить самое важное.

— Динь-блонь!.. — прозвенело десять раз на часах Спасской башни, и волнение, то человеческое волнение; которое Лукьянов забыл за время войны, с непостижимой силой нахлынуло на него... Когда последний звук курантов растаял где-то за площадью Пушкина, в наступившей тишине раздалась звонкая и властная команда маршала Рокоссовского, заставившая каждого собраться, как перед боем:

— Парад, смирно! Тишина.

Не слышно даже, как бьется сердце, будто и оно остановилось, подчинившись этой команде.

Зацокали и сорвались в аллюр звуки копыт... Отдаваясь в кремлевской стене эхом, зазвенел и раскатился по площади голос маршала:

— Войска действующей армии и Московского гарнизона для Парада Победы построены!

Тишина!

И опять, только теперь спаренный аллюр, и голос маршала Жукова, объезжающего с Рокоссовским войска, стоящие на Красной площади,

Сотрясая стены зданий, звучит солдатское «ура!». И, подхватив его, сводный оркестр в 1400 человек играет бессмертную «Славься, русский народ». Переполнив площадь, музыка хлынула в улицы и переулки. Тысяченогим грохотом в музыку врезалась стройная и грозная поступь солдатского шага.

Войска начали торжественный марш Победы, А двести человек, выстроившись в колонну, пропуская мимо себя парад, ждали своего времени.

Сверкая белыми перчатками и шелестя по брусчатке клешем, пропечатал шаг, замыкая марш, морской полк.

И вдруг непостижимо как... но в одно мгновение двести человек стали одним солдатом — одним сердцем. В тревожную тишину ворвалась дробь сотен барабанов. Двести человек, содрогаясь от собственных шагов, вышли на Красную площадь, держа в руках двести наклоненных к Земле полотен фашистских знамен с кривой паучьей свастикой.

Нарастающая дробь барабанов, врезающийся в брусчатку шаг. Резкий поворот. Звон орденов. И к подножию Мавзолея одно за другим летят знамена смерти.

Гвардии капитан Лукьянов шагает в последней шеренге. Все, что он видит перед собой, — это с каждым его шагом увеличивающаяся, смешивающаяся с грязью бесформенная куча немецких знамен и штандартов. Пауки ворочаются на них, жаля друг друга. Сейчас, сейчас, сейчас — еще несколько шагов... и он бросит в этот смердящий зловонием клубок еще одного паука, и тот, перегрызая собственную глотку, будет извечно тлеть здесь, мучаясь в смертельной агонии.

И когда Лукьянов швырнул знамя, он вдруг увидел всплывшее над этим клубком, четко, как на хорошей цветной фотографии, отпечатанное, улыбающееся, с завихрушкой белесых волос на лбу лицо Витьки Малыгина.

Сердце рванулось и бросило в голову горячую, до боли обжигающую виски кровь! Она раскаленной струей вновь наполнила жилы, и тело стало горячим.

Поздно ночью толпа вынесла Лукьянова на одну из площадей. Там неожиданно для самого себя он выхватил пистолет и начал палить в воздух. Когда он разрядил в небо последний патрон, окружившие его люди закричали «ура!».

Через толпу протиснулся наряд патруля. Старший патруля, такой же капитан, как и Лукьянов, потребовал документы.

— Прорвало, что ли? — сердито спросил он.

— Прорвало, — согласился Лукьянов, радостно оглядываясь на людей.

— Прорвало, — пробормотал капитан, разглядывая пропуск участника парада и пригласительный билет на прием в Кремль .

Из-под фуражки патруля выбилась седина, теплый ночной ветер начесывал ее на лицо. «Наверно, ему под сорок», — подумал Николай... Неожиданно капитан крепко сжал его руку:

— Завидую я тебе! — И, садясь в «виллис», почти выкрикнул:

— Счастливый ты, капитан. Везет же людям! Прощай! Да не стреляй больше, а то победитель победителем, а на губу посадят! Прощай!

Где-то на востоке брызнула первая полоска зари. Брызнула и исчезла, как будто испугавшись, что появилась слишком рано, но через минуту тонкой и властной линией залила весь горизонт.

Броня праотческая

Этим очерком наш журнал начинает серию материалов по истории древнего оружия. Мы расскажем о гоплитах Александра Македонского и древнеримских легионерах, о лучниках евразийских степей и западноевропейских рыцарях, о загадке бумеранга, который был известен далеко не только в Австралии, о древних боевых колесницах, об истории огнестрельного оружия и о многом другом, связанном с извечным противоборством Меча и Щита.

Один из участников сражения с татарами писал, что нанесено было ему много ран, но не смертельных, «понеже на мне броня была праотеческая, зело крепка».

Если мы полистаем работы конца XIX — начала XX века о древнерусском войске, нас поразит то пренебрежительное отношение к допетровской истории его, которое в них сквозит.

Известный исследователь Гудим-Левкович, опубликовавший в 1876 году «Очерк исторического развития вооруженных сил России до 1706 года», писал о поместной коннице XVI—XVII веков буквально следующее: «Войска русского строя в смысле знания военного искусства немногим отличаются от народного ополчения — это были помещики, а не воины. Война была для них тягостью, от которой они всеми силами старались отделаться».

Советский историк М. Денисова, приведя эти слова, задается естественным вопросом: как же могло получиться тогда, что с такой неорганизованной, небоеспособной конницей, которая была основной силой русского войска XVI века, были завоеваны Казань и Астрахань и разгромлена польско-шведская интервенция в начале XVII века?

И отвечает: «Эти противоречия разрешаются в том случае, если попытаться подойти к рассмотрению поместной конницы в ее историческом развитии».