И снятся белые снега… - Лидия Вакуловская

Поскольку ему не отвечали, Коновалов сказал:

— Вот двор у вас, прямо скажем, запущен. А можно теннисную площадку оборудовать, в баскетбол играть. Это все в руках коменданта. И средства есть.

— Учтем, Николай Семенович, — живо отозвался Еремчик. — Как только вы намекнули, я на ходу в разрезе финансов прикинул, — он раскрыл блокнот, собираясь, видимо, поделиться своими подсчетами. Но в это время в шкафу засопел Вовка, потом сказал:

— Мам, я конфеты поел!

Соня обмерла. Женщины испуганно переглянулись. Старушка-вахтерша прикрыла от страха глаза. Коновалов удивленно оглянулся по сторонам.

— Мам, я конфеты поел! — снова сообщил Вовка и застучал в шкаф.

— Ой, господи, да это ж наш Вовочка в шихваньере играется! — всплеснула руками старушка-вахтерша и метнулась к шкафу. — Ах ты ж, баловник такой!.. Ну, вылазь, вылазь!.. — открыла она дверцу.

Вовка выкатился из шкафа в своей подрезанной шубке и радостно сообщил:

— А я от комиссии прячусь! Там дядя страшный Бармалей, всех детей поел: ам, ам, ам!.. — И подбежал к Соне.

— Гм-м… — Коновалов выразительно посмотрел на коменданта.

Еремчик сник, виновато вздохнул.

— Так это ваш сын? — спросила Соню женщина руководящего вида.

— Мой сын, — напряженно ответила Соня.

— И вы с ним в общежитии живете?.. А где же ваш муж?

— А вам зачем? — ответила Андреевна. — Мы у вас про вашего мужа не спрашиваем.

— Вы лучше с детсадиком помогите, — храбро сказала Наташка. — Сколько можно его с собой в поездки брать? А оставить не с кем.

— Вот именно! — поддержала ее худая Маня. — И квартирный вопрос заострить надо. Я два года замужем, а как живем? Он в мужском общежитии, я в женском. Раз средства есть, вы жилой дом стройте!

— Вы пишите, пишите, что говорим! — подступала Андреевна к женщине руководящего вида.

— Не надо, товарищи, не надо, — остановил ее Коновалов. — Все ясно… Пойдемте… До свидания.

Когда за комиссией закрылась дверь, Соня схватила на руки Вовку и, задыхаясь, сказала:

— Пусть выселяют, пусть, раз нельзя в общежитии с ребенком!.. Не пропадем!.. Подумаешь, запугали!.. На квартиру уйдем… Ты не бойся, Вовчик, не бойся!..

Вовка заревел. А Соня все прижимала его к себе, приговаривая:

— Пусть выселяют, пусть!.. Пусть что хотят делают!..

— Ну, я им покажу!.. Пошли, девчата! — агрессивно сказала Андреевна, направляясь к двери.

За ней двинулись все, кроме Сони. Но в дверях вдруг появилась старушка-вахтерша.

— Куда?.. Не пущу! Всю картину мне спортите! — замахала на них руками и прикрикнула на Соню: — А ты не реви! Комиссия пришла да ушла, а мы как жили, так и будем. Я тебе своей властью комнату одиночную выдам, в какой инвентарь спортивный свален. Поняла? Ты не комиссию, меня, старуху, слухай.

— А комендант? — сразу притихла Соня.

— Тю! — весело сказала старушка. — Я их двадцать штук перевидала, и этого Еремчика сымут. И чтоб тихо мне! — приказала она и пояснила: — Я сопровождать побегу.

17

Снег на тротуарах раскис, с крыш по-весеннему капало. Был конец рабочего дня, и мимо гостиницы «Центральная» потоком шли люди.

Соня остановилась на углу гостиницы, рядом с парадным входом. Один чемодан она поставила на ребро, другой — плашмя сверху, открыла крышку.

— Ой, тюльпаны!.. Продаете? — тут же подошли к ней девушка и парень.

— Сейчас, подождите, — ответила Соня, устраивая получше чемоданы.

И вдруг рядом кто-то вскрикнул:

— Смотрите, Соня!.. Наша Соня!..

Человек десять окружили Соню, наперебой заговорили:

— Здравствуй, Сонечка!.. Ого, краля — не узнать!.. Ой, чемоданы, едешь куда-?.. Девчата, цветы!.. Гляньте, тюльпаны!

Соня сперва растерялась, увидев своих односельчан. Потом обрадовалась, заулыбалась, снова смешалась. И вдруг выхватила из чемодана охапку тюльпанов.

— Девчата, берите! — раздавала она тюльпаны. — Саша, Иван Петрович… Это кавказские… Знакомым везла… Прасковья Ивановна… А чемодан старенький, раскрылся… Берите, берите! — толкала она цветы в руки парню и девушке, которые хотели купить тюльпаны, но нежданно очутились в окружении большой компании. — Да откуда вы, Саша?..

— Ордена получали! — захлебываясь от счастья, сказала круглолицая Саша и скомандовала: — Не отпускать ее! К нам забирайте!..

