Светлейший князь 2 (СИ) - Шерр Михаил

–– Пушки мы, я думаю, переделаем. Еще штук тридцать ружей будет из хлама. Два, может три десятка винтовок, опять же переделаем стволы, сколько-нибудь стволов сделают кузнецы. Дело все это непростое, –– Петр Сергеевич начал первым. –– Сотни полторы ружей и

–– Такого количества ружей и винтовок нам за глаза хватит, что бы перекрыть все тропы, –– прервал инженера Ерофей.

–– Да только людей у нас и так не хватает, –– Петр Сергеевич остудил пыл капитана.

–– Мы можем привлечь урянхайцев, двумя десятка разбавим наших гвардейцев. Если что, в одном месте можно будет сосредоточить полсотни стрелков, урянхайцы с ружьями, наши гвардейцами с винтовками, –– развил свою мысль Ерофей.

–– Я над этим тоже думал. Можно что-то такое сделать, но главная проблема в другом, –– я вопросительно узрился на Якова.

Тот меня отлично мой немой вопрос.

–– Степан Гордеевич научился делать из целлюлозы очень крепкую плотную бумагу. Она толстая и очень прочная. Из этой бумаги нарезаются заготовки и клеются бумажные гильзы. В них вставляются металлические донца с капсюлем, засыпается порох, вставляется пуля, гильза обжимается. Унитарный патрон готов, –– Яков рассказывал, демонстрируя все на рисунке. –– Обращаться с патроном надо будет аккуратно, бумага есть бумага.

Яков обвел присутствующих пристальным взглядом все ли понятно и затем продолжил:

–– Дело это трудоемкое и требует аккуратности и точности. Пока удалось придумать только аппарат для точной насыпки пороха. Но главная проблема это получение пироксилина. Мне удалось получить его из целлюлозы. Если будет целлюлоза, будет и пироксилин. Фома Васильевич со своим внуком разработали линию по получению целлюлозы из дерева. Для производства бумаги её можно использовать, а вот для получения нового вида пороха нет.

–– Не согласен я Яковом Ивановичем, не согласен, –– возмутился Фома Васильевич, –– если всё механизмы сделать из железа, еще как можно будет.

–– Так в чем дело? –– теперь уже возмутился Ерофей.

Василий Иванович в совещаниях и дискуссиях участвовал редко, а когда участвовал, говорил редко.

–– Всё дело в том, уважаемый Ерофей Кузьмич, что железа у нас очень мало. Я вот как-то спрашивал у Григория Ивановича про запасы в озере, –– начал было говорить Василий Иванович, но капитан прервал его.

–– Василий Иванович, да помню я этот разговор, там в любом случае железа немного, раз-два и мы с носом остаемся. Что вы думаете, я не понимая ваших споров какую печь строить? ….

–– Это всё разговоры ни о чем, –– решил поставить точку Петр Сергеевич. –– предлагаю начинать завтра на свежую голову решать этот вопрос. Мечтали в медвежий угол забиться, а попали вон в какой переплет. Я лично вот что думаю по этому поводу, –– господин инженер сделал паузу. –– Если у нас не будет хорошего оружия, нас уничтожат. Поэтому это на первом месте. Отобьёмся от китайце,в будет у нас железная руда.

Оставшись один, я долго думал над словами господина инженера о медвежьем угле. Получается я совершенно неумный человек, мечтая здесь спокойно жить. Цель моего попадания сюда великие дела, а не прозябание в медвежьих углах. Вот уж действительно, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

Поздно вечером приехал Ванча. Он привез письмо от Шишкина. Ночевать Ванча остался у меня. Пока он ужинал, я прочитал письмо лейтенанта, главным в нем был рассказ о еще одной поездке па перевал и о важном решение Мергена. Урянхайцы решили послать нескольких человек к своему зайсану и прямо спросить, может, ли их род рассчитывать на поддержку.

Но для меня намного важнее был рассказ Ванчи. Наш неутомимый алтаец за месяцы проведенные в долине, достаточно прилично изучил Куртушибинский хребет и его северные предгорья, несколько раз он осторожно заходил и в урянхайские пределы. Его мнение для меня было определяющим.

