Возвращение короля - Джон Толкиен

— Пока мы живы? А долго ли мы будем живы? У Врага есть оружие, которое не одну мощную крепость свалило: голод. Все дороги отрезаны. Рохирримы не идут.

Однако камни из машин в неуязвимую стену не полетели. Нападением на самого сильного своего противника командовал не простой бандит и не дикий орк, а злобный и хитрый разум. Когда с криками, скрипом, визгом, воем и грохотом, при помощи воротов, наконец, были установлены мощные катапульты, то свои снаряды они подбрасывали так высоко, что те перелетали через парапеты и с шумом падали на улицы первого яруса города. Некоторые из них, благодаря какой-то тайной хитрости, вспыхивали перед тем как упасть.

Город оказался под угрозой пожаров, и все свободные от срочных дел горожане сразу занялись тушением пламени, вспыхивавшего то в одном, то в другом месте. Потом на город посыпались предметы, менее убийственные, но более ужасающие. Улицы и переулки усеяли снаряды, которые не загорались. Когда люди подбежали к ним, чтобы присмотреться к новой опасности, раздались вопли и рыдания. Враг забрасывал город головами убитых под Осгилиатом. Это было ужасно. Многие головы были разрублены, размозжены, были совсем бесформенные, но на многих можно было узнать знакомые черты, искаженные в смертной муке. На всех было выжжено зловещее клеймо — Глаз без век. Страшнее всего было, когда люди узнавали в обесчещенных останках своих близких и друзей, которые совсем недавно еще ходили, звеня оружием, по городу, обрабатывали поля или приезжали на праздники с дальних застав и зеленых предгорий.

В бессильном гневе люди поднимали кулаки в сторону безжалостных врагов, черным муравейником окруживших крепость. Проклятий те не понимали, не зная языка, а между собой хрипло или гортанно перекликались, подобно диким зверям или птицам-стервятникам. Это было страшно. Вскоре в Минас Тирите мало кто осмеливался показаться на стенах. Оружие Черного Властелина — страх и отчаяние — поражало быстрее и сильнее, чем стрелы и голод.

Снова появились Назгулы. Мощь их хозяина росла, и от этого их крики стали громче, они ведь были отражением его воли, в них теперь сильнее звучала угроза и пронзительнее — злоба. Назгулы кружили над городом, как стервятники в ожидании пира на телах обреченных. Летали они, правда, на высоте, недоступной полету стрелы, но их крик раздирал воздух, к нему нельзя было привыкнуть, каждый следующий поражал сильнее, чем предыдущий. Наконец, даже храбрецы стали падать на землю, когда над ними пролетал неуловимый убийца, или стояли, оглушенные, выпустив из ослабевших рук оружие, а в их обессиленном мозгу появлялись мысли о том, как бы скрыться, уползти, умереть.

Весь этот черный день Фарамир пролежал на постели в покоях Белой Башни, не приходя в чувство; он метался в страшной горячке. Кто-то произнес: «Умирает», — и вскоре все на стенах и на улицах передавали из уст в уста эту весть: «Умирает». Отец сидел, молча глядя на сына, перестав заботиться об обороне города.

Более жутких часов Пипин не переживал даже в лапах диких Урук-Хай. Долг приказывал ему прислуживать Наместнику, который о нем забыл, вот хоббит и стоял у дверей неосвещенной комнаты, стараясь в меру своих сил справляться со страхом. Когда он смотрел на Денэтора, ему казалось, что Повелитель стареет на глазах с каждой минутой, как будто сломалась пружина его гордой воли и затмилась ясность сурового ума. Видно было, что он измучен горем и сомнениями. Хоббит даже увидел слезы, скатывающиеся по всегда холодному лицу, и они его испугали больше, чем прежние взрывы гнева.

— Не плачь, мой господин, — шепнул Пипин. — Может быть, он выздоровеет. Что говорит Гэндальф?

— Не пытайся утешать меня именем безумного мага, — ответил Денэтор. — Надежда его подвела. Враг овладел Сокровищем, его сила растет. Он читает наши мысли, и все, о чем мы думаем, все наши начинания обращает нам во зло.

Я отослал сына без доброго слова, без благословения, на бессмысленную гибель. Вот он лежит передо мной, по его жилам растекается яд. Нет, нет, каков бы ни был исход этой войны, мой род угаснет, кончится династия Наместников. Жалкие самозванцы будут управлять остатками народа королей, племя рассеется в горах, пока не вымрут последние гондорцы.

К дверям Башни то и дело подходили люди, прося, чтобы Повелитель вышел и отдал распоряжения.

— Нет, я не выйду, — отвечал Денэтор. — Я должен быть около сына. Может быть, перед смертью он заговорит. Смерть близко. Слушайте, кого хотите, хоть Серого Безумца. Я останусь здесь.

Так Гэндальф стал командующим отчаянной обороной столицы Гондора. Везде, где он появлялся, люди веселели и ненадолго забывали об угрозе Крылатых Теней. Старый маг, а вместе с ним князь Дол Эмроса Имрахил в сверкающем вооружении без устали меряли ногами дороги от Цитадели до Ворот, с севера на юг и вдоль стен города. Князь и его рыцари сохранили облик настоящих нуменорцев. Видя их, люди шептали: «Правду говорят старые легенды, что в жилах этого племени течет эльфийская кровь. Когда-то соплеменники Нимродэли долго жили в тех краях». И часто кто-нибудь начинал напевать строфы песен о Нимродэли или о чем-нибудь другом, звучавшие над Великим Андуином в давно забытые годы.

Но когда Гэндальф с князем уходили, тень снова наваливалась, сердца стыли, гондорское мужество рассыпалось в прах.

Так прошел день тревоги, и наступила ночь отчаяния. В нижнем ярусе города теперь постоянно пылали пожары, гарнизон первой стены во многих местах был отрезан от своих и не имел возможности отступить. На нижних постах мало кто выдерживал, большинство солдат перебежало на вторую стену.

Тем временем в тылу враги спешно навели временные мосты через Андуин и в течение целого дня переправляли по ним войска и военные машины. Около полуночи начался штурм крепости. В линии огня были сделаны хитрые проходы, через которые вперед вышли первые нападающие. Солдаты Мордора шли нагло, задрав головы, беспорядочной плотной кучей, не обращая внимания на потери. Они подошли на расстояние, с которого можно было кинуть камень, и остановились. На нижней стене города почти не осталось людей, способных нанести врагам существенный урон, хотя в отблесках огня они представляли собой хорошую цель, а Гондор некогда славился искусством своих лучников. Обнаружив, что осажденный город теряет боевой дух, невидимый полководец бросил в бой свои главные силы. Огромные стенобитные башни, заранее построенные в Осгилиате, медленно двинулись во мраке к городу.

Снова в двери Белой Башни застучали гонцы, и так настойчиво, что Пипин впустил их в покои. Денэтор медленно отвел взгляд от лица Фарамира и молча посмотрел на вошедших.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});