Малыш - Николай Бербец

Через несколько дней, вынося мусор, Аржанов опешил от увиденной им картины. Мимо подъезда проезжали жигули, на капоте которого сидела девка. Откинувшись назад, она сладострастно повизгивала. Её левая грудь обнажилась почти до самого соска, лёгкое платьице задралось, обнажив упругие красивые ноги. Явно что-то случилось в её жизни, что наполняло её такой степенью радости и сладострастия.

Аржанов рассказал жене о виденном. Жена оказалась более осведомлённой во всём, что происходило в доме. Оказалось, что после смерти бабки, квартира досталась по наследству внучке-гулёне. Бабка, будучи ещё жива, ей отписала. Вот внучка и веселилась.

Запах сирени

Андрей Иванович сидел за кухонным столом. Чай в большой, с одного боку надтреснутой кружке давно остыл, а он все сидел, прикрыв глаза и нахмурив брови, и как бы весь, сжавшись в комок. Какое-то подобие мыслей протекало в нем, но он вряд ли смог бы объяснить, о чем думал. Это скорее были не мысли, а оцепенение, состояние, отклик на навалившиеся на него события последних месяцев жизни.

Ему вспомнилась болезнь сестры. Эти долгие хлопоты возле нее, эти бессонные ночи и переживания. И её последняя, предсмертная ночь, когда она металась в постели и всё время просила её приподнять, как будто хотела что-то высмотреть впереди. Она затихла под самое утро, когда ему казалось, что не хватит сил дождаться утра, когда он тысячу раз пожалел, что отказался от помощи родственников и соседей.

Ему не хотелось ничто вспоминать, но какие-то отдельные картины выплывали из памяти, казалось, только для того, чтобы поддерживать вот это его мучительное состояние, в котором он уже пребывал второй день.

Выходные дни, призванные дать ему отдых, привели его в состояние безысходности. Тягостные предчувствия терзали его. Жизнь как бы по капле истекала из его души. Жизнь, которую он так любил и о которой так сожалел, потому что прошла она не совсем так, а скорее совсем не так, как ему хотелось бы, эта жизнь словно утекала по капле все эти выходные. И он, измученный бесконечно всплывающими картинами из прошлого, всплывающими помимо воли и сознания, только и ждал, когда всё уляжется в нем, и он сможет жить по-прежнему.

Он встал из-за стола, прошёл в общую комнату и прилег на диван. Было ощущение, что тело обессилено ныло, не желая ни шевелиться, ни жить. Андрею Ивановичу стало страшно. И этот страх, заползающий, казалось бы, в каждую клеточку его тела, заставил его встрепенуться и встать. Андрей Иванович включил телевизор и попытался смотреть какой-то сериал, но ощущение безысходности не проходило. Тогда он вспомнил, что ему надо бы заняться ремонтом газовой колонки. Выходные заканчивались, и идти завтра на работу, не приняв ванну, было для него неприемлемо.

Андрей Иванович во всю свою жизнь дома все делал сам, и, будучи человеком дисциплинированным, никогда не откладывал дела надолго. И если бы не это, не весть откуда накатившее на него состояние, занялся бы ремонтом ещё вчера.

Андрей Иванович принес с балкона сумку с инструментом и принялся за работу. Эту газовую колонку он помнил еще с юности и перебирал её с упрямой постоянностью, не желая менять на новую. Ремонт колонки продвигался быстро. Он еще позавчера купил ремкомплект, и поэтому, долго не думая, заменил все прокладки, где надо сделал подмотку. И разобрав и газовую часть, продул, прочистил и все смазал.

Когда ремонт был закончен, Андрей Иванович, открыв воду в ванной, зажег колонку, и некоторое время стоял, держа руку под струей воды и чувствуя, как она становится с каждым мгновением все горячее. Потом отрегулировал температуру воды, и стал набирать ванну. И ещё некоторое время сидел, удовлетворенно размышляя о том, что вот он сделал для себя хорошее дело. Долго собирался, но зато сделал добротно: нигде теперь даже не мокреет. А то приходилось кастрюльки подставлять под колонку. Теперь можно какое-то время пожить спокойно. Хотя, как знать. Если теперь радиатор не потечет. В прошлый раз, когда Андрей Иванович промывал его кислотой, он обратил внимание на одно подозрительное место. Там, где радиатор соединяется с переходной трубкой, пришлось развальцовывать её конец. А так как приспособления специального у него нет, то трубка в месте развальцовки чуть-чуть треснула, и Андрей Иванович очень переживал, что в этом месте может быть течь. Но обошлось. И хорошо, если бы колонка теперь поработала, хотя бы год – другой без проблем.

