Трон Валузии - Андрей Легостаев

— Посмотрим, — угрюмо буркнул царь, держась левой рукой за щеку, а правой поднеся к губам кубок.

Кулл и Грел приветствовали царя традиционной фразой гладиаторов: «Мы умираем для вас!»и обнажили оружие.

— Я убью тебя! — проревел Грел-Неистовый.

— Ты это мне уже говорил! — спокойно ответил Кулл, которому продолжавшиеся почти всю ночь вздохи и крики двух развлекающихся девок и Грела отнюдь не помешали прекрасно выспаться.

Толпа взревела, поддерживая Грела — любимца, которому уже неоднократно рукоплескала за победы на этой арене.

Грел, пикт по происхождению, тоже был варвар. Высокий, как и Кулл, примерно того же телосложения, он отличался темным цветом волос. Какие-то мгновения противники стояли, замерев, готовясь к бою.

— Вперед, Неистовый, вперед! Задай перцу этому атланту! — неслось со всех сторон.

Грел с яростным кличем, заводя сам себя, бросился на противника.

Кулл парировал мощный удар небольшим круглым щитом, что входил в их вооружение, и совершенно неприметным с трибун ударом вонзил меч в живот противнику — все ж не попал в грудь, как хотел.

Но и этого для победы оказалось достаточным.

Грел с огромным удивлением посмотрел на атланта, выронил меч из обессиливших пальцев, взмахнул руками, точно пытаясь найти точку опоры, затем согнулся пополам и упал под оглушительный вздох потрясенных зрителей — большинство ставило на Неистого, никто не ожидал столь быстрой развязки.

— И это ты называешь прекрасным боем?! — гневно воскликнул царь Борна, запуская в царедворца серебряным кубком.

Кулл поставил ногу на грудь поверженного гладиатора, ожидая решения зрителей, чтобы выполнить их волю и отправиться отдыхать, хотя вовсе не устал.

— Я же говорил, что женщины отнимают силу, — сказал он скорее сам себе, чем корчившемуся от дикой боли Грелу.

Приговор был однозначен — трибуны требовали смерти того, кому лишь какие-то мгновения назад рукоплескала.

Гладиаторы не любили сражаться в первых парах — если ранят, то, почти наверняка, зрители потребуют добить поверженного. В последних парах — другое дело, уже насытившаяся видом крови толпа может смягчиться и царь помилует побежденного, что, зачастую, и случалось. Но считалось дурным тоном как-то влиять на ход жеребьевки и очередность пар — это означало, что боец в душе признавал возможность поражения. Каждый гладиатор боялся сглазить и принимал решения распорядителей с покорностью, выражая уверенность в собственной победе.

По знаку царя и по приказу распорядителя, Кулл вонзил окровавленный клинок в сердце Грелу-Неистовому. Ничто в его душе не шевельнулось, ни малейшей жалости к тому, кто всю ночь предавался плотской любви, не было.

На арену вышли гладиаторы следующей пары. Куллу накинул на плечи плащ сам ланиста школы, поздравляя — начало дня было успешным.

Второй бой оказался упорным и красочным, кровь текла из легких ран у обоих противников, доводя толпу до исступления. Этот поединок столь увлек царя Борну, что он совершенно забыл о донимавшей все утро боли. И уж тем более из царственной памяти выветрился образ атланта, победившего Неистового. Да и, по мнению всемогущего диктатора, скорее всего, эта победа была случайной.

Царь Борна, в отличие от Кулла, не видел вещих снов и даже приблизительно не знал своей судьбы, думая, что будет наслаждаться всеми прелестями жизни если уж и не вечно, то достаточно долго.

Кулл вернулся в гладиаторскую школу в Дахне и продолжил постижение таинств искусства убивать. Он уже жил один в комнате, питался от другого котла, он был надеждой ланисты, восходящей звездой школы. И по прежнему истязал себя изнурительными тренировками.

Ланисте, чтобы выгодно продавать Кулла на состязания, необходима была популярность своего воспитанника среди зрителей, яркие победы атланта на арене. Но и рисковать любимцем он не очень-то хотел. Куллу было все равно с кем сражаться, он был готов убить любого, но его мнения никто не спрашивал.

И Кулл сражался на аренах больших и малых городов с гладиаторами своей же школы — в основном с теми, кто на предварительном турнире не набирал и пятидесяти очков. После первого такого боя его вызвал к себе ланиста и попросил, чтобы Кулл не убивал противников сразу — бои должны быть зрелищным. Кулл пожал плечами и попросил в ответ обучить его грамоте.

— Зачем тебе это? — искренне удивился ланиста.

— Чтобы, когда буду умирать, прочесть то, что написано на бортике арене, — не моргнув глазом, ответил Кулл.

— Да я и так тебе скажу! — воскликнул лысый начальник школы. — Там написано…

— Я знаю. Но я хочу сам прочесть, — упрямо ответил Кулл.

Ланиста не стал самолично учить его чтению (самому-то знаний едва хватало, чтобы вести дела школы), но нанял Куллу учителя.

За год Кулл прошел больше пяти дюжин боев, дважды сражался на главной арене страны пред царским взором. Он всегда стремился поразить противника в сердце, но уже знал, что должен не просто убить соперника, а выдать зрителям грандиозное представление.

Однажды он, выступая в последней паре, минут пятнадцать выделывал прыжки имитации атак, кувырки и головокружительные пассажи мечом и щитом, разъярив ничего не понимающего гладиатора до белого каления, который сражался ни на жизнь, а на смерть. Отражая бешеный натиск, Кулл зазевался — отскочить успел, но прием провести не удалось и Кулл, повинуясь мгновенному импульсу, ударил врага щитом по голове. Шлем, конечно, смягчил удар, но противник был оглушен, ноги подкосились и он рухнул на арену. Куллу ничего не оставалось как поставить ногу ему на грудь и, приставив к горлу меч, ждать, пока зрители вынесут приговор — он был раздосадован, что получилось не все так красиво, как он хотел. Но зрители, к его удивлению, помиловали побежденного гладиатора — тот даже не получил серьезных ранений, так легкое сотрясение мозга.

Кулл после этого случая задумался — стоит ли метить в сердце гладиатору, такому же как он сам, когда у того есть хоть мизерный, но все же шанс выжить, если понравится зрителям. Он пошел к ланисте и заявил, что вся система очков в предварительных боях неправильна, что молодых бойцов учат убивать наповал, когда у противника есть возможность выжить, попади ему в голубую зону. Пусть покалеченным, но выжить. Ланиста вздохнул в ответ на его слова и сказал, что традиции ломать тяжело, и что это, по большому счету, не их дело.

Что ж, Куллу и не было до этого дело. Но впредь он уже не старался пронзить противника насмерть — оглушить, свалить с ног, в надежде, что того помилует. Иногда случалось, что зрители были настроены благодушно, чаще — нет. Но от Кулла здесь ничего не зависело.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});