Наступление ч. 3 (СИ) - Александр Афанасьев

Однако, специалисты, обученные советскими военными советниками, умеющие проводить подобного рода операции — в ХАД остались. Сам рисунок покушения на Лаека был подозрительно похож на план пешаварской операции — большой казан, две сотни килограммов взрывчатки и микроавтобус. Выжить в зоне действия ударной волны — было невозможно.

Афганистан, Кабул Базар Шат-Шатта 07 января 1987 года

Уже несколько дней Мирза, продавец мяса с базара Шар-Шатта заметил, что за его дуканом следят.

Это не были люди ХАД, государственной службы безопасности, их знали все, и они и не подумали бы сунуться на базар, их моментально расшифровали бы и возможно убили. Это не были люди царандоя — они были более профессиональны в этих делах, потому что умели выслеживать уголовных преступников — но не продержались бы долго и они. Наконец, это не были люди шурави — они здесь были бы заметны как скопец среди бородачей, вздумай они следить. Покупать — это одно, а вот следить… Это были быстрее, востроглазые бачи, Мирза замечал из то рядом, то на крыше соседнего дома, то еще где, они шли за ним когда он шел по базару, они следили за тем, кто приходит к Мирзе в лавку и покупает мясо и зелень, потому что мясо без зелени теряет половину своего вкуса. Они были пронырливыми, хитрыми — и от их глаз не могло укрыться ничего.

Это значило только одно — ему не доверяют.

У дукандоров в любом городе, на любом рынке — свое сообщество, свой мир, нельзя просто так прийти, встать со своим товаром и начать торговать. Нет, ты, конечно, придешь, встанешь, а если заплатишь за торговлю — то, наверное, и продашь все, но что дальше? Торговля — это постоянный процесс, деньги должны быть в обороте, а не в кармане — а вот тут то начинающего торговца и поджидало много проблем. Главная проблема — это товар. Просто так его ввезти нельзя — грабительские таможенные пошлины, грабители на дорогах, в том числе и в форме, наконец, обмануть могут в том же Пешаваре, Карачи или Кветте. Если ты один — тебя просто сожрут, не там так в другом месте, волки режут всегда отбившуюся от стада скотину. А вот если за тобой общество, община, умма — тебя кинуть уже не посмеют. Оптовый торговец в Пешаваре не посмеет продать дурно товар втридорога, и не потому что убьют, а потому что в таком случае у него больше никто не будет покупать и он разорится. Караван… о, караваны, это отдельная тема. Нет большей ошибки шурави в Афганистане — чем ошибка с караванами. Товар идет караванами через пустыню, через горы, идет исключительно потому, что легальных путей доставки нет. Вместе с кассетниками, тканями, платками, презервативами — моджахеды везут оружие, патроны и ракеты. Они знают, что караван, возможно, разгромят шурави — они потеряют свой груз, но зато приобретут себе сторонников, тайных или явных, людей, которые потеряли товар в караване. Кому понравится, если твой товар вот так вот пропал, и ты вместо заработка получил шиш. Хуже того — охота на караваны, шмон караванов стали разлагать саму Советскую армию, советский солдат стал мародером, чего никогда не было, и не было товарища Сталина, чтобы расстрелять за мародерство десяток, чтобы остальным было неповадно. И как мародерили! Один ладно, вшивник[39] себе взял, который ему родина не выдала в горах воевать, да кроссовки. Второй — ограбил людей до нитки, да еще возможно и расстрелял, чтобы свидетелей не было. Такой мразью были, конечно, не все, даже не большинство — но судили то о советском солдате зачастую именно по действиям отдельной мрази! И каждое лыко ставилось в сроку, каждое такое деяние завтра становилось известным базару, послезавтра — всему городу, а через неделю — всему Афганистану. Потом удивляемся, почему душманы пользуются такой неослабевающей народной любовью.

Конечно, и против этого дукандоры придумали. Своего рода "общая касса" — ты закупаешь товар, но отправляешь его на десяти караванах, а не на одном, вразбивку. Своего рода страховка — точно так же в свое время поступали испанские купцы, оплачивая вскладчину рейсы в Новый Свет за золотом. Допустим, из десяти караванов дойдут шесть — значит, ты получишь шесть десятых товара, убытки же компенсируешь ценой на оставшийся товар. Вот и все.

