Порт - Борис Блинов

Тогда он выключал установку и шел наверх, весь еще в ее власти, заглушая в себе вспыхивающее желание вернуться и проверить новую цепь. И только когда он вываливался на палубу и слепо жмурился от нахлынувшего многоцветия моря, он с некоторым удивлением вдруг ощущал, что находится посреди океана на железном судне, которое идет за рыбой, что жизнь на судне движется по заведенному порядку, что матросы кончили шкрябать правый борт и подмазывают суриком очищенные места, от чего судно имеет нездоровый вид, будто ребенок, больной корью. КЭТ удалялась от него вниз по лабиринтам трапа, за главный щит, туда, где ей и положено быть, и ее важность для жизни судна приобретала ровно то значение, которое ей придают: «палуба» даже не знала о ее существовании.

Жизнь наверху была ясна, красива, привлекательна, но как ни приятно ему было здесь находиться, он не воспринимал эту жизнь как свою собственную. Спокойная, все еще непривычная щедрость южных широт, из-за которой он так и любил эти рейсы с их размеренной работой и полукурортным отдыхом среди зимы, теперь казалась ему излишне красочным оформлением будней. Он не вправе был воспользоваться ею. КЭТ засела у него в мозгу как заноза и не давала спокойно жить.

Занимаясь установкой, он несколько отошел от внутренней жизни судна и, может быть, совсем бы потерял с ней связь, если бы время от времени не информировала Наталья.

А между тем на судне возникали какие-то компании, что обычно бывает осенью, когда обновляется команда. Симпатии, антипатии приобретали свои конкретные выражения в поступках и наряду с результатами волейбольных матчей обсуждались в каютных кулуарах. С некоторым удивлением Олег узнал, что спокойный, уравновешенный док крупно поругался со старпомом. Док невзлюбил кастеляншу, которая недостаточно тщательно прибирала в медблоке. Старпом же собирался выдвинуть ее на поощрение ко Дню Нептуна и жалобу доктора проигнорировал. Чтобы не оставаться в долгу, док поставил камбузу за чистоту двойку и написал рапорт на шеф-повара, который развел тараканов. Тараканы, конечно, были, но какое же судно без тараканов. То ли в самом деле шеф-повар видел, то ли тоже решил досадить доку, но команде стало известно, что доктор регулярно подсыпает в компот успокоительное лекарство, чтобы по ночам не снились женщины. И кто-то подтвердил, что у дока, правда, есть такие инструкции. И хоть док отвергал эти «гнусные инсинуации» и в оправдание показывал пустые склянки из-под витамина «C», который он добавлял в компот, команда теперь пила газводу из сатуратора, а полные бачки с компотом выливались за борт.

Наталью все это остро задевало. Она даже попросила как-то Ярцева: «Олежек, поговорил бы с Турнепсом. Что он к доку-то вяжется?» Ярцев неохотно согласился, но когда попробовал разобраться в тех отношениях, которые клубком завязывались на камбузной основе — так ничего и не понял. Каждый из них сам по себе был прав. Он подумал, что и Наталья, наверное, права со своей точки зрения, да и Красильникова — тоже. Дело тут не в каждом отдельном поступке, а в тех взаимоотношениях, которые возникают при соприкосновении различных точек зрения.

«Ты не там ищешь, — сказал ему многознающий док. — Мы такой опыт делали: через пол клетки с двумя мышами пропускали слабый электроток. Мышей это нервировало. Они начинали носиться по клетке, визжать, друг на друга кидаться. Мыши — дуры. Не понимая, что их раздражает, они считали источником раздражения соседа и готовы были до смерти друг друга загрызть. Надо причину искать».

Не было у него ни времени, ни желания погружаться в эти камбузные дрязги. Так он и сказал Наталье.

Она часто к нему наведывалась по вечерам, откормив рядовой состав ужином. Чайку попить, вспомнить «Куинджи», на жизнь поплакаться. Она жила с кастеляншей в одной каюте. Давно зная Ярцева, она очень откровенно с ним разговаривала, и Олег был поражен, когда узнал, что чуть не треть команды бывает у них в каюте.

Старпом же, «Турнепс», как упорно называла его Наталья, сидит у них в каюте безвылазно. «Странное какое-то прозвище», — поинтересовался Олег, и Наталья поведала ему, откуда оно появилось.

Старпом тогда был уже третьим штурманом и ведал, помимо прочего, снабжением судов промысла. Когда предстоял заход на Канарские острова и суда сдавали заявки на продукты, несколько капитанов заказали ему турнепс. «Сколько?» — спросил удивленный штурман. «Сколько сможешь, побольше желательно», — ответили ему. «Ящиков по десять хватит?» — допытывался штурман. «Конечно, хватит. Только трудно ведь его достать», — усомнились промысловики. «Пусть это вас не заботит. Из-под земли вырою, а достану», — заверил энергичный штурман.

