Абсолютное соло (сборник) - Роман Сенчин

Да, им кажется предательством, что человек лезет на стены, возмутителен факт, что за это он получает деньги, а главное – славу… Впрочем, за возмущением и ненавистью я ясно вижу зависть. Их лица искажает и уродует зависть. Пусть и неосознанная ими самими…

Когда я совершаю пробежку, я чувствую ее каждой клеткой тела, каждой молекулой мозга, и она, эта их зависть, принявшая форму возмущения, ненависти, дает мне силы, нечеловечески громадные силы. Благодаря ей я могу достичь поистине великих результатов.

Наверное, поэтому я и живу среди завидующих мне людей. Бесперебойный допинг.

Здесь, в долине, у меня нет работы, приходится ездить за перевал, в столицу округа, где я выпускаю журнал, преподаю в альпинистской школе, имею друзей и соратников. А перед моим родным домом издевательски развешаны тибетские молельные флаги надписями вниз, навалена горка камней; как-то раз мою машину измазали грязью. Часто я получаю письма с бранью, угрозами. Иногда мне кричат вслед: «Ты еще не расшиб башку? Циркач!»

Порой я раздражаюсь, я готов прийти в ярость, но тут же разум останавливает меня: «Так надо. Все правильно». Да, наверное, именно так и надо…

Когда мир узнал о моем решении подняться в одиночку на высочайшую гору мира, от журналистов не стало отбоя. Они караулили меня возле редакции, десятками приезжали в городок, они фотографировали меня во время пробежки, окружили мой дом плотным кольцом и следили за окнами… Уж это как водится – дай маломальский повод, и пресса сойдет с ума и сведет с ума общество.

Да нет, конечно же, журналисты не обезумели – просто у них такая работа. Вчера какие-нибудь эстрадные звезды объявили о разводе, и каждая газета стремится узнать и обнародовать самые пикантные подробности, и желательно вытянуть эти подробности у самих героев; потом какой-нибудь министр подаст в отставку в знак несогласия с проектом закона, и все внимание мгновенно переключается на него. Теперь вот я со своим заявлением…

Я ненавижу диктофоны, микрофоны, блокноты, вообще – интервью. Хотя если ты чем-то выделяешься, если ты стал личностью общественно значимой, игнорировать общество по крайней мере непорядочно. И я трачу драгоценное время на то, чтобы отвечать на вопросы… Среди журналистов сегодня и корреспондент местной газетки – четырехстраничной пустышки, состоящей на две трети из объявлений, поздравлений и некрологов. Корреспондент – плотненький, розовощекий, неторопливый (что как-то не вяжется с его профессией) мужчина лет сорока. Даже застегнутая просторная куртка не может скрыть его круглое пивное пузо. Типичный обитатель нашей долины… И не особенно стараясь скрыть свое недоброжелательство, с ехидцей, он спрашивает:

– Вы по-прежнему уверены, что взберетесь на Вершину в одиночку? Без чьей либо помощи?

– Я хочу попытаться это сделать, – отвечаю осторожно, чтобы не давать лишнего повода называть себя самодовольным типом. – Но помощь так или иначе присутствует. Взять хотя бы технический прогресс – мое сегодняшнее снаряжение не сравнить с тем, что имелось, скажем, у экспедиции Мэллори в двадцать четвертом году или у Хиллари в пятьдесят третьем.

Тут же – новый вопрос:

– Планируете ли вы покорить все восьмитысячники мира?

– Я этого не планирую.

– Да?.. – наигранное недоумение. – Вы только что упомянули о прогрессе, о снаряжении, – идет в атаку мой земляк-журналист. – Но вы всегда выступали против применения технических средств в альпинизме. Не чувствуете противоречия в своей позиции? – Он кривовато-победно улыбается, выставив вперед, в мою сторону, руку; пухлые, напоминающие колбаски пальцы сжимали диктофон.

Стараясь сохранять учтивость, я объясняю:

– Каждый альпинист в большей или меньшей степени применяет технические средства. Мои ботинки, палатка, ледоруб, газовая плитка – все это технические средства. Я охотно пользуюсь достижениями в области горной медицины, физиологии, диететики, тренируюсь в камерах с разреженным воздухом. Но я сторонник отказа от мощных технических средств, под которыми понимаю кислородный аппарат, шлямбурные крючья, вертолет. Короче говоря, я против того, что делает невозможное возможным. Я предпочитаю опираться на собственные силы.

Опережая других, розовощекий вскрикивает фальцетом, словно поймал меня на чем-то постыдном:

– Но ведь это честолюбие! – Не спрашивает, а утверждает.

