Крыжовенное варенье (СИ) - Шеховцова Наталья

— Нет… Ой, уже почти двенадцать! Я же на съемку опоздала!

— Ох, дела! Незаменимая что ли совсем? Никуда твоя работа не убежит. Гридасов обо всем договорился. Он вначале тебе на квартиру названивал, потом на выключенный мобильный, в конце-концов до капитана Отводова дозвонился. Сам предложил дать тебе отгул.

— Про изумруд объяснений требовал?

— Кто он такой, чтобы требовать объяснений от следователя? Все вопросы, думаю, он для тебя припас. Так что готовься. Если Ираклий Всеволодович все же сможет уделить нам сегодня несколько минут, мы спросим у него совета, что говорить этому… спонсору. Ну, а теперь, не теряй времени, умывайся, переодевайся и за дело.

— Ой, я вдруг только сейчас сообразила, у вас ведь диван в квартире один, без кровати. Вы сами-то спали?

— Здрасти! Спохватилась! А у меня чудесный подарочек есть, от полковника Цветкова. Из Англии привез. Надувной матрац, вот такой в высоту, прям, как настоящая кровать — и бабуля чиркнула ребром ладони по ноге, чуть выше колена, потом той же ладонью ткнула в сторону пола. — Здесь, на кухне, и спала.

— Какой кошмар! Мало того, что истерику в милиции устроила, без спросу к вам явилась, так еще согнала хозяйку на какой-то надувной матрац!

— Во-первых, не оскорбляй подарок полковника. На нем удобнее спать, чем на пуховой перине! И надувается автоматически, при помощи электронасоса. Во-вторых, ты ко мне не без спроса явилась. Ираклий Всеволодович прежде, чем тебя привести, звонил, разрешения спрашивал. Вопросы исчерпаны, мадмуазель?

— Ага.

— Тогда — марш умываться!

Ольга уже было развернулась, чтобы идти в ванну, но вдруг вспомнила:

— Светлана Артемьевна, во что переодеваться-то? Мой комбинезон испачкан и разодран.

— Да постирала я твой комбинезон, еще ночью. А утром зашила. Только в нем все равно гостей принимать не гоже, разве что до дома добежать. Вот сейчас тесто замесим, подниматься поставим и сходим к тебе за чем-нибудь поприличней.

Х Х Х Х Х

В последние дни полковник Цветков ощущал себя руководителем отряда «красных следопытов». Были такие в его далеком детстве: рылись в библиотеках, ходили в походы по местам боевой славы, — искали связь между прошлым и настоящим. Глядишь, после их упорного труда на ранее безымянной могиле появлялась фамилия, а в школьном музее — фото с автографом или личная вещица героического земляка.

Правда, тогда следопыты были сплошь юными. В отряде же у Алексея Степановича абсолютно все совершеннолетние, а двое — аж пенсионного возраста. И поиск их направлен отнюдь не на храбрых воинов Красной Армии… Но сути дела это не меняло. Полковник относился к следопытской деятельности своих подопечных с легкой иронией. И все-таки не исключал возможности, что нет-нет, да и прояснится с их помощью важное имечко, составится фоторобот подозреваемого. Но более всего полковник надеялся, что помощники-энтузиасты выведут его на след искомого изумруда…

Немногие официальные попытки расследования зашли в тупик. Самарские коллеги, было, взялись за выяснение вопроса: как «фанатик» вышел на исполнителя Фадеева. В логике им не откажешь: ведь не по ночным же улицам он бродил в надежде наткнуться на какого-нибудь грабителя?! Просчитали самый приемлемый вариант. Фадеев немногочисленные драгоценности, которые попадались ему до креста, относил одному и тому же ювелиру. Схватили ювелира, приперли к стенке. И прямо в лобешник: так, мол, и так, колись, кому рекомендовал грабителя? Они бы его еще чистосердечное признание написать попросили.

Ювелир же прекрасно понимает, раз про заказчика спрашивают, значит, его пока не поймали, а тогда и доказательств наводке нет. Прикинулся простаком, бил себя кулаком в грудь:

— Да я даже не предполагал, что мне приносят краденые драгоценности! Да я бы тогда первым делом к вам, в милицию! Я честный человек, в прошлом коммунист… Что думал о Фадееве? Что ему бабушка наследство оставила. Никому о нем не рассказывал, никакого заказчика в глаза не видел, — вот и весь разговор.

