Исторические тайны Российской империи - Игорь Можейко

Ну ладно, скажете вы. Давайте найдем еще кого-нибудь. Например, Шолохов в двадцать с небольшим лет написал «Тихий Дон» и замолчал до конца жизни. Во-первых, отвечу я, Шолохов писал «Тихий Дон» несколько лет, а после него взялся за «Поднятую целину». Эта книга слабее «Тихого Дона», но, без сомнения, написана тем же человеком.

Любопытную деталь подглядел Лацис. В 1834 году Соболевский, лицейский друг Пушкина, помогал ему приводить в порядок библиотеку. Они расставляли книги по полкам не по алфавиту, а по темам – словари к словарям, биографии к биографиям. В описи пушкинской библиотеки, составленной тогда, «Конек-Горбунок» стоял под номером 741. А если обратиться к каталогу, то окажется, что под номерами с 739 по 748 – всего десять книг – стоят книги, написанные под псевдонимами. Если сказку написал Ершов, зачем было Пушкину ставить ее на «псевдонимную» полку?

Но представьте себе мучения учителя Ершова, который знает о пустоте своей славы, готов на все, чтобы добиться признания, и так этого признания страшится! Как он сидит над книгой, как будто написанной им самим, и кромсает ее, только чтобы доказать Пушкину, когда-то благодетелю, а теперь злейшему, хоть и мертвому, врагу, что он, Ершов, писатель посильнее Александра Сергеевича.

Впрочем, эта тайна до конца не разрешена и не будет разрешена, пока не появится на свет с какого-нибудь чердака записка Пушкина или Ершова с признанием…

Тогда Ершов лишится последнего убежища – посмертной славы, улиц и памятников в родных местах.

ДВОРЕЦ В СОФИИ. КОРНЕТ САВИН

Почему эта книга попала в букинистический на углу Моховой и проспекта Калинина, в дом, где располагалась приемная всесоюзного старосты, не понимаю. Ведь на ее титульном листе было написано: «Екатеринослав, 1918 год». Из чувства самосохранения товаровед не должен был ее покупать.

И денег у меня не было, а стоила она дорого – рублей десять.

На первой странице была фотография автора – Николая Савина, пожилого солидного господина. Но написана книга была в третьем лице и, как я понял, надиктована Савиным какому-то местному журналисту.

Вернее всего, когда я листал книгу, то в голове у меня зашевелились воспоминания – где- то я слышал или читал об этом человеке. Что- то необычайное было связано с этим именем.

Если бы эту книгу напечатали в Москве, а не в разгар Гражданской войны в «белой» половине России, я не стал бы тратиться. А так купил. И не жалею.

Жалею лишь о том, что ее у меня потом украли.

Сам же расхваливал и пересказывал главы знакомым…

Уже дома я вспомнил, откуда мне известно это имя.

Я открыл «Записки следователя» Шейнина и прочел очерк «Корнет Савин».

Там рассказывалось о молодом офицере, авантюристе, которому вечно не везло. Какие только великолепные схемы разбогатеть он ни придумывал, в последний момент его планы срывались. Но Савин был неутомим и непотопляем.

Впоследствии я прочел и другие рассказы о Савине. Не знаю уж, откуда авторы их черпали сведения, но я пришел к мнению, что создание действительно исчерпывающей биографии Савина – дело будущего, и оно потребует немалых трудов.

По крайней мере, противоречия между известными мне источниками немалые. И начинаются они с рождения героя.

По одним сведениям, родился он в Калужской губернии в семье богатого помещика. В своей биографии Савин выбрал себе другого отца и другую родину. А именно: он утверждает, что родился на Камчатке, где его отец был губернатором, а мать, урожденная графиня Тулуз-Лотрек, разделяла с отцом все тяготы жизни.

Учился Савин в Петербурге, в военном училище, принадлежал к золотой молодежи и чуть не вылетел из училища, повздорив в театре с градоначальником. Служил он корнетом в Варшаве, где на всю жизнь полюбил польскую танцовщицу, попал в неприятности, потому что нарушил закон, бежал в Бельгию, там был арестован и выдан России, но по пути выпрыгнул из поезда, сломал руку, с трудом добрался до тамошнего монастыря, где сообщил монахам, что руководит борьбой российских католиков против самодержавия, за что и получил в монастыре убежище.

