В поисках вечного града - Георгий Чистяков

Об этом, действительно, хочется почти кричать, однако всё это не совсем верно. Борхес никого не пытается «совратить», он никогда не проповедует и не навязывает читателю своего мнения. Он просто делится с нами (предельно откровенно!) своим опытом чтения, опытом, возможно, последнего в истории человечества, во всяком случае, на нынешнем её этапе, читателя книг, который годами не покидал библиотеки. Оставаясь там допоздна не потому, что работал над диссертацией или готовил к печати очередной учёный труд, академический перевод древнего или средневекового автора или комментарий к нему, а просто так — потому что хотел что‑то понять и в чём‑то разобраться, и, главное, — потому что любил до ночи засиживаться над книгой.

Опыт чтения, которым делится с нами Борхес, до предела трагичен. Всем своим существом писатель принадлежит к культуре, которая была не просто рождена христианством, но доныне пропитана не только христианскими ценностями, а именно верой и Евангелием, однако при этом не верит в Бога сам. Ему бесконечно дороги библейские тексты, поэзия святого Хуана и каждая фраза из блаженного Августина, он постоянно думает о Боге, о действии Духа Святого в мире вокруг нас, наконец, о том, что такое жизнь вечная, но упорно и, наверное, честно продолжает называть себя неверующим. Слова Августина о том, как мучается человеческая душа, пока она не найдёт Бога, вполне применимы к творчеству Борхеса.

Он действительно мучается, но в высшей степени достойно, с болью, но без истерики и без заламывания рук. При своей потрясающей глубине он всегда бесконечно печален. И абсолютно неповторим. Последнее особенно важно: тиражированию духовный и интеллектуальный опыт Хорхе Луиса Борхеса не подлежит. Как вообще опыт всякого, кто продирается к Богу, идя своим собственным индивидуальным путём, вне братства или вне общины. Никакой системы и никакой теории он не создал, он только рассказал нам о том, что чувствовал и о чём думал.

Он, неутомимый читатель, к шестидесяти годам (как и его отец) полностью ослеп и поэтому последние двадцать пять лет своей жизни был начисто лишён возможности не только читать, но и писать. В эти годы он продолжал писать стихи, пытался диктовать прозаические тексты, давал интервью. Получалось всё это не так, как ему хотелось, ибо без книги, прочитанной в библиотеке, глазами и в полном молчании, культуры и вообще реальности в целом для него просто не существовало. «Трагичнейшим из поэтов» назвал Аристотель Еврипида. В новое время эти слова вполне применимы к Борхесу, который, без сомнения, родился поэтом.

Борхес иногда называл себя евреем, хотя формальных оснований у него для этого не было. Однако зачисленный в евреи в годы нацизма кем‑то из ревнителей чистоты арийской расы, он, считавший себя неверующим, сразу почувствовал, что принадлежать к народу Ветхого Завета, из которого вышел «жезл от корене Иессеова и цвет от него» по имени Иисус - самая большая из привилегий, которая сегодня может быть предоставлена человеку.

Трудный диалог продолжается

Об иеромонахе Габриэле Бунге, книгах о. Михаила Арранца и Фомы Шпидлика

Студент из Германии Габриэль Бунге начинал как специалист по библеистике и древней истории. В начале 60–х годов после путешествия по Греции он открыл для себя восточное монашество и понял, что должен полностью посвятить себя именно тому пути, по которому прошли когда‑то авва Евагрий, Иоанн Лествичник и другие подвижники. Католик по крещению, он становится монахом–бенедиктинцем, а в 1980 году как отшельник поселяется в Швейцарских Альпах, в горах над Лугано, где живёт и ныне по строгому древнемонашескому уставу.

Для своей келейной молитвы он пользуется греческим молитвословом, а литургию (её о. Бунге совершает ежедневно) служит по чину Амвросия Медиоланского, святого, благодаря усилиям которого в Медиолане и в окрестных городах (в их число входит и Лугано), по словам блаженного Августина, «было установлено петь гимны и псалмы по обычаю восточных областей». Влюблённый в православие, но при этом оставшийся верным Римско–Католической Церкви, в которой он был крещён и воспитан, о. Бунгеоткрывает в недрах её истории и её традициях глубочайшее родство с христианским Востоком и его аскетической практикой.

