Волчата - В. Бирюк

Ещё одна странная фраза в летописи об этом половецком набеге: «Князь крепко стоял в поле с женой».

Когда русские князья «стоят в поле крепко», то занимаются этим — с полками, или с союзниками, или с братьями. Со светлыми иконами, с честными хоругвями, с именем божьим… Но не с бабой же в чистом поле стоять! А что ещё написать политкорректному летописцу? «Крепко стоял с кошками»?

Тут гонцы княжии — Рюрика с дружинами догнали и с полдороги вернули. Его берендеи — «с марша — в бой» — начали резать кипчаков. Изя задумчиво поглядел на тонущих в Десне союзников, спросил выразительно (цитирую):

— А чтобы это значило?

Послушал ответ… и снова ушёл в Степь.

Уже можно кричать «Ура!»? Уже всё?

Да вы что! Это же Изя! Он прощается и не уходит. Точнее — уходит и сразу возвращается. Забыл чего-то… наверное.

«С толпами половцев, из Черниговской прошел в Смоленскую волость и страшно опустошил ее. Половцы повели в плен более 10000 человек, не считая убитых».

Я думаю, что летописец несколько не точен. Так просто из Черниговских земель в Смоленские — не пройти.

Надо или идти на северо-восток, подниматься по Десне к Елно, а там по дороге Новгород-Северский и Вщиж. Тамошние князья, конечно, Изе — племянники разных степеней родства. И союзники в общем деле — «против Свояка». Но не настолько. Пустить половцев в свой удел… потом зимой кушать нечего будет.

Или надо идти, как я сам в прошлом году выбирался — на северо-запад, к устью Сожа. А это всё земли Черниговские. Хотя временно управляемые смоленцами. Получается, что половцы «страшно опустошили» родной Изин удел.

К западу от Чернигова стоит на Днепре городок Любеч. Мономах там княжеские съезды проводил. Славный городок, древний, богатый… Был. С этого года летописец называет Любеч — «опустошённый город».

И ещё: я очень надеюсь, что, говоря о взятом половцами полоне, летописец приврал обычным образом — в десять раз. Потому что, при здешних нормативах, на одного полонённого из гражданских — десять мёртвых. Убитых при захвате, сгоревших при пожаре, утонувших при бегстве, раненых и дорезанных, старики, больные, беременные, калечные, убогие…

Дети маленькие. Они просятся «на ручки» и утомляют в дороге своих мам. Их вырывают из рук и рубят саблей. Обычно — на земле, но, бывает — на лету. Упражнение такое есть в искусстве сабельного боя.

Дети совсем маленькие. Которые совсем ходить не умеют. Их просто выкидывают. Если попал в воду или в болото — хорошо — захлебнулся, быстро умер. Если в снег зимой — чуть хуже — несколько минут для замерзания. Если, как здесь, летом — час-два заходящегося крика, хрипа…

Дети не совсем маленькие. Они слишком быстро обессиливают или пытаются убежать. Да и увязывать их неудобно — росту мало. Этих рубят с коней, бьют копьями. Иногда и стрелу приходится на беглеца потратить — потом вырезай её…

Ну что тут непонятного? Обычная «святорусская» жизнь. И не только «святорусская» — «все так живут». Все средневековые «благородия» и «высокоблагородия». Для всевозможных «величеств», «высочеств», «светлостей», «их лордствов» и «их милостей» — суть их «производственной деятельности». Братья, сыновья, племянники предают клятвы, крестное целование друг другу, норовят друг друга поскорее в гроб уложить. «И людей его…».

Можно спеть «Прощание славянки» в варианте Кубанского казачьего хора:

   «Много песен мы в сердце сложили,   Воспевая родные края.   Беззаветно тебя мы любили,   Свято-русская наша земля.

   Высоко ты главу поднимала,   Словно солнце твой лик воссиял!   Но ты жертвою подлости стала,   Тех, кто предал тебя и продал».

Можно поимённо назвать тех «тех»: Изяслав Давыдович, экс-Великий Князь Киевский, Олег Святославович, сын князя Черниговского, Святослав и Ярослав Всеволодовичи, князья Северские, Святослав Владимирович, князь Вщижский. Все — исконные Рюриковичи, в восьмом и девятом колене. Народ должен знать своих «героев». «Тех, кто предал тебя и продал».

А как же — народ русский, святые монастыри, города и веси? — А причём здесь это? Тут такая интересная родословно-стратегическая комбинация вырисовывается… Или ты под Мономаха косишь? Тогда — в монастырь. Там юродивых много, там и коси. А у нас тут: «Свято-русская наша земля…». Здесь — «все так живут».

Я вдоволь нахлебался идиотизма правителей в своей первой жизни. Я просто помню, как кое-какие высоко-политические или там, низменно-корыстные действия правящих болванов и подлецов ломают жизнь нормальному человеку. Мне лично ломают!

Как сказал Жванецкий: «Власть — это наш осадок наверху».

Здешние придурки просто подводят своих людей под сабли и неволю на чужбине. Родственники в Любече? — У меня нет родственников из Любеча. И ни у кого в мире больше нет. Потому что эти люди стали пылью. Степной — в степи, каменной — в каменоломнях Малой Азии. Удобрениями на полях Пелопоннеса и Леванта, Египта и Сицилии. «Далее — со всеми остановками».

И я тут — тоже стану. Со всеми моими знаниями грядущего тысячелетнего почти прогресса человечества. В рамках какой-то, малоинтересной, давно забытой, «феодальной раздробленности».

   «Мы все умрём, и над могилою   Гори сияй нам всем… звезда».

Мне немедленно представился очередной виртуальный пейзажик.

Поздний зимний вечер. Всё — такое сказочно-святочное, тёмно-синее, сизоватое. Крупные, яркие, радостно-загадочные, мерцающие звёзды на удивительно высоком тёмном небе. Светлое, в ночной темноте, пространство, занесённого белым, пушистым, очень чистым, нетронутым снегом, заброшенного кладбища с высокими покосившимися крестами с крышечками домиком. Угадывающиеся, под толстым одеялом снега, холмики могил рядами. Тёмно-зелёная, сплошная, непроходимая даже на вид, кайма ёлок со всех сторон. С тяжёлыми, толстыми шапками снега на вершинах, на опущенных к земле лапах.

И над всем этим рождественско-отпевальным покоем и умиротворением горит… «нам всем звезда». На полпути между зенитом и горизонтом в холодном, иссиня-чёрном, морозном небе — разрыв. Будто проход в другой мир. Прореха в ткани мироздания. Отворённая рана пространства. Щель. Сексуально-эпохально-вселенская. Такая… фигуристая. С завиточками и стрелочками. Как улыбка Чеширского кота, только развёрнутая вертикально. Горит-сияет. В жаркой цветовой гамме пламени тяжёлых углеводородов. Особенно контрастной в ночном, высоком, холодном до звенящей прозрачности, зимнем небе. Ярко-жёлтое, оранжевое, непрерывно пляшущее, переходящее, перетекающее в более тёмное, красное, багровое и возвращающееся назад — в оранжевое, рыжее. До белых, проскакивающих на языках пламени, хвостиков. Кажется даже, что где-то там, в бездонности ночного неба, ветер сносит в сторону клубы чёрного, жирного дыма. А эта… небесная конструкция ещё и улыбается. Вертикально. Так это… сладострастно-обещающее. Облизывающаяся… «звезда».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});