Большое соло для Антона - Герберт Розендорфер

Вчера вечером Марианна телевизор не смотрела. Может быть, она неожиданно победила свою аллергию часов в пять утра, и Хоммеры на радостях по этому поводу и, вероятно, чтобы воспользоваться улучшающимся состоянием дочери, отправились на спонтанную прогулку?

Было уже тридцать пять минут девятого. Антон Л. выпил кофе. На завтрак он обычно ничего больше не ел. Как правило, голод он чувствовал часам к десяти. В это время он имел обыкновение приносить себе из столовой бутерброд с колбасой и бутерброд с сыром, а также стакан яблочного сока, то есть из временного лотка, который хозяйка столовой устанавливала в холле. Сама же столовая всегда открывалась лишь в половине двенадцатого.

Антон Л. снова вышел на веранду. Игуана Соня за прошедший час так и не пошевелилась. Антон Л. подошел к касательной, по которой скользил ее взгляд, и посмотрел на животное. Тонкая, как лезвие ножа, продольная складка удивительных размеров свисала у него от подбородка до лап, или у нее, у Сони. Маленький кружок пульсировал за ушами, вернее, за тем местом, где у нормального животного следует искать уши. Десять минут девятого. Если бы Антон Л. вышел прямо сейчас, он бы пришел не с таким уж большим опозданием, что могло бы броситься в глаза кому-нибудь из начальства.

Антон Л. был еще и периодическим ипохондриком. Через неравномерные промежутки времени его одолевали мнимые болезни. Ипохондрические периоды не совпадали с периодами чрезвычайной чистоплотности, но иногда накладывались друг на друга. Когда Антон Л. впадал в свой болезненный период, любой прохладный, а также любой теплый ветерок становились для него опасными. Например, от определенного сорта овощей у него появлялась под кожей невидимая сыпь или от слишком тугого пояса на брюках возникали боли межпозвоночных хрящах. Слизистые оболочки нужно было аккуратно лечить. Но особенно он страдал от набухания солнечного сплетения, недуга, который он открыл после изучения множества популярных книг, в частности «Астрологической медицины». Он боролся со своими болезнями естественно-лечебными средствами, а именно тем, что натягивал два чулка, один поверх другого, или тем, что закрывал все открытые окна и открывал все закрытые или тем, что прикручивал включенное отопление и включал прикрученное, но прежде всего тем, что обиженно реагировал на то, что другие не замечали его болезни. Само собой разумеется, это чувствовали на себе те, кто имел несчастье в это время общаться с Антоном Л. Чаще всего при этом страдал сосед Антона Л. по кабинету. По причине того, что болезни Антона Л. слепая классическая медицина не признавала или признавала редко, Антон Л. был вынужден ввиду отсутствия медицинской справки во время своих квартальных вялопротекающих хворей почти всегда ходить на службу. Соседи по кабинету, которые, как уже упоминалось, часто менялись, время от времени предлагали различные методы в тот самый день, когда на Антона Л. наваливались его болезни, о которых он, конечно же, рассказывал с большим сожалением. Некоторые коллеги его рассказы пропускали мимо ушей, игнорировали. Некоторые все превращали в шутку, и, что действительно серьезно разозлило Антона Л., один дал себя, так сказать, заразить – у него высыпала подкожная сыпь, он заболел набуханием солнечного сплетения и превзошел Антона Л. в нервном грибе.

Уже вскоре после того, как он встал из постели, Антон Л. почувствовал в солнечном сплетении угрожающие раскаты. Сейчас, в без пятнадцати девять, Антона Л. начало заполнять сознание того, что он снова заболел. «Я не пойду сегодня в финансовое управление, – сказал он себе (один день можно было отсутствовать и без справки). – Я позвоню».

Телефон стоял в гостиной. Антон Л. из осторожности постучал. В ответ не раздалось ни шороха. Он зашел в гостиную. Гардины были все еще опущены. Антон Л. не решился (ведь он и так зашел без приглашения в гостиную) эти гардины поднять. Поэтому он щелкнул выключателем. Свет не загорелся. Он пощелкал выключателем несколько раз. Свет не загорался. Антону Л. все-таки пришлось поднять гардину. Телефон стоял на письменном столе господина Хоммера, и его господин Хоммер использовал лишь изредка. (Он писал в год одну открытку с выражением соболезнования, а может быть, даже две; больше он ничего не писал.) Письменный стол достался господину Хоммеру из списанного инвентаря финансового управления, потому что господин Хоммер тоже раньше трудился в финансовом управлении. (Именно поэтому Антон Л. и попал в комнату, сдаваемую господином Хоммером. А с другой стороны, именно поэтому господин Хоммер отказался от своего принципа сдавать комнаты только лицам женского пола.) На большом, тяжелом и темном письменном столе ничего не стояло, кроме телефона. Рядом с ним лежала тонкая тетрадь: генеалогические таблицы английской семьи из телесериала.