Как подчеркнул во введении к русскому переводу книги Бунге «Скудельные сосуды» (на русском языке вышла в Риге в 1999 году благодаря усилиям Наталии Большаковой) её переводчик о. Владимир Зелинский, «он остаётся католиком, следуя уставу преп. Бенедикта, но"жительствуя", молясь и веруя при этом подлинно православно. И внешним"иконным"обликом, и духовным складом он напоминает одного из тех древних (почти забытых у нас) латинских монахов, имена которых можно во множестве найти и в наших святцах».

Книга о. Бунге, в сущности, представляет собой мудро составленный сборник святоотеческих комментариев к новозаветным текстам о молитве, цитат из аввы Евагрия и Иоанна Кассиана, которых автор, кажется, любит больше остальных, Варсануфия и Иоанна, Клемента Александрийского и Макария Великого. В самом начале о. Бунге спрашивает самого себя о том, что такое «медитация». Это латинское слово, многократно встречающееся в псалмах и других библейских текстах, как они переведены в Вульгате блаж. Иеронима, широко употребляется в латинской аскетике, однако, подчёркивает Бунге, нельзя забывать о том, что им передаётся греческое «мелетэ», означающее, прежде всего, «упражнение» или «повторение». Речь здесь идёт о «постоянном повторении вполголоса определённых стихов или целых отрывков из Священного Писания с целью постижения их внутреннего сокровенного смысла». Вдумываясь в данное о. Бунге безупречное, с точки зрения его укоренённости в святоотеческом предании, определение медитации, понимаешь, что оно восходит к библейским рекомендациям из книги Второзакония:

повторять слова, «которые Я заповедую тебе сегодня», постоянно — «сидя в доме твоём и идя дорогою, и ложась и вставая» (6. 6—7).

На самом деле «Скудельные сосуды» — это не просто руководство для такого способа молитвы, но его опыт, текст от начала до конца богословский и в то же время лирический. Его лиризм мог бы показаться странным, если бы не литургическая лирика Иоанна Дамаскина или Космы Майюмского, их тропари, стихиры и каноны, если бы не Покаянный канон Андрея Критского, о котором просто невозможно сказать, чего в нём больше: богословия или поэзии. Именно таким молитвенником и аскетом, богословом и поэтом одновременно предстаёт перед нами о. Габриэль Бунге.

Что такое непрестанная молитва? По какой причине Иисус говорит «встаньте и молитесь», что вообще представляет собой молитвенное стояние и почему «западный человек сегодня уже не преклоняет колен во время молитвы, но сознательно принимает наиболее расслабленную и удобную позу, тогда как православный христианин даже и сегодня молится по большей части стоя»? Существует ли особое соотношение между состоянием души и положением тела? Каков духовный смысл поста, и почему Иисус то предстаёт перед нами постящимся в течение сорока

дней, то человеком, который «любит есть и пить вино»? Вот те основные вопросы, которые задаёт своему читателю брат Габриэль.

Отвечая на эти и подобные им вопросы, автор «Скудельных сосудов», исходя из своего многолетнего опыта молитвы и монашества, а главное, служения литургии, показывает, до какой степени тесно связано всё то, что говорят древние отшельники и аскеты, с Евангелием и непосредственно с проповедью Спасителя. Сопоставляя монашеские уставы и традиции разных эпох, описывая молитвенный и аскетический опыт святых и праведников, о. Бунге приходит к выводу о том, что «в духовной жизни"правило"никогда не бывает жёстким и навсегда связующим законом. Правильным путём, — говорит он, — становится тот, который человек совершенно свободно выбирает для себя ради славы Божьей и спасения своей души».

Русское издание «Скудельных сосудов» проиллюстрировано замечательными рисунками Франческо Риганти, динамизм которых удивительно хорошо подчёркивает мысль о динамизме богообщения и молитвы, — в сущности, главную в книге брата Габриэля Бунге. Отталкиваясь от иконы и средневековой книжной миниатюры, художник создаёт рисунки, укоренённые в традиции, абсолютно современные и вместе с тем во многом детские. Он как бы высвечивает древнее утверждение, согласно которому аскетическое житие — это творчество, греческое «технэ». Но не в плане его техники, о чём так любят говорить современные исследователи исихазма и вообще монашества, а в смысле той духовной свободы, с которой ищет аскет не растворения в Абсолюте (как это бывает в духовных практиках нехристианского Востока), но именно личной встречи с Богом на путях «филокалии», то есть любви к той красоте всего Божьего, что описана в первой главе книги Бытие: «И увидел Бог свет, что он хорош» и так далее. Прилагательное «хорош» (еврейское «тов»), повторённое на первой странице Библии семь раз, на греческий язык в Септуагинте переведено словом «калос» — «прекрасный».