А надо то! В пограничной зоне большой караван встречает бронегруппа Советской армии и проводит его. Дукандоры — заплатят за это, не вопрос, зачем им связываться с бандитами, когда можно заплатить честной и куда более сильной армии. Машины можно обыскать, чтобы с караваном в страну не прошло оружие. Те деньги, которые передадут армии — не перепадут душманам, которые любят подрабатывать проводкой караванов так, что часто забывают о джихаде. А если душманы нападут — так пусть нападают. Первое — есть чем встретить. Второе — дукандоры, лишившись товара, обвинят в этом уже не советских охотников на караваны, а муджахеддинов и не будут больше сдавать деньги на джихад. В третьих — если идет левый караван — уже понятно, что там есть, и проверять не надо — надо сразу мочить. В четвертых — у солдат появится возможность легального дополнительного заработка, который они смогут тратить в дуканах — это если и не снимет — то существенно снизит остроту проблемы шмона дуканов и караванов, различных грабежей, введет проблему в цивилизованное русло. Нам — одни плюсы, им — одни минусы.

Это будет. Но — позже.

А пока — Мирзе, представителю исламского подполья, не из последних — надо было что-то решать. Его лавка использовалась не только для продажи мяса, но и как явочная точка террористического подполья. Из шурави ее знал только один русский генерал, разбившийся на вертолете в Пакистане — темная история была тогда. Но это — прошлое, а в настоящем точка не могла функционировать.

Когда Мирза уже извелся — в лавку пожаловал Алиджон-хаджи. Толстый, обманчиво улыбчивый, не выпускающий из рук четки, он был одним из негласных королей базара, ему принадлежали сразу три дукана, в основном там торговали для шурави. Шурави толкали налево топливо, одежду, водку — а вместо этого покупали платки, кассетники, кожаные куртки и дубленки, самым шиком был видеомагнитофон, на котором можно было крутить индийские фильмы. Алиджон и скупал и продавал, он мог запросто обслужить достархан на пятьдесят человек, причем продукты будут самыми свежими, а повара — высшего класса. Он давал деньги в долг, что запрещено Кораном — но, тем не менее, дважды совершил хадж в Мекку. Вот такой противоречивый человек остановился на пороге лавки Мирзы, тяжело отдуваясь.

Мирза сам не торговал, он сидел в задней части лавки и пил чай, за него торговал бача. Увидев гостя, он забыл про торговлю, бросился за тюки с товаров, где за достарханом в одиночестве сидел Мирза, раздумывая, что же ему теперь делать.

— Мирза-эфенди, в лавку пожаловал Алиджон-хаджи!

Вот и пришли…

— Брысь из лавки! Через полчаса возвращайся.

Бача убежал.

Мирза, выдержав ровно такое время, чтобы гость лавки понял, что хозяин им недоволен — вышел навстречу гостю.

— Ас-салям алейкум — поздоровался он с гостем с долей холодности, не произнося положенное приветствие полностью — я рад приветствовать вас в моем доме именем Аллаха.

— Ва алейкум ас-салам. Да пошлет Аллах удачу тебе и твоему дому — поблагодарил Алиджон-хаджи — не пригласишь ли ты меня на чашку чая, чтобы согреться. Признаться, на улице ужасный ветер.

— Погода и в самом деле не из лучших, и тот, кто нальет путнику горячего чая воистину совершит угодное дело. Прошу вас.

Чай пили так, как пьют его кочевники — не с сахаром, вареньем или рахат-лукумом — а с солью и жиром, так что поверхность чашки с обжигающей жидкостью переливалась разноцветными разводами. Такой чай, больше похожий на бульон, утолял не только жажду, но и голод, а в холодную погоду согревал все нутро.

Алиджон-хаджи пил чай степенно, молча, посматривая на хозяина дукана черными, блестящими, молодыми глазами.

— Как идут твои дела, Мирза-эфенди? — спросил гость, когда чай был допит

— Не так хорошо как могли бы. Аллах карает нас за грехи наши… — дипломатично сказал Мирза

И попался в ловушку

— Аллах и в самом деле карает нас. Он карает нас за твои грехи, Мирза. Твои грехи и грехи тех, кто ходит в твой дукан по ночам. Велики эти грехи, и тяжела кара Аллаха, мы еще не почувствовали на себе весь гнев его…

— О чем вы говорите, Алиджон-хаджи?

— Я говорю о том, что мои дела не в порядке. И дела Салакзая не в порядке. И дела Саидмухаммеда тоже не в порядке. И дела Низаметдин-хаджи — тоже не в порядке. Все это — дело твоих рук, Мирза-эфенди. Я говорю с тобой от имени всех этих людей.

Чтобы немного выиграть времени, Мирза налил из закопченного чайника чая сначала себе, потом потянулся к пиале Алиджон-хаджи, но он не пододвинул свою пиалу. Это было проявлением недоброжелательности и враждебного отношения.