Французский поцелуй - Эрик Ластбадер

Но в какой-то момент, думал М. Мабюс, что-то случилось с Великим Буддой, и его глаза стали ему изменять. Иначе бы он не допустил картины, которая вновь и вновь оживала в памяти М. Мабюса.

Устав от вечных сражений, он проделал долгий путь к святому месту, чтобы очистить свой дух от ненависти и скверны убийства.

Но в этих усталых глазах он не увидел отражения бесконечных уровней существования и даже отражения мира людей. Да и глаз самих не увидел, потому что все пространство храма перед изваянием было заполнено человеческими черепами. Кто убил этих людей? Американцы? Китайцы? Люди с юга, которые тоже называли себя вьетнамцами? Этого он не знал. А чьи останки это были? Северных вьетнамцев? Южных? Китайцев? Американцев? Невозможно узнать. Да и неважно все это. Важна лишь смерть, и эта смерть теперь царила повсеместно.

М. Мабюс, перед глазами которого все еще стояли эти картины смерти, оставил машину за ближайшей автобусной остановкой.

В своих долгих скитаниях по Индокитаю мосье Мабюс долго и упорно собирал сведения о главных искусствах каждого региона. Так он называл боевые искусства.

Например, он провел довольно долгое время на Суматре, изучая таинственную дисциплину под названием «пентьяк-силат». По преданию, основу этой дисциплине заложила одна крестьянка, наблюдавшая своими глазами смертельную схватку тигра с чудовищных размеров птицей. Она развила принципы, подмеченные ей во время этого боя.

«Пентьяк-силат» использует оружие, данное человеку природой: костяшки пальцев, сами пальцы, ребро ладони, пятка ноги и т. д. Искусство состоит в том, чтобы каждому из этих видов оружия найти наилучшее применение, обратив их против соответствующих частей тела противника. Поэтому мастер этого вида борьбы всегда вооружен, даже когда он парится в бане или спит. И, конечно, разрозненные приемы объединены в систему элементом духовности, что характерно для всех древнейших понятий Индонезийского архипелага.

«Пентьяк-силат» помог М. Мабюсу разделаться с полицейским и избавиться от его тела на дне сухого оврага на расстоянии пяти тысячи ярдов от того места, где убил его. Он завалил тело камнями так, что даже дикие животные не унюхают его присутствия.

Затем он выключил все огни на полицейской машине, освободил тормоз и, держась за руль через открытую дверцу, отвел машину подальше, чтобы ее не было заметно с шоссе. Все это у него заняло не больше десяти минут. Гораздо больше времени потребовалось, чтобы ликвидировать следы крови в салоне его собственной автомашины.

Теперь он наблюдал через улицу, как человек, за которым он, как тень, давно следовал, входит в жилой дом. Он обдумывал, каким приемом он выведет из строя этого человека, после того, как узнает от него все, что ему надо. Указательным и средним пальцами в глаза? Или костяшками пальцев в лоб? Или четырьмя костяшками пальцев в солнечное сплетение?

М. Мабюс посмаковал боль, которую вызывает каждый из этих приемов в отдельности, потом как серия. Так жонглер обдумывает свой номер с полосатыми мячиками. Он даже закрыл глаза, представляя, какие круги вызовет камешек, брошенный им в воду.

Он так мал, так ничтожен, по сравнению с космосом, в который он вперил свой немигающий взгляд. Но какой властью над жизнью людей он обладает!

Теперь пора, подумал М. Мабюс, вдыхая запах горелой человеческой плоти, достающий его даже в кабине вертолета, стрекочущего в дымном небе, — и он закричал в душе, стараясь перекрыть вопли людей, горящих заживо на земле.

Наблюдая за этим ужасом разрушения, М. Мабюс чувствовал кровь, пропитавшую его черную гимнастерку. Тьма, время и память — вот его вечные спутники, как обточенные водой три камешка с реки детства. Кто они ему: друзья или враги? Скоро, думал он, я буду на шаг ближе к ответу на свой вопрос, я уже чую его своей кожей.

Он выбрался из машины и растворился в ночи.

* * *

— Нет, тебе нельзя ехать домой, — сказала Диана Минг. — Не сейчас.

Сив сидел, откинувшись на подголовник сидения, с закрытыми глазами. Он слишком устал, чтобы спорить. Долгое время он пробыл с Еленой Ху, вдовой его погибшего детектива, пытаясь утешить ее. Фактически, Диане это бы лучше удалось сделать. Елена сначала ударила его, потом прильнула к нему с каким-то детским отчаянием в глазах, как будто он мог стереть смерть ее мужа с космической книги судеб.

Хорошо, что Диана догадалась приготовить чаю. Знакомые звуки позвякивания ложечки, знакомые запахи свежезаваренного чая были сами по себе успокаивающими, вносящими ощущения реальности в эту абсурдную ситуацию.