Через некоторое время он возвратился в Россию через Болгарию, так как добровольцем участвовал в войне по освобождению Болгарии от турецкого ига и отличился в сражении под Плевной. Там Савина ранило, и он провел несколько недель в госпитале. Как человек страшно любознательный и восприимчивый, он не только многое узнал о Болгарии, но и научился по-болгарски говорить.

Вернувшись в Петербург, Савин сблизился с великим князем Николаем Константиновичем, с которым вместе учился в военном училище. Бедность мучила Савина, тем более что наследство отца он уже прогулял, а новых доходов не намечалось. И он не придумал ничего лучше, как украсть ризу с иконы в Зимнем дворце – ведь он имел доступ в дворцовую церковь.

И тут бы ему подумать, прежде чем совершать следующий шаг. Но Савин – всегда Савин. На следующий день он отправился с золотой, украшенной драгоценными камнями ризой к ювелиру, чтобы тот взял ее как лом. Ювелир перепугался, сообщил в полицию, и вечером Савина арестовали.

Бравый корнет, при медалях, с аксельбантом, требовал очной ставки с великим князем. Тот не пожелал встречаться со старым другом, и тогда Савин сообщил, что икону он ободрал по приказу великого князя, который нуждался в деньгах, чтобы пользоваться ласками английской танцовщицы.

Во дворце перепугались, потому что великий князь и в самом деле нарушал все правила приличия. Если отдать Савина под суд, то на поверхность выплывет столько грязи, что всему царскому семейству долго не отмыться. Хуже всего это кончилось для великого князя, которого тайный медицинским синклит признал душевнобольным. Его выслали в Ташкент, где в разлуке с англичанкой он вскоре скончался. Савина же уволили из армии и выслали из Петербурга.

Савин переехал в Москву и там провернул еще одну неудачную авантюру.

Он узнал, что туда приедет король саксонский.

Тогда Савин отправился к ведущему московскому ювелиру и от имени градоначальника Москвы заказал драгоценное колье для королевы Саксонии. Заказ был срочным.

Готовое колье следовало принести во дворец градоначальника в торжественный день встречи августейшего гостя. Там ювелира будет ждать представитель власти. После этого Савин купил жандармский мундир и в нужный момент в форме жандармского офицера, повергающей в шок любого обывателя, вышел к ювелиру, взял коробку, отдал расписку в получении и велел явиться за деньгами завтра.

Савина поймали на следующий же день. Он даже не успел ничего сделать с драгоценностями.

В полиции он заявил, что желал сделать личный подарок саксонской королеве и собирался рассчитаться с ювелиром, как только у него появятся деньги.

Никто ему не поверил, но все сделали вид, что почти поверили.

И Савина выслали из России.

Впрочем, выслали или он сам убежал, сегодня неизвестно. Главное, что он оказался в Париже, как всегда, разоренный и в то же время никогда не бедный, ибо между разорением и бедностью громадная разница. Можно быть разоренным, но при этом недурно жить.

В Париже, по воспоминаниям Савина, этот авантюрист встретил старого приятеля, испанского принца Альфонса, который в дружеской беседе рассказал Савину, что в болгарской столице Софии междуцарствие. Интриги в стране и вокруг нее привели к отречению великого князя Александра Батенбергского.

И тогда Савин понял, что ему представляется неплохой шанс. Правда, какой именно, он, видно, не придумал. Порой Савина волновала сама авантюра, а не деньги, не власть и не слава. Как говорил Наполеон, самое важное – это ввязаться в сражение, а там посмотрим!

Савин, судя по его воспоминаниям, отыскал где-то свою любимую певицу, нанял хорошего французского повара и приехал в Софию как частное лицо – граф Тулуз-Лотрек (по маме). Остановился в лучшей гостинице, расписался в книге жильцов как великий князь Константин Николаевич.

Впрочем, как вы видите, здесь очередное противоречие. Так и неизвестно, что и где он написал. Но главное, что в Болгарии поняли – не зря к ним явился великий князь из России, значит, в Петербурге готовят на болгарский трон своего человека.

Прорусская партия в Софии была очень сильной. Но, надо признать, и пронемецкая ей не уступала. Реально же правил страной Николай Стамбулийский, который решил, что в его интересах будет обласкать Тулуз-Лотрека. Если Россия готовит его на болгарский трон, то лучше быть его союзником. В то же время во все заинтересованные столицы Европы понеслись из Софии сообщения и запросы: что все это означает?

А пока что Савин снял с помощью Стамбулийского хороший дом в центре Софии и устраивал вкусные ужины и обеды для болгарской знати, благо у него были и хороший повар, и красавица подруга.