Соню подхватили под руки, и все толпой двинулись в гостиницу.

Потом они убрали тюльпанами двухместный номер в гостинице, и в этом номере Сонины односельчане отмечали получение наград.

— Дорогие мои! — сказала Прасковья Ивановна, поднимая свой бокал с шампанским. — Сегодня у нас такой день-денечек… такой он у нас с вами денечек… Одним словом, выпьемте, да и все! Сегодня не грех пригубить.

Все выпили понемногу и в обеих комнатах стало шумно от разговоров.

Соня сидела на кровати в окружении девчат, и круглолицая Саша, та самая девчонка махонького росточка, которую провожал когда-то с танцев Сонин брат Миша, провожал в ту самую злополучную ночь, когда судьба столкнула его с воровавшим зерно Толиком, — эта Саша прикладывала Соне к платью свои орден.

— Ой, Соня, как идет! — говорила Саша. — Девчата, Прасковья Ивановна, гляньте, как Соне мой орден идет!

— Очень даже подходит, — сказала, приближаясь к ним, Прасковья Ивановна.

— Если хочешь знать, так это — твоя половина, а это — моя. — Саша ребром ладошки разделила орден, забрала его от Сони и, привинчивая его себе на кофточку, возбужденно продолжала: — Помнишь, у тебя телочка была, Белка, дохленькая такая? Ты ее еще всю зиму в кожух кутала, помнишь? Так я ее после тебя себе забрала. Она теперь по пять тысяч литров дает, всю мою группу вытянула. Помнишь Белочку?

— Где уж ей помнить, — усмехнулась Прасковья Ивановна, но усмехнулась по-доброму. — Забыла небось. И какие они такие коровушки, забыла.

— А зачем ей, правда, Соня? — сказала другая девушка с толстой косой, обнимая Соню. — Мы, Прасковья Ивановна, уже все про нее знаем. У нее муж инженером на стройке и сыну четыре года.

— А красивый муж, признайся? — спросила Прасковья Ивановна.

— Хороший, — ответила Соня, стараясь казаться веселой. — И квартира у нас хорошая, с удобствами… А Вовчик в садик ходит… И вообще мы хорошо живем… Я себе столько туфель накупила: и английские, и чешские, и сапожки импортные. И пальто у меня кожаное есть, и дубленка с оторочкой. Вы не думайте — это я на работу в шинели и таких ботинках хожу, — показала она на свои простенькие ботинки. — У нас ведь, у проводниц, форменная одежда…

Саша провожала Соню. Они спускались по ковровой лестнице.

— А как у нас в селе, Саша? Как вы там? — тихо спросила Соня.

— Я ж тебе говорила, — отвечала Саша, поправляя свой орден. — Домов понастроили, коровников шесть штук, завод кирпичный ставим…

— А как моя мама? Ты ее видишь?

— Редко. Сама знаешь, как на ферме — голову поднять некогда. Да еще Костик дом себе ставит, тоже подмочь надо. Помнишь, брата моего, Костика? Так он уже женился, двое детей бегает. А мама твоя, говорят, хорошо живет. Говорят, вы ей деньги шлете: и ты, и Мишка. Ты б сама приехала.

— Приеду. Вот отпуск возьму и приеду. Увидишь маму, скажи, чтоб ждала.

— Скажу.

— А еще что у вас новенького?

— Да ничего больше. — Саша опять поправила свой орден. — Сперва, как ты уехала, ко мне Толька Котович приходил, адрес твой выспрашивал. Пьяный был, плакаться стал. Это не я, мол, виноват, мать моя виновата. А Соня, мол, хорошая, жалею ее.

— Себя пусть жалеет, — сказала Соня. — Все шофером ездит?

— Что ты, турнули его давно. Теперь скотником на ферме. А жадюга — снегу зимой ее выпросишь. — Она умолкла на секундочку. Потом шумно вдохнула, шумно выдохнула и быстро проговорила: — Сонь, чего скажу тебе… Мне ваш Миша два письма из Сибири прислал. Сперва я ему написала, у мамы его адрес выпросила. Думала, промолчит, а он — пишет… Вернуться в Сосновку собирается.

— Я знаю, он и мне написал, что домой его тянет, — сказала Соня и обняла Сашу. — Ну, побегу я, засиделась у вас… До свидания. — И пошла вниз по лестнице.

— Сонь, а чемоданы? — крикнула он сверху Саша. — Подожди, я снесу!

— Ну их! Выбрось куда-нибудь это старье!.. — махнула рукой Соня и побежала вниз, решив, что больше она цветами заниматься не будет: вдруг опять знакомые встретятся — сгоришь от стыда.

На другой день Соня, взбудораженная встречей с односельчанами, не спавшая после этого едва ли не всю ночь, отправилась восстанавливаться в сельскохозяйственный институт, давно покинутый ею. Да и как было его не покинуть, когда родился Вовка и на нее навалилась масса всяких сложнейших житейских забот, заставивших забыть об учении и оттеснивших от нее светлые, радужные помыслы, связанные с институтом и с его окончанием.