Красный Жук - Сурмин Евгений Викторович

А через две недели любимая дочка со своим Петенькой упали в ноги главе семейства. Петру Алексеевичу Ганину предлагали место помощника начальника станции 2-го класса на Северо-Восточной Уральской железной дороге, что автоматически давало ему чин губернского секретаря, что в соответствии с Табелью о рангах равнялось казачьему чину хорунжего. Станция называлась Екатеринбург-2, решать нужно было немедленно. А так как Ксения была готова за Петенькой не только в относительно цивилизованный Екатеринбург, но хоть на дикий Сахалин, она, недолго думая, взяла суженого за руку и приволокла к строгому, но любящему родителю.

Степан Ерофеевич прекрасно понимал: ни ситуация на фронтах, ни тем более безумие, творящееся в Петрограде и Москве, не могут закончиться ничем хорошим. И уж тем более не кончится добром конфликт Кубанской войсковой рады с Кубанским областным советом. А значит, молодой инженер, получивший место где-то за Уралом, куда ни война, ни Советы точно не доберутся, и главное, любящий Ксению, вполне подходит на роль зятя. А когда всё успокоится, Степан собирался лично приехать и проверить, как живут молодые.

Выждав положенный срок траура, Пётр с Ксенией обвенчались. Свадьба была по местным меркам скромная: разлитое в воздухе напряжение отбивало желание шиковать. Даже братья не смогли приехать на свадьбу сестры, ещё год назад такое было немыслимо. А вот письма, пришедшие от них, были тревожными, и вдвойне тревожно было оттого, что сыновья описывали проблемы как под копирку, коротко говоря: идёт разложение армии.

После отъезда дочки Степан Ерофеевич слёг, контузия вновь напомнила о себе. Оклемался Пласт ближе к концу года, и сразу водоворот происходящих на Кубани событий бросил его в объятия Кубанской рады. В конце января 1918 года полковник Покровский предложил Щербину возглавить разведуправление будущей Кубанской народной республики.

Степан Ерофеевич предложение отклонил, сославшись на подорванное здоровье. Есаул великой империи не захотел стать генералом карликовой республики, считая, что дело солдата – защищать страну от внешних врагов. А делят власть и занимаются политикой пусть те, кто не боится запачкаться нечистотами. Тем не менее остаться совсем в стороне от происходящего он не мог и 2 февраля 1918 года занял скромную должность в военном министерстве новоиспечённой республики.

Уже в середине марта правительство Кубанской республики, вынужденное бежать из Екатеринодара, занятого большевиками, идёт на переговоры с Добровольческой армией. По сути, не просуществовав и двух месяцев, независимая Кубань присоединилась к другой новоиспечённой республике – Всевеликому войску Донскому. Уже 26 марта к Добровольческой армии под командованием генерала Корнилова присоединился трёхтысячный отряд Кубанской рады, в рядах которого был и Степан Ерофеевич Щербин.

Узнав о предстоящем штурме Екатеринодара, Пласт, и так без восторга принявший идею независимых государств на территории Российской империи, решил при первой же возможности покинуть ряды Добрармии. Если после отречения государя он ещё мог иметь какие-то обязательства перед Кубанской республикой, где родился и жил, то в рядах армии какого-то Донского войска, будь оно хоть трижды всевеликое, ему было делать абсолютно нечего. А брать родной Екатеринодар в штыки под началом Корнилова, которого Степан Ерофеевич недолюбливал, счёл вообще верхом идиотизма, и не только в политическом, но и в военном плане.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в то время, как Добрармия уже под руководством генерала Деникина отступала, стараясь избежать окружения, господин Щербин «пропал без вести». А в Екатеринбурге, поставив свечку за упокой раба божьего Лавра Георгиевича Корнилова, к своей дочке приехал товарищ Щербин из казацкой бедноты.

