Рок И его проблемы-4 - Владимир Орешкин

Кто его будет здесь искать? Никто… И он — это знает.

Но нашлись умные головы наверху. Все хорошенько просчитали, его маршрут, — вот теперь ждут его здесь. Что им заплатить за него миллион долларов, — пустое место. Когда они сдадут его американцам и получат — десять. Самый хороший навар…

Поэтому, когда Федор заметил на противоположном берегу болота первого чужака, он еще не врубился. Но когда показался второй, он сказал громким, заходящимся от волнения шепотом:

— Ребя, смотри, что я вижу! — и показал пальцем в туманную даль соседнего берега.

А там уже возникала из небытия третья странная фигура. Но зато начала пропадать в конце прогалины — первая.

Схватиться за оружие, тоже отняло какое-то время. Зарядить его, улечься, прицелиться, — на это тоже ушли драгоценные секунды.

Второй уже пропал, третий был на подходе к зеленеющим маскировкой кустам, но появился четвертый.

Именно на нем, по команде, сосредоточили они дружный огонь. Патронов не жалели, ничего не жалели, — палили и палили из трех стволов, пока весь боезапас не закончился.

И не наступила — тишина.

— Ну? — сказал тихо Валька, — попали?

— Вроде кто-то лежит, — так же тихо ответил Федор.

Так они продолжали наблюдать, пока сзади из-за деревьев не показались несколько перепуганные бригадир, и Пашка.

— Что тут у вас? — хрипло спросил Иваныч.

— Эй, — сказали им, — мужики… Мы тут, кажись, Бен Ладана положили…

Верно, — до той прогалины со всеми предосторожностями добирались побольше часа.

Вообще сначала не хотели идти, — хотя бригадир и Пашка поделились патронами, и у каждого оказалось штук по пять.

Но там еще, — три пособника. Если не сдрейфили, не дали деру, — а легли в засаду, то к ним не подберешься. Всех порешат, — за своего корешка.

Так что понятно, — почему не спешили…

Кинули на спичках, кому рисковать, — на ту полянку, под прикрытием четырех стволов, пригнувшись, вышел Пашка.

— Я перетрухал, конечно… — рассказывал он, наверное, по сотому разу. — Любой бы перетрухал на моем месте. Стоишь, словно голый, под всеми ветрами. В меня и целиться особо не нужно было. Пальни, — и все.

Но — жребий. Слепое веление судьбы…

Так что Павел, согнувшись в три погибели, пару раз бросившись на траву, ощерившись злобно, и даже тихонько напевая, — кое-как приблизился к телу.

Но засады не было. Было — тихо. Только квакали невдалеке лягушки. И скрипели где-то далеко вверху верхушки сосен.

Ладен лежал не двигаясь. И — не дышал. Плащ на спине и на груди был, натурально, весь в крови. То есть, оказался Ладен — покойник.

— Как он был одет? — спросил Гвидонов.

— Ну, плащ, наподобие нашей офицерской плащ-палатки. Только материал немного другой, немного помягче, что-ли. Под плащом — свитер с рисунком, какими-то ромбиками и оленьими рогами, синего цвета. Брюки, как брюки, ничего особенного, коричневые. Туристические ботинки, почти новые, не наши, из свиной кожи, желтого цвета, на шнуровке… Вот и все.

— Рюкзак, сумка какая-нибудь, пакет?

— Ничего такого не было. Мы сами потом удивились, — что в такой глухомани и так налегке… Должно быть, это начальник их был, — поэтому и без вещей.

— Он точно покойник был?

— Вроде точно. Мы долго у него не задерживались… Его друганы могли очухаться и повернуть обратно. Лишнее боестолкновение нам было ни к чему. Мы быстренько его обыскали и повернули обратно. За подмогой.

— Потом комиссия была. С ней ходили?

— А то кто же… Два раза. Все там прочесали… Не волки съели, так пособники за ним вернулись. Чтобы где-нибудь похоронить, по их басурманскому обряду. Если где закопали, его теперь не найти.

— Внешность?

— Кто его поймет?.. Когда тот мертвый, и когда торопишься. Вроде бы и русский, а может и нет. Или монгол, а вроде бы и нет. Или араб какой-нибудь… Не до наблюдений было.

— Что в карманах нашли?

— Вам виднее, что. Мы в пакет этот не заглядывали… Они в Америке сибирскую язву так подсовывают. Откроешь пакетик, а там белый порошок. Понюхал, — и кранты… В Америке знаете какая медицина? Не чета нашей. На каждого больного по два врача, и таблетки такие, что закачаешься. И то там от сибирской язвы мерли… У нас сразу в ящик сыграешь.

— Кроме пакета ничего не было?

