Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

— Я помолюсь за них. За Ламорака, который не замышлял никакого греха из тех, что нам ведомы, и за Дриана, который ничего греховного не совершил.

Воцарилось молчание. Герцог грел руки над жаровней. Алиса сидела, не поднимая головы.

Наконец девушка встрепенулась, обвела взглядом комнату. Тихие, залитые солнцем покои; жаровня струит тепло; плотные драпировки скрывают каменные стены; рамы для гобеленов, корзинки с мотками разноцветной шерсти, прялка, пристроенная в уголке арфа… Ее комната, ее привычная комната, где за занавесями скрывается лестница, уводящая к верхней площадке и спаленке. А вид из окна на террасу и узкую полоску сада радует глаз даже зимой — там и вечнозеленые кусты в кадках, и грядки с пряностями. А за ними — река, спокойная да широкая, что служит крепостным рвом скорее приятности ради, нежели для защиты, ибо кто в те мирные дни Артурова царствования страшился соседей? Уж конечно, не герцог Ансерус Паломник, человек мягкий да набожный, любимый всем окрестным людом, чья дочь, леди Алиса, могла без опаски разъезжать верхом по всему герцогству из конца в конец. Соседи же их, кстати говоря, сами подоспели бы на помощь, если бы случилось невероятное и миру здешних земель угрожал какой-нибудь враг.

Но ведь если бы не доставленные гонцом вести, этот мир того и гляди был бы нарушен. И от одной этой мысли просто в дрожь бросало. Брачный союз с Дрианом казался таким удачным как для нее самой («безземельный юноша, который не увезет меня из родного дома»), так и для будущего Розового замка. Но даже если бы не трагедия в Эймсбери, что бы из этого всего вышло? Если бы Ламорак женился на королеве Моргаузе, а леди Алиса стала бы женою Дриана, кто знает, что за тени злой магии и былых грехов (а народная молва не оставляла места недомолвкам) наползли бы с севера и осквернили бы окраины обожаемой земли?

Солнце зашло. Алиса обернулась к окну и залюбовалась видом, что всегда ласкал ее взор, а сейчас, когда на окрестности пала тень, воображаемая и реальная, показался ей в тысячу раз прекраснее, чем обычно. Лишь бы его не утратить; пожалуйста, возлюбленный Господи, я все сделаю, чтобы сохранить его и вернуть отцу душевное спокойствие. Все, что угодно, сделаю!

Девушка оглянулась на отца: тот, стареющий и седой, молча сидел в сумрачной тени. И Алиса, отринув нахлынувшее на нее чувство облегчения, принялась утешать герцога:

— Да, может, все еще как-нибудь обойдется, отец. Может, никакой опасности нет, и Дриану с его семейством ничего не угрожает. Ты подождешь новых известий или хочешь сразу написать в Банног-Дун к Мадоку, узнать, что он про себя думает?

Помянутый Мадок владел крепостью — слишком маленькой, чтобы заслужить название замка, — на северной границе Регеда. Герцогу Ансерусу он приходился дальней родней; узы родства связывали его и с королем Баном Бенойкским. По сути дела, именно к нему должен был отойти Розовый замок при отсутствии иных наследников мужеского пола — то есть при отсутствии сыновей у Алисы. Претендовал граф на замок, что называется, с боку припеку — нет, на основаниях вполне законных, но через младшего сына два поколения назад, однако притязание это вполне могло иметь силу, за неимением более весомых. А ведь прямую линию теперь представляла только Алиса.

Герцог встрепенулся, выпрямился; в лице его, к вящей радости девушки, отразилось облегчение.

— Об этом я и пришел спросить тебя, помимо всего прочего. Кажется, это наилучший выход.

Девушка улыбнулась и как можно небрежнее обронила:

— У меня есть выбор?

— Конечно.

— Я смутно помню Мадока со времен детства. Сильный мальчуган и храбрый. Ты с тех пор с ним виделся, верно, отец? Какой он?

— По-прежнему и силен, и храбр. Он воин, но, сдается мне, ему поднадоело служить Бенойку и он мечтает о собственных землях. — Герцог серьезно поглядел на дочь и кивнул. — Хорошо. Я напишу ему. Думается мне, это хороший выбор, моя Алиса. Я покажу тебе письмо — до того, как гонец поутру отправится на север. А сейчас давай оставим этот разговор, ладно? Да, знаю, я сам сказал, что дело не терпит, и хотелось бы мне уладить его поскорее, да только я разумел скорее месяцы, чем дни. К зиме оно будет в самый раз.

Вот теперь Алиса испытала неподдельное облегчение, которое, впрочем, попыталась по возможности скрыть.

— К зиме? А ведь эта зима только началась, впереди еще почитай что три месяца?

Герцог улыбнулся:

— Ну да, я говорю о следующей зиме. Ты правильно угадала, моя Алиса. В апреле мы отправляемся в паломничество. В мое последнее паломничество, перед тем как я удалюсь на долгий — и долгожданный — покой в наш собственный монастырь Святого Мартина здесь, в Регеде… А тебя оставлю здесь — благополучно устроенную, и замужем, и, дай Господи, под защитою надежного меча. — Ансерус повернул руку, что покоилась у него на коленях, ладонью вверх. — Ты же знала, что ждать уже недолго и вскорости я уйду от мира. Хворать я не хвораю, вот разве что кости малость поскрипывают, но замечаю, что стал легко уставать, а зимними месяцами все больше и больше утомляет меня необходимость выезжать верхом и печься о наших землях и подданных. Я рад буду переложить эти заботы на плечи хозяина помоложе и удалиться к мирной монастырской жизни. Мы с тобою об этом много раз толковали.

— Знаю. Но тут уж как с моим замужеством: его не избегнуть, но куда торопиться? — Девушка выпрямилась на стуле и улыбнулась отцу ответной улыбкой. — Значит, все улажено! Ты напишешь графу Мадоку, а тем временем мы отплывем в Иерусалим. По крайней мере, раз уж я сделалась невестой, ты согласишься, что мне и в самом деле просто-таки необходимо накупить дамасских шелков!

Герцог рассмеялся:

— Ты вольна накупить всего, чего душа пожелает, милая, да только не на базаре! Мы не в Иерусалим едем. А опять в Тур. Ты не против?

— Нисколечко. Тур мне понравился. Но почему?

— Мне хотелось бы в последний раз побывать у гробницы святого Мартина до того, как я приму постриг в здешнем его монастыре. Я уже давно об этом подумывал и все гадал, как там положение дел, а вот теперь, deo gratias [1], мы можем строить замыслы. Гонец привез письмо от королевы Хродехильды. Вот оно.

И герцог протянул дочери свиток.

Послание оказалось кратким. Старая королева выражала надежду, что, как герцог Ансерус поминал во время последней их встречи, он по-прежнему желает совершить паломничество в этом году к священной гробнице блаженного епископа Мартина. Ежели так, то, невзирая на весьма и весьма ощутимую угрозу войны, он может быть уверен, что путешествие его пройдет благополучно и что сам герцог «и леди Алиса, ежели она едет с вами», разместятся в покоях королевы, которая сочтет за удовольствие и честь… и так далее, и тому подобное.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});