Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 4 - Вальтер Скотт

                                                 «Королева фей»

   Свидетелем горя мисс Вир оказался Рэтклиф. В своем волнении Эллисло забыл отменить приказ пригласить его, и сейчас тот открыл дверь со словами:

   —   Вы посылали за мной, мистер Вир?

   Затем, оглядев комнату, он воскликнул:

   —   Как мисс Вир — и одна! На полу, в слезах!

   —      Оставьте меня, оставьте меня, мистер Рэтклиф,— говорила несчастная девушка.

   —      Нет, я не уйду, — сказал Рэтклиф, — я несколько раз просил, чтобы меня впустили попрощаться с вами, и мне всякий раз отказывали, пока ваш отец сам не посла л за мной. Вы меня можете осуждать за дерзость и назойливость, но меня оправдывает то, что я должен выполнить свой долг.

   —      Я не могу слушать вас, я не могу разговаривать с вами, мистер Рэтклиф. Примите мои пожелания счастливого пути и, ради бога, оставьте меня.

   —      Скажите одно, — настаивал Рэтклиф, — неужели правда, что этот чудовищный брак должен состояться— и притом сегодня вечером? Я слышал, как слуги говорили об этом, когда проходил по лестнице. Я слышал также, как отдавали распоряжение приготовить часовню.

   —      Пощадите, мистер Рэтклиф, — отвечала несчастная невеста, — посмотрите, в каком я состоянии, и оставьте свои жестокие расспросы.

   —      Выйти замуж за сэра Фредерика Лэнгли, и притом сегодня же! Не может, не должно этого быть, и этого не будет!

   —      Это неизбежно, мистер Рэтклиф, иначе моего отца ждет гибель.

   —      А, я понимаю, — молвил в ответ Рэтклиф, — и вы пожертвовали собой, чтобы спасти того, кто... Однако, пусть добродетели дочери искупят грехи отца, сейчас не время ворошить прошлое. Что же делать? Время идет — я знаю только одно средство; будь у меня в распоряжении хоть один день, я бы нашел много других... Мисс Вир, вы должны просить защиты у единственного человека, во власти которого изменить ход событий, грозящих увлечь вас за собой.

   —      Кто же человек, обладающий такой властью?— спросила мисс Вир.

   —      Не пугайтесь, когда я назову его имя, — попросил Рэтклиф, подходя ближе и тихо, но отчетливо выговаривая слова, — это тот, кого называют Элшендером, отшельником с Маклстоунской пустоши.

   —      Вы сошли с ума, мистер Рэтклиф, или же хотите поиздеваться над моим горем. Ваша шутка крайне неуместна.

   —      Я в здравом уме, нисколько не меньше, чем вы сами, — отвечал ее советчик, — и я отнюдь не склонен шутить, тем более над чужим горем, и менее всего — над вашим. Я клянусь вам, что этот человек (а он совсем не тот, за кого себя выдает) действительно располагает возможностью избавить вас от этого ненавистного союза.

   —      И спасти моего отца?

   —      Да, даже это, — ответил Рэтклиф, — если вы попросите его об этом. Трудность лишь в одном: надо добиться, чтобы он вас выслушал.

   —      Это как раз довольно просто, — заявила мисс Вир, вдруг вспомнив эпизод с розой. — Помню, он говорил, что я могу обратиться к нему за помощью в случае какого-нибудь несчастья, и в знак этого дал мне этот цветок. Он не успеет полностью завянуть, сказал он, как мне понадобится его помощь. Неужели возможно, что это пророчество не было всего лишь безумным бредом!

   —      Отбросьте всякие сомнения и не бойтесь ничего,— отвечал Рэтклиф. — Но прежде всего не будем терять времени. Вы свободны, за вами не следят?

   —      Нет, как будто, — сказала Изабелла, — но что вы хотите мне посоветовать?

   —     Поезжайте немедленно, — продолжал Рэтклиф,— и падите в ноги этому необыкновенному человеку, который, пребывая в обстоятельствах, свидетельствующих, по всей видимости, о самой ужасающей нужде, обладает силой оказать решающее влияние на вашу судьбу. Гости и слуги пьянствуют, руководители восстания поглощены обсуждением своих изменнических планов, моя лошадь стоит оседланная в конюшне, я оседлаю еще одну для вас и встречу вас у садовой калитки. Пусть никакие сомнения в моем благоразумии или верности не помешают вам решиться на единственный шаг, который может избавить вас от ужасной судьбы, уготованной для супруги сэра Фредерика Лэнгли.

    —     Мистер Рэтклиф, — отвечала мисс Вир, — вы всегда пользовались репутацией безукоризненно честного человека. Утопающий хватается за соломинку. Я доверяюсь вам, я последую вашему совету, я выйду к садовой калитке...

    Как только мистер Рэтклиф вышел, она заперла на засов входную дверь своей спальни и сошла в сад по потайной лесенке. По дороге она уже раскаивалась, что согласилась на этот сумасбродный и безнадежный план. Но, спускаясь по лестнице мимо потайной двери, которая вела в часовню, она услышала голоса служанок, занятых там уборкой:

    —     Выйти замуж! За такого дрянного человека! Господи! Все, что угодно, только не это.

    —     Они правы, они правы, — пробормотала мисс Вир, — все, что угодно, только не это!