– Да, может быть. Меня часто упрекают в честолюбии. Но дело в том, что я не считаю это качество пороком. – Терпение начинает меня покидать, и теперь я специально говорю как можно резче: – Я держусь за свое честолюбие – оно необходимо, оно толкает меня вперед из трясины повседневного существования. Многие великие свершения обязаны честолюбию…

Пока розовощекий переваривает мои слова, его коллега задает свой вопрос:

– Почему в последние годы вы предпочитаете совершать свои восхождения в одиночку?

Эта тема слишком тяжела для меня, поэтому я коротко, сухо произношу:

– Позвольте не раскрывать причин.

Слава богу, на сей раз они не настаивают. Но настроение испорчено окончательно, и вскоре, сославшись на дела, мне удается отвязаться от журналистов. Если задаться целью отвечать на все их вопросы, это займет полжизни. У меня пока что есть более интересные и важные занятия.

…Я не всегда был одиночкой. Я ходил в связке, принимал участие в крупных экспедициях и не раз сам их организовывал. Но две трагедии, произошедшие практически одна за другой, заставили меня полагаться лишь на себя, рисковать лишь собой, нести ответственность лишь за себя.

В тот раз мы шли с Александром на Мансалу, на мой первый восьмитысячник. До цели оставалось около двухсот метров, когда Александр решил повернуть назад. Он совсем выбился из сил, его замучил кашель… Я предложил помочь ему спуститься, но он отказался. К тому же палатку нашего штурмового лагеря было хорошо видно. Я отпустил его, отдав рацию… Когда вернулся, Александра в палатке не было.

Двое суток на высоте семь с половиной километров я искал его. Он исчез. У меня кончилась провизия, газ в плитке. От кислородного голодания мутилось сознание, начинались галлюцинации. Пришлось спускаться в базовый лагерь… Когда я рассказал как было дело, то увидел в глазах людей осуждение. Невысказанное, прикрытое скорбью, и от этого еще более сильное. И, кажется, в те минуты я впервые всерьез задумался: стоит ли мне идти вверх с кем-то в паре, от кого-то зависеть?

Но следующей весной я принял участие в экспедиции на Нангапарбат, суровую и прекрасную гору в Северных Гималаях… Погода с первых же дней была отвратительной, мы (а нас было два десятка участников) неделями бездействовали, прячась от ураганного ветра в палатках. Начались конфликты. Руководитель экспедиции запрещал даже устанавливать промежуточные лагеря, он готов был запереть нас.

И когда стало ясно, что мы вполне можем уехать домой, так и не попытавшись взобраться, я взбунтовался. Я собрал необходимое и пошел вверх. Со мной отправился и мой брат. Мы надеялись в короткий промежуток между бурями успеть достичь вершины, и нам это удалось. Мы взошли в блицтемпе и, почти не отдохнув, стали спускаться. Мы опасались ветра, но нас поджидало другое – сошла лавина. Я уцелел, а брат… Веревку, которая соединяла нас, перерезало ледяным осколком… В лагерь я вернулся один.

Три года назад я в последний раз шел в связке. Мы шли на Вершину. Мы поднялись. Это могло стать счастливейшим моментом в моей жизни, но его омрачило состояние напарника – он задыхался. И все мои мысли были заняты не сознанием победы, а тем, как спустить его вниз… Наверное, во многом из-за того, чтобы по-настоящему насладиться минутами на Вершине, я и решил еще раз взойти на нее. Но теперь в одиночку.

* * *

Уладив дела на родине, отправив контейнер в Пекин, я с середины мая стал кружить вокруг цели моей экспедиции. Непал, Китай, Индия, снова Непал, объединенные для меня одним словом – «Гималаи»… Я привыкал к своему присутствию рядом с Вершиной; я снимал в отелях лишь те номера, где окна выходили в сторону Вершины, даже в ресторане я садился там, откуда можно было видеть ее или хотя бы угадывать ее очертания… Я с нетерпением ждал июня, но меня всерьез начинало беспокоить отсутствие кандидатуры на должность медицинского работника. И в одном из ресторанчиков Тьянбоча, поселка под южным склоном Вершины, я встретил Нину.

Мы познакомились лет семь назад; уже тогда, несмотря на молодость, она была достаточно заметной альпинисткой, правда, оставалась в тени мужчин. В основном ее включали в подстраховочные группы, но надо было видеть, как держалась она даже в самой сложной ситуации!..

Я обрадовался ей как старой доброй знакомой. Мы разговорились. Оказалось, она оставила альпинизм, но каждую весну приезжала в Непал, чтобы полюбоваться покоренными и непокоренными ею горами.

– Послезавтра возвращаюсь домой, – сообщила она. – Работаю в географическом журнале, пишу статьи обо всем. Но, конечно, больше всего – о Гималаях.