Диана же позвонила сестре Елены, сообщив ей о беде и попросив срочно приехать. Дождавшись, когда та, наконец, появилась — бледное озабоченное лицо и саквояж с постельным бельем для себя в руке — Диана вытащила Сива из квартиры и затолкала в машину. Вот тогда она и сказала эти слова: «Нет, тебе нельзя ехать домой. Не сейчас».

Потому что дом был для него темным и грустным местом, в котором ему покоя не будет от грустных мыслей: как он мог бы спасти жизнь Ричарда Ху и кто и зачем убил его брата Доминика, — жуткие вопросы, на которые сейчас он не мог дать никаких ответов.

Сив уже спал к тому времени, как Диана подъехала к своему дому в нижней части Ист-сайда в квартале, именуемом жильцами «Городок-алфавит».

Уже когда они подъезжали, на них обрушился целый каскад умопомрачительных звуков: грохот музыкального автомата из кафе на углу, какофония рэпа из портативного магнитофона, получившего за последнее время меткое название гетто-бластера, рычание двух псов, раздирающих на части содержимое ящика с объедками, только что выброшенного на помойку. Какой-то бомж, притаранивший сюда целую тележку пустой тары из фирменного магазина «Эй-энд-Пи», пинками прогнал собак, а потом сам встал на четвереньки и стал рыться в отвоеванной коробке.

Диана глубоко вздохнула. Она смотрела на лицо спящего Сива и думала, не спятила ли она, привезя его сюда. Но сегодня она была слишком измучена, чтобы быть осмотрительной и держать саму себя за воротник. Хватит, подумала она, я хочу его, хочу таким, каков он есть.

Она начала будить его, и, хотя она и делала это очень нежно, он испуганно вздрогнул, просыпаясь. Потом улыбнулся, узнав, кто она и где он находится. С трудом поднялся, пошел за ней вверх по крутой лестнице, мимо исписанной скабрезными изречениями, облупившейся стены.

Зайдя к себе в квартиру, она заперла дверь на засов. Сив сразу же направился к дивану и рухнул на него. Диана стянула с него сонного пиджак, развязала галстук, расстегнула пуговицу на рубашке, потом набросила на него легкое покрывало. Прежде чем распрямиться, она поцеловала его в губы.

Потом прошла в спальню и разделась сама. Обычно она спала телешом, но сейчас, поскольку здесь был Сив, она напялила на себя безразмерную футболку и легла в постель, глядя в потолок, усиленно пытаясь заснуть. Но сон не шел. Она чувствовала присутствие Сива и это действовало на нее, как магнит или как горячая печь, заставляя ее тело свербеть и мышцы самопроизвольно сокращаться.

Когда она почувствовала, что у нее начало свербеть и между ногами тоже, она не выдержала и вскочила с кровати. Пошла на свою крошечную кухню и заварила жасминовый чай. Прихлебывая из чашки, пошла в гостиную. Она уже давно махнула рукой на свои апартаменты, которые больше были похожи на книжный развал на Стрэнде, чем на квартиру. Книги стояли рядами на полках, высились грудами на всех предметах мебели и даже на полу. Единственными украшениями гостиной были японские кимоно и веер, висевшие на стенах друг против друга.

Подвинув стопку книг, она освободила себе немного места на подоконнике.

Поскольку ее взгляд постоянно возвращался к спящему Сиву, она стала усилием воли переводить свои мысли в другое русло. Два трупа в Коннектикуте. Она снова увидела под беспощадным светом ламп, заливающим площадку над канавой, отрубленную голову, обрубок шеи, кожу по краям такую волнистую, как... как что? Что ей этот срез напоминает?

Что-то напоминает, такое знакомое...

Она смотрела, как спокойно вздымается грудь спящего Сива, и память ее снова и снова возвращала ее к этой заковыке. Что это такое? Какая-то темная и зловещая ассоциация, притаившаяся глубоко в подсознании.

Ее взгляд упал на толстенный том под заглавием «Секреты самураев: боевые искусства феодальной Японии». То темное и зловещее снова начало ускользать, едва приблизившись к кромке сознания. Она взяла книгу с полки и начала лихорадочно листать ее.

У нее было много книг о восточном холодном оружии, оставленных ей в наследство бывшим ее дружком по имени Кен, помешанном на этом деле. «Японские клинки — это почти одушевленные существа», — сказал он ей как-то. По его словам, чтобы изготовить такой клинок, надо множество раз отпускать заготовку, сворачивать ее пополам и снова ковать, пока ее поперечное сечение не примет вид рулета, состоящего из десяти тысяч слоев. Такой клинок будет настолько гибким, что его можно согнуть пополам, — и он не сломается. А лезвие его такое тонкое, что, если смотреть на него в упор, то оно делается буквально невидимым. А уж прочность его и вовсе невообразимая: проходит сквозь стальные доспехи и человеческие кости и сухожилия, как сквозь масло. Все это делает японские клинки идеальным боевым оружием.