    Она поспешила в сад. Мистер Рэтклиф сдержал слово: оседланные лошади стояли у калитки, и через несколько минут путники уже скакали по направлению к избушке отшельника.

    Пока дорога была ровной, быстрая езда мешала им разговаривать, но при крутом спуске, когда они вынуждены были пустить лошадей шагом, новая тревожная мысль пришла в голову мисс Вир.

    —     Мистер Рэтклиф, — сказала она, натянув поводья,— прекратим это путешествие, на которое я могла согласиться только под влиянием крайнего возбуждения. Я очень хорошо знаю, что среди простонародья об этом человеке говорят, будто он наделен сверхъестественной властью и якшается с нечистой силой. Знайте же, что, во-первых, я не придаю никакого значения всем этим глупостям, а во-вторых, если бы я им и верила, мои религиозные убеждения не позволили бы мне обратиться к нему за помощью.

   —      Казалось бы, мисс Вир, — молвил в ответ Рэтклиф,— мой характер и мои убеждения вам отлично известны. Не можете же вы предполагать, что я верю во всю эту чепуху?

   —      Какие же другие возможности помочь мне,— недоумевала Изабелла, — могут быть у человека, который сам несчастней всех на свете?

   —      Мисс Вир, — сказал Рэтклиф, помолчав с минуту, — я связан обетом молчания. Не настаивайте на дальнейших объяснениях и удовлетворитесь моим заверением в том, что он действительно располагает такими возможностями. Надо только убедить его захотеть ими воспользоваться, и я нисколько не сомневаюсь, что вам это удастся.

   —      Мистер Рэтклиф, — возразила мисс Вир, — ведь вы и сами можете заблуждаться, а от меня ждете безграничного доверия.

   —      Вспомните, мисс Вир, — ответил он, — когда, побуждаемые добротой, вы попросили меня заступиться перед вашим отцом за Хэзуэлла и его разоренную семью, когда вы попросили меня добиться того, чтобы ваш отец сделал нечто совершенно несвойственное его натуре, а именно — простил обиду и отменил наказание, — я поставил вам условие, чтобы вы не задавали мне вопросов об источнике моего влияния. Вам не пришлось раскаиваться, что вы доверились мне тогда. Доверьтесь мне и сейчас.

   —      Но необычный образ жизни этого человека,— настаивала мисс Вир, — его затворничество, его фигура, глубокая мизантропия, которая, как говорят, сквозит в его речах... Мистер Рэтклиф, что я должна о нем думать, если он действительно обладает властью, которую вы ему приписываете?

   —     Этот человек, мисс, был воспитан католиком. А среди верующих католиков можно найти тысячи людей, которые отказались от власти и богатства и добровольно обрекли себя на еще более жестокие лишения, чем Элшендер.

   —     Но он не признает никаких религиозных побуждений,— возразила мисс Вир.

   —     Нет, — отвечал Рэтклиф, — он ушел из мира, проникнувшись к нему чувством глубокого отвращения и не прикрываясь при этом никакими религиозными предрассудками. Могу вам рассказать лишь следующее. Он родился наследником огромного состояния, которое его родители намерены были еще увеличить, женив сына на девушке, приходившейся ему сродни и специально воспитывавшейся в их доме. Вы видели, как он сложен; судите сами, что могла думать эта девушка об ожидавшей ее участи. И все же, привыкнув к его наружности, она смирилась с этой мыслью, и друзья... друзья человека, о котором я рассказываю, нимало не сомневались, что его глубокая привязанность к ней, его незаурядные способности и большое личное обаяние помогут его суженой преодолеть чувство отвращения, внушаемое его безобразной внешностью.

   —     И они не обманывались? — спросила Изабелла.

   —     Об этом позже. По крайней мере сам он сознавал свою неполноценность. Сознание это неотвязно, как призрак, преследовало его. «Как бы ты ни возражал,— говорил он, бывало, мне, то бишь одному человеку, которому доверял, — я жалкий отщепенец, которого следовало задушить прямо в колыбели, а не вскармливать на страх и посмешище этому миру, где мне суждено прозябать». Человек, с которым он вел эти беседы, тщетно пытался внушить ему философскую мысль о том, что внешний облик ничего не значит, тщетно убеждал его в превосходстве духовных совершенств над более привлекательными, на первый взгляд, качествами, которые являются лишь поверхностным проявлением индивидуальных свойств человека. «Я понимаю тебя, — отвечал он, — но ты говоришь как хладнокровный рационалист или в лучшем случае как пристрастный друг. Но загляни в любую из прочитанных нами книг, исключая те, в которых излагается абстрактная философия, не затрагивающая наших чувств. Разве облик человека, по крайней мере такой, который не вызывает в нас чувства ужаса или отвращения, не считался всегда существенно важным в нашем представлении о друге, тем более о любимом человеке? Разве самой природой все радости жизни не заказаны такому безобразному чудищу, как я? Что, кроме моего богатства, препятствует тому, чтобы все — может быть, даже Летиция и ты в том числе — отвернулись от меня, как от чего-то такого, что противно вашей природе и ненавистно самим своим сходством с человеком, подобно тому, как некоторые виды животных особенно ненавистны человеку, потому что кажутся ему карикатурой на него самого.