Номер финансового управления Антон Л. знал наизусть. Он снял трубку. Гудка не было. Антон Л. несколько раз нажал на рычаг – ничего. Но он все-таки набрал номер финансового управления. Линия по-прежнему молчала. И это в ответ больному человеку, у которого опухало солнечное сплетение. Антон Л. положил трубку на рычаг. Вполне вероятно, что молчание телефона связано с отсутствием тока в сети. Было уже почти восемь часов. Теперь уже Антон Л. не мог идти на службу. Ему нужно было спуститься вниз к телефонной будке. Антон Л. взялся за шнур гардины, чтобы снова аккуратно эту гардину опустить. Его взгляд упал на другую дверь гостиной, на ту, через которую он не заходил. Эта другая дверь вела в комнату Марианны. Он осторожно подошел и постучал. Никто не ответил. В ту комнату он не заходил никогда. Он медленно нажал на ручку. В комнате было темно, но напротив двери можно было различить кровать. Она была разостлана, но в ней никто не спал.

«Значит, все-таки правда, – подумал Антон Л – Они наверняка отправились гулять». Или: быть может, они скрытно ходят каждую ночь гулять с голой дочерью? Потому что по-другому девушка подышать свежим воздухом никак не может? И при этом, возможно, они сегодня ошиблись во времени? Нет, господин Хоммер бы не ошибся. Может быть, они ушли сегодня гулять так далеко, что до рассвета не смогли вернуться и вынуждены теперь до самой ночи прятать Марианну в долине реки? И господин Хоммер уже добрых полчаса назад был вынужден садить свои кактусы под открытым небом – без подогретой сельтерской воды и даже без холодной… Или, может быть, случилось так, что какой-нибудь полицейский обнаружил их троих и за нарушение норм общественной морали всех их арестовал? Антон Л. почти пожелал это старому Хоммеру.

Антон Л. вернулся в свою комнату, натянул вторую пару чулок и вышел из квартиры. На втором этаже, в квартире владелицы дома, лаяла Ирма, овчарка. Ирма, жирная, мышиного цвета овчарка с желтовато-паршивыми пятнами, заслышав проходящего мимо Антона Л., прыгала с внутренней стороны на входную дверь. «Значит, сегодня она не выглядывает», – подумал Антон Л. Домовладелица, фрау Шварценбек. имела обыкновение в дневные рабочие часы смотреть сквозь глазок своих дверей. Ее домработница, карлица, смотрела тогда сквозь низко расположенную прорезь почтового ящика.

Когда Антон Л. вышел на улицу, на него со всех сторон обрушился адский шум. Из всех находящихся поблизости квартир лаяли собаки. «Мне еще никогда не приходилось слышать сразу так много собак… Только вот, что им нужно?»

Телефонная будка стояла неподалеку от дома, в парке, который дальше переходил в речную долину, где сейчас, по всей видимости, пряталась семья Хоммеров. Антон Л. вошел в телефонную будку. Он снял телефонную трубку и бросил в прорезь две монетки по десять пфеннигов. Но и этот телефон словно умер. Две десятипфенниговые монетки выпали обратно.

«Очень странно», – подумал Антон Л.

Когда он снова поднялся наверх, ему вдруг пришло в голову, что на этом отрезке, хоть и коротком, но проходящем через более чем оживленную улицу, он совершенно никого не встретил.

II

Кошка на стене сада больницы Святой Клариссы

Он совершенно никого не встретил.

Антон Л. сидел в своей комнате на кровати. Одну пару чулок он снова снял.

«Сейчас уже четверть девятого, – подумал он – Если сейчас, в четверть девятого, на улице никого нет…»

Собаки на соседней веранде буйствовали, и до Антона Л., как ему казалось, доносилось даже хриплое, жирное тявканье Ирмы со второго этажа. Теплое, ясное утро начало прогревать веранду и опосредованно, через окно, комнату. Само по себе мирное настроение.

«Сейчас, в без четверти девять кто-нибудь должен быть на улице. Такого не бывает, чтобы на улице никого не было, разве что…»

О склонности Антона Л. к самоанализу было уже сказано. Позднее, когда у него появилось время и настроение поразмышлять об этих часах, он вспомнил и об этих своих мыслях, на кровати, после того, как снял вторую пару чулок. Он вспомнил о – самом по себе – мирном настроении и еще о том, что со стороны улицы вполз огромный черный червяк, невидимый, но тем не менее черный червяк, который всосал в себя все мирное настроение, потому что там, на улице, никого не было, не было никого в тот самый час, когда там обязательно должен был кто-то быть, разве что…