Во время захода он заказал шипшандлеру пятьдесят ящиков турнепса. Тот не поверял, переспросил, но ответ звучал все так же: именно турнепса и именно пятьдесят. Шипшандлер вернулся и огорченный поведал, что у них есть отличная репа, есть превосходная редиска и даже баклажаны можно найти специально для русских, но вот турнепса на их складе не оказалось. «Нет, — настаивал штурман, — только турнепс». — «Ну что ж, — сказал шипшандлер, — тогда снабжение завезут только вечером, так как сейчас фирма спешным порядком высылает на материк самолет за турнепсом».

И турнепс доставили. «Нет ничего невозможного, — так комментировал штурман свой успех. — Надо только очень захотеть».

Когда пришвартовался первый тральщик, штурман вышел к борту и вызвал капитана, чтобы лично доложить, что турнепс прибыл — что говорить, приятно людям делать маленькие радости. Но когда стали турнепс перегружать, он услышал в свой адрес такие эпитеты, что скрылся в каюте и больше на палубе не показывался.

Оказывается, «турнепсом» капитаны называли спиртное.

Наталья же сообщала ему и о Коле Ковалеве, давнем его приятеле, который теперь перевелся в тралфлот и сейчас ходит на «Зените». Три раза Ярцев попадал с ним на один пароход, и всегда они жили душа в душу, а на последнем, на «Куинджи», они так сошлись, что даже на берегу были вместе, вызывая этим ревнивую озабоченность жен. Когда Наталья вспоминала Колю, у нее лицо молодело и глаза становились лукавыми и озорными. Ладная у них тогда подобралась компания.

Наталья появилась, когда сигарета почти догорела.

— Привет, — небрежно бросила, поставила полное ведро и попросила закурить.

Лицо ее, несмотря на свежий легкий загар, выглядело утомленным. Облокотившись рядом на планшир, она жадно затянулась и, сильно выдохнув дым, спросила:

— Где идем-то? Канары уже прошли?

— Опомнилась! — удивился Ярцев. — Скоро тропики.

— Да ну, к лешему, с такой жизнью имя свое не вспомнишь. До трех часов сегодня в кинга играли, — будто упрекая кого-то, пожаловалась она.

— Азартную жизнь проводишь, — посочувствовал Олег.

— Если бы… Не каюта, а проходной двор. Турнепс вчера заявляет: «Вы почему на ключ закрываетесь? Не положено по уставу». Влез и просидел до трех. Еще Мишенька твой был.

— Так гоните вы их!

— Я шуганула старпома пару раз, так Полина обижается. Она за ним, как за каменной стеной.

— Сообразительная девочка.

— Она развлекается, а я, как дура, сиди. И спать — не заснешь, и уйти нельзя, чтобы не наследить. Мой чертушка мне уже сцены ревности закатывает.

— Это еще кто такой? — удивился Олег.

— А, ладно, будто не знаешь, — отмахнулась Наталья и вдруг схватила Олега за руку: — Смотри! Смот-три, кто это?

Метрах в ста от судна показалась черная блестящая спина огромной рыбы. Она вышла из глубины будто мина и, не двигаясь вперед, качалась на волне.

— Загорает, холера, — сказала Наталья и посмотрела на свое предплечье, — а тут и позагорать некогда. Ты тоже белый.

— На обратном пути, — ответил Олег, наблюдая, как рыба выставила вверх плавники и, лениво прихлопывая ими, стала медленно вращаться вокруг своей оси.

— Слушай, а почему ты к нам никогда не зайдешь? — спросила Наталья.

— Некогда, с работой зашиваюсь, — ответил Олег, хотя это ему и в голову не приходило.

— А Поля жаловалась, что ты неприветлив с ней, даже не здороваешься. Как же так, Олежек? Нехорошо.

— Нервы берегу. Обхамила меня на стоянке. Да и тут, на днях, бог знает куда послала.

Наталья прыснула, чуть дымом не поперхнулась.

— Это она умеет. Ты не сердись, на стоянке она занята была, судовая жизнь ее не интересовала.

— Чем занята-то?

— Ни чем, а кем. Парень у нее был, замуж собиралась.

— Освободилась, значит.

— Да ну, ее сам черт не разберет. У старпома — положение, у Али — доллары, у Мишеньки твоего — красота. Нонешние девочки ведь не как мы, они с оглядкой. У тебя вот — грубость. Столько поклонников. Она и развлекается.

— Я-то здесь при чем! — удивился Олег.

— Ой ли? Не скажи, я видела у тебя в каюте эбонит. Тоже парусники решил делать? — спросила она, усмехаясь.