Защити меня (СИ) - Николаева Юлия Николаевна

— Да.

— Вот и хорошо.

Он наклонился ко мне, я по инерции подняла лицо, подставляя губы, и только когда он меня поцеловал, подумала: мы сейчас ведем себя, как пара. Растерянно уставилась на Андрея, не зная, как реагировать. Он, кажется, сам не понял, что сделал, так же инстинктивно поцеловал, как я ответила.

— Не смотри так, Даш, — усмехнулся Андрей, — а то я на работу опоздаю.

— Ну и опоздай, — прошептала я, вдруг осмелев. Хотя, конечно, не имела на это никакого права. Он еще посмотрел, опершись ладонью на стол, а потом, усмехнувшись, качнул головой и начал целовать.

Не знаю, опоздал ли он в итоге, но думаю, что да, потому что ушел только минут через сорок. Я мылась в душе и чувствовала себя подозрительно хорошо. Хотелось корить себя за это, но не получалось. Хотя чему радоваться-то — непонятно. Еще вот Мирон… Теперь о нем беспокоиться.

Ему ведь хватит ума прийти к Давиду, чтобы узнать что-то обо мне. Да тот сам не в курсе… А если ляпнет про то, что я рылась в смерти девчонки? Ой нет, только не это. Хотя не в интересах Давида выносить информацию на обозрение. Пока Мирон не знает ничего, ему и двигаться некуда. А так еще сунется тоже в убийство Кристины… Надеюсь, Давид это понимает.

Мысли о Мироне заставили меня весь день провести в тревоге. Твердила себе, что ничего не случится, а все равно места не находила. Сложно сказать, в срок ли венулся Мирон после выписки, или сбежал попросту? Хотелось бы чтобы первое, но сей факт вызывал большие сомнения.

Глава 20

В общем, возвращения Андрея я ждала с нетерпением, и как оказалось, он принес много новостей. Мы сели ужинать, первым делом я спросила, как Мирон. Андрей бросил взгляд, от которого я вдруг стушевалась.

— Нормально он, — заметил все же, — шатался бесцельно по городу полдня, остальное время сидел в квартире. Ребята Давида пока к нему не суются, видимо, выжидают, вдруг он выведет их к тебе.

Я кивнула. Ну что ж, не так уж и плохо.

— Что ты знаешь об этом парне, Даш?

Вопрос Андрея удивил, даже рассмешил. Что я знаю, он это серьезно?

— Я все знаю, — ответила ему, — мы выросли вместе.

— Он поступил в детский дом в пять лет.

— И что? Хорошо, мы росли вместе с этого возраста, так легче? Двадцать с лишним лет — немалый срок. К чему эти вопросы, Андрей?

Он немного подумал.

— Твой друг после выхода из детского дома не ездил к родным?

— Нет. Для него это было слишком тяжело. Да и какие родные? Мать алкоголичка, отчим, который его бил? Лучше никакие, чем такие.

— Ты так говоришь, потому что не знаешь, что такое родители.

Отчего-то внутри стало больно, в носу защипало, я тяжело выдохнула, глядя в тарелку.

— Я в этом не виновата, — отрезала, не поднимая глаз.

— Я тебя и не виню. Просто говорю, как есть. Странно, что он не поехал к ним. Тем более жили они неподалеку, в районе.

— Ты и это узнал? — хмыкнула я, откладывая вилку. — А зачем? Тебе чем-то не нравится Мирон?

— Я просто привык знать, с кем имею дело. Этот человек, как ты сама сказала, занимает важное место в твоей жизни, а потому информация лишней не будет.

Я немного помолчала, глядя, как он ест, потом взялась за свою вилку.

— И что его родители? — спросила все же.

— Отчим погиб восемь лет назад, сбила машина. Мать спилась, умерла от цирроза через полтора года после мужа. А генетический отец Кирсанова, кстати, умер от той же болезни, которая у него сейчас. Только он не лечился, да и за собой не сильно следил, вот и…

Странно было слушать это. А еще действительно было немного странно, что Мирон не узнал о них ничего. Мог ведь помочь матери, закодировать, лечить, как это делается… Поставил бы на ноги. Но если бы он проявил интерес к семье, точно бы рассказал. Выходит, не было интереса. А может, это неудивительно, ему ведь было всего пять лет, когда он попал в детский дом. Большая часть его жизни прошла там, а воспоминания о родителях просто затерлись в детской памяти.

