Отец Александр Мень: «Люди ждут Слова...» - Ив Аман

Политика либерализации культуры, связанная с перестройкой, началась, когда власти разрешили фильм «Покаяние»; в конце его мы видим, как старая женщина спрашивает, где та дорога, которая ведет к Храму. Этот образ остался в умах многих тысяч людей как символ страны, обретающей смысл истинных ценностей, и возврата к вере после семидесятилетних блужданий. Отец Александр был убит, когда направлялся служить литургию — собственно говоря, по дороге в Храм…

Его хоронили в день, когда Православная Церковь отмечает Усекновение главы Иоанна Крестителя. Его называют также Предтечей — тем, кто пришел и уготовил путь.

Еще в 1984 году, после очередных угроз КГБ, он признался своим друзьям: «Я внутренне сказал себе, что исполнил свое предназначение, сделал, что мог, для Церкви Христовой, и готов предстать перед Господом»[9].

За несколько дней до смерти он рассказывал об одной русской православной монахине, жившей в Париже (во время войны она боролась в Сопротивлении и была убита нацистами). Свое выступление он завершил так: «Отдать себя до конца — значит совершить евангельский подвиг. Только этим спасается мир»[10].

Отдать себя до конца…

Глава 2

Уход в катакомбы

Отец Александр родился 22 января 1935 года[11]. Советская власть в то время трубила о своих победах. Проходивший за год до этого съезд коммунистической партии получил название «съезда победителей». Первый план индустриализации был выполнен за четыре года вместо пяти. Коллективизация с ее миллионами депортированных, умерших от голода, убитых крестьян завершилась. Все общество было окончательно порабощено. Под водительством коммунистической партии и ее прославленного вождя И. В. Сталина советский народ совершает героические подвиги, солдаты неусыпно охраняют границы, НКВД (предшественник КГБ) истребляет врагов народа, летчики летают выше, дальше и быстрее всех, стахановцы побивают рекорды производительности, музыканты получают первые премии на международных конкурсах… Все это без конца повторялось в газетах и по радио.

Месяц назад был убит глава ленинградской парторганизации Киров, весьма вероятно, по приказу Сталина. Используя этот предлог, вождь развязал «большой террор». Политическая полиция приступила к массовым арестам. Вскоре в Москве начались процессы, на которых обвиняемые признавались в самых неправдоподобных преступлениях, вплоть до того, что якобы сыпали в масло толченое стекло. ГУЛАГ, где уже находились миллионы людей, рос день ото дня.

Несмотря на это, большинство населения страны, включая молодежь, было убеждено, что участвует в создании нового общества, которому суждено воплотить все надежды человечества. Многие интеллектуалы из‑за рубежа видели в СССР «землю, где утопия вот–вот станет реальностью»[12]. Оправдывали насилие тем, что таким образом создается мир, где больше не будет насилия. Говорили, что нельзя сделать яичницу, не разбив яиц. Такие слова, как «сострадание», «милосердие», казались устаревшими. Всё подчинялось политической «целесообразности». Люди верили, что достаточно следовать марксистско–ленинской науке, чтобы построить рай на земле. Повсюду господствовал атеизм. Бытовало мнение, что лишь необразованные старушки могут верить в Бога, а государство использовало всевозможные средства, чтобы помешать «родителям–ретроградам отравлять умы детей религиозным идиотизмом».

Союз воинствующих безбожников не замедлил сообщить о том, что в него входят тридцать миллионов человек. Он издавал бесчисленные газеты, журналы, книги, брошюры, содержал десятки антирелигиозных музеев. Посетив в 1936 году один из них, Андре Жид был поражен, обнаружив там следущую табличку возле изображения Христа: «Легендарный, никогда не существовавший персонаж»[13]. Французский писатель, которого никак нельзя заподозрить в сочувствии к Церкви, не мог понять, как случилось, что Евангелие было полностью изъято в СССР. Все православные церковные учреждения, равно как и другие религиозные организации, были уничтожены. Закрыто более 95% церквей. Пока еще терпели нескольких епископов, однако ни одного монастыря, ни одной семинарии уже не существовало. А сколько епископов, священников, верующих мужчин и женщин было истреблено, расстреляно, замучено, сколько скончалось от истощения в страшном лагере на Соловках? Сколько было арестовано, потом отпущено и вновь сослано в лагеря? Сколько, уже отбыв срок, получили новый и теперь строили Беломорканал? Можно ли будет когда–нибудь установить, как много мирян было посажено только по религиозным мотивам? Сколько было убито? Со времен царствования римского императора Диоклетиана христианский мир не испытывал таких всеобъемлющих преследований.