Андрей Иванович не любил непорядка в доме. Каждый выходной он себе находил работу по дому. В прошлый раз перебрал газовую печку, хотя она, в общем-то, и работала неплохо. Но он каждый краник перебрал, и перечистил, и смазал. И внутри печку пылесосом прочистил. В позапрошлый выходной на балконе разбирался, а то за зиму как-то все оказалось разбросанным. Не то чтобы уж очень сильно, но Андрей Иванович старался все ставить на свои места. Пустые банки накопились – надо было спустить в подвал. На полках в шкафу за зиму все перемешалось. Потому что, если и брал что либо, то ставил уже куда поближе, и неохота было по холоду свой немудренный скарб сортировать. Балкон, конечно, небольшой, стандартный, но Андрей Иванович в свое время сделал там с боков, во всю стену, капитальные шкафы, и добра там можно было сложить немеряно. Хотя какое у него добро, так всякая всячина. В основном как у многих, когда и выкинуть жалко и хранить хлопотно. И уж в тот раз Андрей Иванович многое не пощадил: вынес на мусорку. И старые светильники, и горшки цветочные, и учебники старые. И еще многое надо было бы вынести, да видно еще не пришло время полностью избавиться от жалости к старым вещам.

Андрей Иванович сходил в ванную попробовал, как вода. Ванна заполнилась наполовину. Андрей Иванович сложил инструмент в рабочую сумку, выбросил в мусорное ведро все не нужное, и тщательно протер столешницу. Осталось отнести инструмент на балкон и готовиться к приему ванны.

Андрей Иванович, ранее заядлый курильщик, уже более двух лет не курил. И иногда страдал от этого, потому что курение раньше заглушало в нем тоску. Потому что сам этот процесс представлял собой некое таинство, молитву. Он выходил на балкон, и совершал череду каких-то манипуляций, которые в общей совокупности своей, как бы оттесняли и предшествующие события, и предшествующий настрой мыслей и переживаний. Он доставал пачку сигарет, потом доставал из нее сигарету, обязательно разминал ее в руках, потом находил спички и прикуривал, и уже до первой затяжки как бы выдыхал из себя что-то. И уже рождался некий настрой: «Ничего, разберемся».

«Оттого так и трудно отказаться от вредных привычек», – размышлял Андрей Иванович – «потому что они убаюкивают совесть и оттесняют страх. Бросил курить, не стал с друзьями по выходным застолья устраивать, вот и мысли одолевают: для чего все было и что будет; отчего жизнь и для чего смерть».

Смерти Андрей Иванович уже как-то не боялся, если, конечно, предполагать естественную смерть. Вот жил-жил и устал. Лег, да и умер. И тогда смерть разве не благо? Да вот только много всяких если… Если бы не болея, да хлопот другим не доставляя, да если бы еще и понять для чего жил, хотя бы в узком человеческом понимании. Да если бы…

Андрей Иванович вышел на балкон и в нос ему ударил пьянящий запах сирени. Он любил этот запах и удивился, как это он мог пропустить тот момент, когда она распустилась.

Много лет назад Андрей Иванович посадил под балконом три куста сирени. Они со временем очень сильно разрослись, так что даже из соседних домов по вечерам приходили ломать сирень. Андрей Иванович только посмеивался: в этом году обломают, а на следующий год еще пышнее будет. А потом на первый этаж вселились другие соседи, и пошел скандал. Вот новая хозяйка хочет разбить палисадник, а сирень мешает. Он сначала сердился, что-то доказывал, расстраивался, а потом в один день смирился, и чтобы не развивать более склоку вышел, и вырубил все кусты.

Хозяйка с первого этажа повозилась один сезон с клумбой, да и бросила. А сирень через три года поднялась и вновь зацвела. И всегда пробуждал этот запах в Андрее Ивановиче и жажду жизни и надежду. Но сейчас этот запах только усугублял все нарастающее чувство безысходности.

Он постоял немного и пошёл купаться. И уже лежа в ванной, подумал, что не этот ли запах, просачивающийся в квартиру через открытую в общей комнате форточку, и породил в нем изначально внутреннее страдание. Запах сирени был для него запахом первой любви, запахом предвкушения безграничности жизни. И вот эта жизнь вдруг так просто и так незаметно приблизилась к завершению, так будто и не было ничего. Вот вчера он шел с букетом белой сирени на свидание, а сегодня уже нет в живых жены, нет сестры. И он один, и впереди только обрыв, и невозможность былого полета.