— Неужели у него совсем не было женщин? — Андрей смотрел внимательно, я усмехнулась, качая головой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я же рассказывала…

— Ну болен и болен, болезнь прогрессировала медленно, не мог он жить пуританином.

— Какие-то девушки были, — пожала я плечами, — но я их никогда не видела, серьезные отношения он не заводил.

— А у тебя было сколько мужчин?

Я закашлялась от неожиданности. Иногда бесцеремонность Андрея заставала врасплох.

— Ты же искал информацию, — съязвила в ответ.

— Из серьезных отношений известно только о Салагиадзе. Но ведь были еще мужчины?

— Тебе это зачем? — не удержалась я.

— Просто интересно.

Я вздохнула, помолчала.

— После Луки мне даже не могла в голову мысль прийти, что я… Что могу еще с кем-то сойтись. Поначалу была депрессия, затворничество, потом я просто сторонилась мужчин. Да и они меня. Не очень-то мой внешний вид располагал к знакомству… Пару раз я срывалась: напивалась в клубе или баре, оказывалась в чьей-то постели. Я не помню, с кем. Все это было пустое, фарс. Внутри что-то сломалось, а назад уже не починить… — Я подумала, что прозвучало слишком по-дурацки, потому быстро добавила: — Извини.

Андрей молчал, думал о чем-то, ел, периодически кидая на меня взгляды. Когда с ужином было покончено, мы выпили чай и переместились в комнату на диван. Оказалось, что есть новости по нашему делу.

— Проверили погибших ребят, — рассказывал Андрей, — естественно, дел никаких не заводили. Точнее, никакой информации не было, чтобы завести. Ну избили и избили. На этом все. Первые постоянно пропадали на халтурах и подработках, родные даже толком и не знали, где именно. Последний парень, наоборот, зарабатывал нестабильно, потому если и ввязался бы в сомнительную историю, никого бы не удивил этим. Единственное, что у парней общего, они все занимались боксом. Не на профессиональном уровне, конечно, но все же.

— То есть по идее могли дать отпор нападавшим, — усмехнулась я, — но об этом, конечно, никто не подумал.

— Предполагают, что противников было много, тут уж, сама понимаешь, боксер не боксер, а победа на стороне большинства.

Я откинулась на спинку дивана и устало вздохнула.

— Думаешь, они все дрались в бойцовском клубе? — задала вопрос.

— Я лично уверен в этом. Еще поговорили с Захаровым. Он, конечно, ушел в глухую несознанку, ничего не знает ни о каких боях без правил, ни в чем подобном не участвует.

— Врет, — не удержалась я.

— Понять его можно. Если он регулярно с битым лицом, значит, участвует и деньги получает. Дело противозаконное, не в его интересах трепаться.

— И как его разговорить?

— Если хочешь, будем пытать.

Я уставилась на Андрея в изумлении, потом поняла, что он шутит. Хмыкнула, качая головой.

— Мой человек поболтал с местными на районе, — добавил мужчина, — разбитое лицо у Захарова обычно раз в месяц, но что любопытно, это всегда конец месяца. Сосед его зарплату получает в эти дни, вот и подметил.

— А даты на листочке примерно середина месяца… — пробормотала я. — Думаешь, раз в месяц проходят обычные бои, а раз…

Я замолчала, не зная, как закончить. Слишком жестоко звучали слова в голове.

— А раз в месяц до победного конца, — проговорил Андрей, я только качала головой. — И не факт, что эти парни вообще знали, на что шли.

— Их просто использовали как… То есть заранее понимали, что они не выживут?

— Наверное. А ещё вчера ночью нашли за городом избитого насмерть парня, возможно, тот самый майский боец, по крайней мере, по датам и данным вполне подходит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Полная жесть, — высказалась я все же. — И что теперь делать с этой информацией?

— Пока ничего. Будем думать. У меня возник такой вопрос: как Кристина добыла эти имена?

— Через Антона?

— Маловероятно, что он ей растрепал данные, это первое, а второе, вряд ли он лично подбирает бойцов. Он дал зал в своем клубе, может, даже и идея его была, но организация точно на других людях.