Песнь меча - Розмэри Сатклиф

Спустившись в комнату, он увидел, что Грэм снимал серебряный браслет, который он носил на левой руке, а Ингибьюрг гневно кусала нижнюю губу.

— Возьми его с собой, — сказал Грэм. — Тебе понадобится серебро в дороге.

Ингибьюрг перебила его, продолжая спор, который, видимо, шел между ними, пока Бьярни был на чердаке:

— Это принадлежало твоему деду! Ты обещал мне, что передашь его своему сыну! — Она положила руку на живот, который начинал уже раздуваться, как парус корабля от легкого бриза.

Грэм не обратил на ее слова внимания. Он протянул браслет Бьярни.

Бьярни хотел отказаться, но здравый смысл подсказывал, что деньги в дороге действительно могут понадобиться. Он взял браслет, бормоча слова благодарности, отчасти потому, что ему доставляло удовольствие злить Ингибьюрг, которая разрыдалась, и надел его на руку.

— Счастливого пути, мне еще нужно закончить кое-какую работу, пока не стемнело, — сказал Грэм, выходя из дома. Он был прав. Спустя год-полтора в поселение привезут рабов, если летнее плаванье окажется успешным, и они помогут собирать урожай и пасти скот; но до тех пор жители работали каждый сам за себя. К тому же Грэму совсем не хотелось видеть слезы Ингибьюрг.

Как бы то ни было, но он, Бьярни Сигурдсон, уж точно этого избежит.

Он схватил свой узелок и отправился в путь, через двор и вниз вдоль речки, оставляя прежнюю жизнь позади и насвистывая, как соловей, стараясь показать всем окружающим, и себе в первую очередь, как мало все это его волнует. Но на полпути к мосту и поселению он замедлил шаг. Затем остановился и, сам не понимая почему, свернул на узкую тропинку, которая вела в сторону от главной дороги и заворачивала к холмам. Там никто еще не строил жилищ, хотя земля казалась Бьярни хорошей, к тому же по ней протекал небольшой ручей, впадавший в речку. Он вырыл ножом ямку в мягкой почве посреди долины и закопал там своего голубого дельфина. Может, через пять лет здесь все еще никто не поселится, и дельфин дождется его.

«Это похоже на обещание», — думал он, возвращаясь на главную дорогу, чтобы спуститься к поселению.

Их община поселилась здесь совсем недавно, и некоторые хижины еще были покрыты парусиной, хотя на других уже успели сделать прочные вересковые крыши; а храм богов, недавно построенный, стоял среди молодых ясеней, которые через много лет превратятся в священную рощу.

То там, то тут люди, поужинав, торопились закончить работу до темноты. Они смотрели на Бьярни дружелюбно, не осуждая за то, что он нарушил клятву вождя, но с тревогой. Никто не осуждает дуб за то, что он притягивает молнию, но люди все же сторонятся его во время грозы. Нарушивший клятву может накликать беду, и он знал, что они радуются его уходу.

На берегу пахло рыбой и соленой водой, канатами, древесиной и смолой, а рыбацкие лодки лежали, склонившись набок, как спящие котики. Ладью вождя вытащили из-под корабельного навеса на катки, где ее весь день смолили и готовили к летнему плаванью. Бьярни прошел мимо нее, направляясь к широкобокому торговому судну, ожидавшему в мелководье, пока команда погрузит последние тюки и свертки.

На носу корабля «Морская корова» стоял Хериольф Купец, укутавшись в старый плащ и наблюдая за погрузкой товаров.

Бьярни перекинул свой узелок через плечо и направился к кораблю. Благодаря серебряному браслету ему было чем заплатить за проезд — куда бы корабль ни направлялся. Но он не видел смысла платить, если есть другой выход. Зайдя по пояс в воду, он остановился и посмотрел на Хериольфа поверх темного борта корабля, как смотрит пеший на всадника.

— Куда направляетесь? — спросил он.

— В Дублин, с восходом солнца.

Дублин. Не так уж и плохо.

— Мне с вами по пути, — ответил Бьярни.

— Деньги есть? — спросил купец. Он наверняка знал, как и все жители поселения, о святом отце и озере, но ни словом об этом не обмолвился.

— Я плачу не золотом или товаром, — ответил Бьярни, — а службой.

— И какая же это служба? — Хериольф наклонился через фальшборт, ухмыляясь. — На моряка ты не похож.

— Пока нет, — сказал Бьярни, усмехнувшись в ответ, — но с веслами я уж как-нибудь справлюсь. Хотя вот это мне больше по душе, — и он положил руку на меч.

— Надо же! Телохранитель? Для меня, мирного торговца? Неужели конунги викингов[10] отреклись от своей клятвы нападать только на тех, кто живет на суше и бороздит моря, а торговцев отпускать с миром?

— Всегда найдутся люди, готовые нарушить чужой уговор, — ответил Бьярни с надеждой в голосе.

— Или чужую клятву, — капитан пожал плечами. — Ничего, все мы совершаем ошибки. Скажи мне, что ты собираешься делать в Дублине?

У Бьярни не было времени подумать об этом. Он знал только, что Дублин — богатый город, куда стекается весь мир от Исландии до Византии. Там наверняка много возможностей.

— Вступлю в войско конунга Хальфдана[11], — ответил он, не задумываясь. Он сомневался, что Хериольф слушает его, потому что тот следил за погрузкой какого-то особенно ценного груза. Но тут он повернулся к Бьярни и сказал:

— Человек, который продает свои услуги, должен тщательно выбирать хозяина. Хальфдан не похож на Олафа Белого[12]. Он свиреп, как волк, но непрочно сидит на троне, с которого его уже однажды свергли.

— Значит, судьба того, кто последует за ним, будет весьма интересной, — сказал Бьярни.

— Или короткой.

Бьярни стало невыносимо холодно в воде.

— Начнем с Дублина, а потом посмотрим, куда поведет меня ветер и прилив. Можно мне подняться на борт?

Купец засмеялся:

— Кидай сюда свой узелок.

Бьярни закинул узелок, Хериольф поймал его и протянул ему руку. Бьярни схватил ее, выпрыгнул, как лосось, из воды и перебрался через борт, очутившись на раскачивающейся палубе торгового судна.

Когда с утренними сумерками начался прилив, сопровождаемая криками чаек «Морская корова» вышла в море, и команда налегла на весла в такт напевного «Навались! Навались!» Хериольфа, стоявшего у рулевого весла. А Бьярни примостился у ног купца, положив обнаженный меч на колени.

Глава 2. На улицах Дублина

Бьярни и не представлял себе, что где-то в мире мог существовать такой город, как Дублин. Даже Миклагард[13], который одни называли Византием, а другие Константинополем, и чьи улицы, как он слышал, были вымощены золотом, вряд ли превосходил красоту Дублина, хотя узкие, извилистые улочки города, казалось, были покрыты лишь обломками брусчатки, утопавшей в весенней слякоти. Но город был таким большим, а домов так много, а толпа такая пестрая…