По мнению Ванчи опасными для нас были три тропы. Первая, самая главная и опасная это идущая через Медвежий перевал. Это по большому счету и не тропа уже, а дорога, по которой можно пройти при желании и зимой. Вторая, это даже не тропа, а тропы, ведущие в Гагульскую впадину. Высоты хребта там были на двести-триста метров поменьше, а на перевале самой главной тропы, разница с окружающими горами была вообще почти пятьсот метров и была такой же, как на Медвежьем. Проходимость тропы естественно сразу улучшалась. Были еще относительно проходимые тропы, выходящие на реку Узюп. Была еще одна относительно опасная тропа, выходящая к истокам Золотой реки, но высоты хребта там были под две тысячи метров.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Главным для нас было, кто контролирует эти тропы с той стороны хребта. И здесь рассказ Ванчи был наиважнейшим. Шишкин, написав письмо, поехал смотреть пограничные тропы, ведущие на север к Хаин Дабану. И уже в его отсутствие через перевал пришли три урянхайца. Один из них был древний, но очень крепкий старик. Он недавно пришел с юга. Старик по матери доводился каким-то родственником Ольчею, его отец, как и отец Мергена, в свое время взял в жены девушку из одного южнотувинского племени.

После падения Джунгарского ханства прошло двадцать лет. Позади страшн ые перипетии в судьбе тувинского народа: войны, восстания, переселения в чужие края, массовые побеги, ссылки и казни вождей и просто «буйных». В 1759 году маньчжурские завоеватели начали административную реформу. Традиционные многовековые отоки, анги и цзисаи ушли в прошлое. Из них завоеватели централизовано сформировали военизированные территориальные административные единицы, которые соответствовали маньчжурским «знаменам», это что-то типа европейской дивизии, – хошуны, сумоны и арбаны.

Сейчас хошунов шесть. Верховным правителем Тувы или Урянхая, так называли край завоеватели, был амбын-нойон, который назначал правителей хошунов –– угердов, ими были монгольские князья-нойоны. Сумоны управлялись цзангинами или чангы. Арбаны десятниками или арбан-дарга. Но тувинцы правителей сумонов и арбанов традиционно называли зайсанами. Тем более что и назначались они из их числа. И сейчас, когда в наших краях китайцы, а манчьжурских завоевателей создавших новую империю – империю Цин, именовали именно китайцами, и не было войн, главной функцией хошунов стал сбор пушного налога – албана.

Но было еще несколько сумонов –– сборных остатков прежних отоков, которые еще сохраняли некоторую автономию в новой системе власти. И естественно пришел момент когда амбын-нойон решил пресечь эту вольницу и запретить тувинцам решать какие-либо вопросы в обход его ставки. Ненавистник Мергена гнев своего повелителя сумел направить и против сумона зайсана Мёнге-Далая. И то, что Мёнге-Далай исправно выплачивал пушной налог уже не играло никакой роли. Над нашими друзьями урянхайцами нависла смертельная опасность.

Пришедший с юга старик был посланником рода в котором родилась мать Ольчея. Они решили предупредить его, но как избежать опасности не знали. В рассказе Ванчи я отметил один «положительный» для нас момент, у зайсана Мёнге-Далая нет выбора, далекий амбын-нойон предложил ему два варианта: умереть от руки палача или карателя или умереть в бою. Так что в выборе отца Ольчея я не сомневался, он выберет третий вариант, еще неведомый амбын-нойону, вооруженный союз с нами.

Дорогу через Медвежий перевал сумон зайсана Мёнге-Далая пока надежно контролировал. Но уже тропы, выходящие на реку Узюп, были в пограничной зоне с другим сумоном, отношения с которым были напряженные. Костяк этого сумона составляли семьи тувинцев-маадов, одного из древнейших и коренных племен Тувы. Когда-то они кочевали даже севернее Саян и именно они первыми из тувинцев столкнулись с русскими. Именно маады сильнее всех пострадали от появления русских на юге от Красноярска. Особенно болезненным для них было вытеснение из Усинской долины и они просто готовы были рвать и метать, что соседи сумели сохранить охотничьи угодья по Иджиму. И именно маады контролировали тропы ведущие в Гогуль. Кочевья маадов были и севернее от Медвежьего перевала.

Но неприятные соседи сумона зайсана Мёнге-Далая на этом не кончались. Сразу же за Бий-Хемом или Большим Енисеем на реке Тапсу начинались земли племени чооду. Сильные и могучие роды этого племени проживали и на юге Тувы на границе с Монголией в окрестностях горы Огээ-Морен. С сумоном отношения были натянутые, но пока мирные. Одним словом положение Мёнге-Далая было еще то.