В годы, предшествовавшие революции, покорность перед царской властью нанесла серьезный ущерб моральному авторитету Православной Церкви. Выступая ее защитниками, русские цари, начиная с Петра, лишили Церковь ее Патриарха, который до той поры ею руководил. Цари старались сделать Церковь государственным учреждением. Эта зависимость стала особенно очевидной в царствование Николая II, когда судьба епископов оказалась в руках Распутина, своего рода «гуру» императорской семьи.

Русское общество на протяжении XVIII и начала XIX веков пережило серьезную эволюцию, но Церковь осталась в стороне от этого процесса. Интеллигенция почти полностью от нее отвернулась. Тем не менее православные миссионеры несли людям Слово Божие — Евангелие, несли вплоть до Тихого океана (оно было переведено, кстати, на десятки сибирских наречий); в стране шло духовное обновление, вдохновляемое великими молитвенниками.

Самый знаменитый из них — Серафим Саровский, умерший в 1833 году.

В середине XIX века безвестный до того монастырь, расположенный примерно в трехстах километрах от Москвы, Оптина, привлек к себе настоящий поток верующих. Опытные монахи всегда и везде помогали людям совершенствоваться в духовной жизни. Но в Оптиной Пустыни — и это было в новинку — монахи (их называли старцами) полностью поставили себя на службу мирянам. Тем людям, которые искали с ними встреч, старцы помогали в поисках Бога, руководили ими, становились их «духовными отцами», а те, в свою очередь, — «духовными детьми». С утра и до вечера старцы выслушивали, утешали, советовали, наставляли; они были доступны для всех — для богатых и бедных, дворян и крестьян, нередко вопреки сдержанному отношению к этой деятельности части верховной иерархии, полагавшей, что она вносит беспорядок в церковную жизнь. Через Оптину восстановился мост между Церковью и культурой — крупные деятели из мира культуры завязали отношения со старцами. Это подробно описал Достоевский, воссоздав атмосферу Оптиной Пустыни в романе «Братья Карамазовы». После беседы с одним из старцев Толстой воскликнул: стоило только поговорить с ним, и вот уже на душе стало легко и отрадно[14].

В конце XIX века большой популярностью во всех кругах общества и, в частности, среди простого народа, пользовался отец Иоанн, настоятель собора в Кронштадте. К нему стекались тысячи людей: безработные, нищие, бездомные, всякого рода «второсортная» публика, изгнанная из столицы. Отец Иоанн открыл для них мастерские, ночлежный дом, больницу, столовую. Его доброе имя стало известно в стране, его зазывали во все уголки России: о. Иоанн совершал богослужения, проповедовал, исповедовал и многих больных исцелял своими молитвами.

В начале XX века непримиримые противоречия между интеллигенцией и религией стали уходить в прошлое. Целая плеяда светских авторов развивала оригинальные религиозные мысли, они находили отзвук у широкой публики и с интересом принимались некоторыми лицами духовного звания. Одним из самых блестящих представителей этого поколения был Павел Флоренский, разносторонне талантливый человек (русский Леонардо да Винчи, по мнению одного из его друзей), профессор Духовной академии, размещавшейся в Троице–Сергиевой лавре. Позже он принял священнический сан. Свои дни Павел Флоренский кончил в ГУЛАГе. Многие другие религиозные мыслители были изгнаны советскими властями из страны и продолжали свой труд за границей.

В 1905 году на Россию обрушилась первая революционная волна. Царь должен был пойти на уступки обществу. Пришла в волнение Православная Церковь. В ее лоне стали возникать разные группировки. Получили хождение петиции и обращения. Священники жаловались на власть епископов, епископы, в свою очередь, все с большим трудом мирились с постоянной опекой государства и стремились восстановить патриаршество. Мысль о том, что Церковь нуждается в общем обновлении, получила широкое распространение. Ради такого упорядочения царь согласился на созыв Поместного Собора. Этот Поместный Собор Русской Православной Церкви можно сравнить по намерениям и широте намеченных реформ со Вторым Ватиканским. Он был тщательно подготовлен, но созвать его стало возможно только после падения монархии.