— Ничего. Мы тоже удивлялись. Ни четок каких, ни Корана… Ни ножа, ни пистолета, ни спичек, ни сигарет.

— Как этот пакет выглядел?

— С сибирской язвой?.. Обыкновенно, из черной пластмассы, довольно плотной. Весу в нем грамм на двести было, — не больше.

— Значит, говорите, не пришли его товарищи выручать?

— Сыкуны оказались, эти террористы. У нас так не принято… У нас, если каждый сам за себя, — лучше вообще в тайгу не ходить. Говорят, они считают, если кого из них убили, так тот сразу оказывается в раю… Мы так думаем, что они за того покойника еще и порадовались, что тому конец пришел, раз оказался в таком хорошем месте. Одно слово: иностранцы, — у них там без бутылки вообще ничего понять нельзя.

За три недели, а если еще точнее, за двадцать четыре дня, они преодолели около полутора тысяч километров. Если это те самые люди, которых сторож видел в Омбе.

А не какие-нибудь другие.

Шестьдесят пять километров в день. Шестьдесят пять…

В соседнем доме затянули песню: Из-за острова на стрежень…

— Из-за острова на стрежень,На простор речной волны,Выплывали расписныеСтеньки Разина челны…

Сначала один голос, потом другой, потом третий, — потом Гвидонов узнал и голос профессора, который самозабвенно влился в общий хор.

Бригада сидела, как на иголках. Махорочный дым щипал глаза. Народ жаждал праздника, — в глазах лягушатников, не привыкших в длительным заседаниям, царила мука.

— Все, — сказал Гвидонов, — до завтра… Завтра, как перекусим, это часов в десять, вылетаем на место происшествия. Пятьдесят баксов, это не много? Пятьдесят баксов, это большие деньги.

— А чего, начальник, — ответили ему, поднимаясь, — самый раз… Там что-то не так, воздух какой-то другой. Федор, как с комиссией туда летал, даже заболел. Целый день после этого у него голова трещала. Скажи, Федь… Может, они успели какой порошок рассыпать. В общем, — добровольно мы на то место ни ногой. Только за бабки…

Во дворе директорского дома, под поленицей, прямо на утоптанной травке расположилась охрана. На брошенном на землю ручной вышивки полотенце стояла двухлитровая бутыль с мутного молочного цвета самогоном, граненые стограммовые стаканы, тарелки с нарезанным хлебом, квашеной капустой, солеными грибами, и усоленными огурцами. Кроме этого на другом большом блюде виднелись солидные куски жареной свинины.

Гвидонов, как увидел это, у него даже слюни потекли от зависти.

Охранники же, рефлекторно попытавшись загородить пиршество спиной, стали ему виновато улыбаться.

— По граммулечке, — сказали они Гвидонову, — в честь приезда.

— Чтобы к утру были в норме, — сказал Гвидонов. — По пятьдесят раз отжаться заставлю.

То-то на их лицах засветилось счастье. За возникшую легальность их деревенского застолья. Теперь нажрутся… Но Гвидонов не шутил, утро начнется с обещанной физкультуры.

Тут уж никуда не деться, — раз пообещал. Иначе, — не бывает…

— Кого мы видим!.. — поднялся из-за стола профессор. — Кто к нам пришел!..

Деревенские начальники взглянули на входившего в дом Гвидонова. Теперь уже никто не обратил внимания на его бедный наряд. Сам директор встал навстречу и взял Гвидонова за руки.

— Сделали свои дела?.. Милости просим. Вам полагается штрафная, вы уж не обессудьте. Таков наш обычай… Глубоко уходящий корнями. В народные истоки… Запоздавшему гостю, — штрафную.

— Штрафную, — подтвердил профессор, и нетвердо поднялся со стула. — Разрешите вам представить: самый уважаемый член нашего коллектива, глубокоуважаемый Владимир Ильич.

И, заметив некоторое замешательство на лицах, добавил:

— Не Ленин, заметьте, не Ленин… Зовите его просто: Владимир Ильич.

— Не Ленин… — прошла легкая волна над столом. — Не Ленин… Владимир Ильич присаживайтесь, вот ваше место.

И уже вознеслась рука над здоровенным стаканом, наполняя его до краев водкой. Штрафная здесь полагалась чудовищная…

6.

К вечеру гуляла вся деревня.

Была она перекособочившаяся вокруг небольшого пригорка, на котором стояла заброшенная и изрядно развалившаяся кирпичная церковь. Деревня — домов в сто или чуть больше.

И везде гуляли.

Слышался женский громкий смех, визг, грубые голоса мужчин и веселые крики детей. То тут, то там играла музыка, и каждая третья песня была — последний хит Верки Сердючки «Чита-Дрита».

Кое-где за заборами звучала гармонь, — оттуда, вдобавок, доносился шум потных отплясывающих тел.