Не меньшую метаморфозу претерпел и муж Ксении. Тайно вступив в партию большевиков ещё весной 1917-го, сейчас Пётр Ганин был членом Уральского областного комитета РСДРП(б). Да и сам город оказался не тихим, спокойным оазисом, как думал Щербин, а перегретым, готовым взорваться в любой момент котлом. Первая мысль – свернуть зятю голову – увы, была неосуществима: Ксения ждала ребёнка.

Мятеж Чехословацкого корпуса и поднявшаяся за ним волна антибольшевистских выступлений привели к тому, что город к концу июля был окружён с трёх сторон. В результате на семейном совете было решено отправить Ксению под присмотром Степана Ерофеевича в Москву, к родителям Петра, благо ещё действовало железнодорожное сообщение между Екатеринбургом и Пермью.

В Москве, передав Ксению с рук в руки родителям зятя, Щербин решил остаться в городе, поближе к дочке. Учитывая кадровый голод молодой Советской власти, Пласт в образе бывшего командира нестроевой роты без особого труда устроился на один из вещевых складов Красной армии. Но не нашёл общего языка с начальником склада, малограмотным, но фанатично преданным идеям коммунизма товарищем Шариковым.

В сентябре 1918-го Щербин не без участия отца Петра, Михаила Фёдоровича Ганина, получает направление в город Торжок Тверской губернии, где действуют первые советские инструкторские военно-железнодорожные курсы для подготовки красных командиров железнодорожных войск. Долго проработать на хозяйственной должности ему опять не удаётся. Случайно узнав о том, что бывший поручик прекрасно умеет обращаться с взрывчаткой, начальник курсов рекомендует Пласта на должность командира подрывной команды отдельной железнодорожной роты.

Вот так, вопреки желаниям Щербина остаться поближе к дочке и вообще не ввязываться в братоубийственную войну, обстоятельства приводят его в железнодорожные войска РККА. Слабым утешением для Степана Ерофеевича служит лишь тот факт, что взрывать ему по большей части предстоит рельсы и шпалы.

На железной дороге Щербин всю войну и отвоевал. Старался не высовываться, но получалось не всегда, пару раз дело доходило и до рукопашной. В одной из таких стычек Пласт умудрился с трёх метров броском гаечного ключа оглушить белогвардейца, и комиссар батальона добился награждения героя орденом Красного Знамени. Конечно, если за каждого беляка орден давать, у республики драгметаллов не хватит, и можно было бы попенять комиссару за разбазаривание социалистической собственности, если бы не одно но. Далеко не каждый белогвардеец в тот момент, когда ему прилетает металлическим инструментом в голову, целится в лежащего комиссара из австрийского карабина с явным намерением пристрелить.

В итоге гражданская война закончилась для Степана Ерофеевича в 1922 году в пригороде Владивостока, в семистах пятидесяти километрах от Ляояна. Огромное расстояние по меркам Европы, где Лондон и Париж по прямой разделяют всего триста сорок километров, и совсем небольшое по меркам России.

В 1905 году его высокоблагородие есаул Щербин уходил из Китая, оставляя Корею японцам. Спустя семнадцать лет красный командир товарищ Щербин, не скрывая слёз, смотрел, как корабли с японскими солдатами покидают рейд Владивостока. Молодое Советское государство смогло заставить Японию убраться с Дальнего Востока после четырёх лет оккупации.

По большому счёту, именно желание большевиков сохранить единое государство и примирило Щербина с советской властью. Пусть Красная, но империя, а не выскочившие как на парад суверенитетов квазигосударства. Пласт ещё мог понять целесообразность и принять отделение Царства Польского и Великого княжества Финляндского. Но провозглашение всяких там Кубанских, Дальневосточных, Украинских, Карельских и разных других республик, а также различных Башкурдистанов – увольте. Приходилось признавать: без большевиков Россия распалась бы на десятки «удельных княжеств».

Весной 1923 года в связи с сокращением численности Красной армии железнодорожные полки со штатом в тысяча пятьсот девяносто человек каждый переформировывались в железнодорожные батальоны численностью по шестьсот пятьдесят человек. Воспользовавшись этим, покинул вооружённые силы и Сергей Ерофеевич, что было совсем нетрудно, учитывая его возраст.