Штаб фронта следопытской деятельности размещался в кабинете майора Свистунова. Итоги наглядно отражались в «уголке оперативной информации». На гладкую белую доску кислотным розовым маркером были выписаны фамилии всех «членов бригады», потерпевших по делу «фанатика» и их родственников. От фамилии к фамилии шли стрелочки с объяснением связей между этими людьми в прошлом или настоящем. Магнитными кругляшками по периметру к доске крепились листочки: список участников аукциона, на котором Старков приобрел трость, и ее прежних владельцев (знакомых фамилий «следопыты» в списке не обнаружили); перепечатанная легенда о Екатерининском перстне и крыжовенном варенье (со слов Светланы Артемьевны); выдержки из дневника Евдокии Алексеевны (Чижова практически ежедневно звонила и цитировала по памяти очередной важный с ее точки зрения эпизод). Конечно, цитировала не дословно, приблизительно, передавая лишь самую суть, многие фамилии или факты приходилось потом уточнять по официальным каналам:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Узнала, что арест Даши и Арсения (примечание: бабушки и дедушки Городца, двоюродной сестры автора дневника) стал отголоском дела по разоблачению «Троцкистской банды Марьясина» (прим. — директора Уралвагонзавода, обвиняемого в причастности к покушению на Орджоникидзе). Его арестовали в декабре 1936-го. Следом, в феврале 37-го, взяли и первого секретаря Нижнетагильского горкома Окуджаву. Окуджава и Марьясин по приговору НКВД расстреляны. Дальше стали «разоблачать» всех, кто с ними общался. Добрались и до преподавателей горнометаллургического техникума, в котором работал Николай. (Прим. — казнили только учителя химии Хлопотова, остальные попали в лагеря)…

Арестовывали целыми семьями, всех совершеннолетних. Может, и до меня еще доберутся. Детишек увозили из города в детдома да интернаты. Из всех, кого я знаю, повезло лишь сынишке Шалвы Окуджава, двенадцатилетнему Булату. Его забрала родная тетка, в Москву. Говорят, теперь учится в какой-то арбатской школе…»

«Снова наведывалась Клара Васильевна (прим. — бабушка Ольги Лобенко). Посмотрела мою дочку. Сказала, что та уже совсем поправилась. Спросила у меня совета, как лучше сохранить мой подарок (прим. — скорее всего, речь идет о перстне). Потом побалясничали по-бабски, выпили «клюковки», обменялись рецептами, как варенье варить. Август начался — самая ягодная пора… Повеселели, затянули «На сопках Маньчжурии».

Почему именно «На сопках…»? Потому что сегодня… (Был там какой-то пограничный конфликт. По радио передавали. Примечание следственной группы: японские войска нарушили советскую границу возле озера Хасан, то есть границу с той самой, Маньчжоу-Го, до японской оккупации бывшей китайской Маньчжурией…) Конечно, скверный повод для песни, как бы войны не случилось…»

Полковник теперь все чаще приходил в кабинет к майору. Скрестив руки за спиной, всматривался во все эти записи да листочки. В который раз повторял известную поговорку «не было бы счастья, да несчастье помогло», это он про Булата Окуджаву, ведь не известно стал бы мальчуган великим бардом или нет, если бы остался тогда поживать при папеньке-секретаре в Нижнем Тагиле. Иногда Цветков что-нибудь спрашивал, типа:

— А что, Ольга Лобенко успела переговорить с матерью?

— Съездила к ней на выходные. Мать ничего нового для следствия не заявила. Лобенко попросила ее сообщать о всех подозрительных встречах и новых знакомствах, которые у нее будут.

— Хорошо-хорошо…

Этими словами, как правило, Алексей Степанович завершал свой визит. Иногда он подбрасывал новое поручение для «отряда следопытов». Например, просил Старкова узнать, или хотя бы предположить, откуда привезен изумруд для Екатерининского перстня.

Цветкову понравилась настойчивая инициатива Ольги в поиске производителя рулета с арахисовой начинкой. Хотя формальных оснований для проведения дактилоскопической экспертизы не было, он все же планировал забрать у девушки блестящую обертку и, используя личные связи, проверить ее на предмет отпечатков.