Штамм. Закат - Гильермо дель Торо

Ди был советником королевы Елизаветы I. Будучи не в силах расшифровать таблички, он хранил их в качестве магических предметов вплоть до 1608 года, когда, понуждаемый нищетой, продал таблички – при посредстве дочери Катерины – ученому раввину Авигдору Леви, обитавшему в старом гетто города Мец, что во французской Лотарингии. Несколько десятилетий раввин, во всеоружии своих уникальных способностей, скрупулезно расшифровывал таблички – пройдет почти три столетия, прежде чем кто-либо иной сможет расшифровать похожие письмена, – и в конце концов преподнес манускрипт с результатами мучительных изысканий в дар королю Людовику XIV.

По получении текста король приказал немедленно бросить старого раввина в темницу, а таблички – уничтожить вместе со всей библиотекой ученого и его священными реликвиями. Таблички были разбиты в пыль, а манускрипт приговорен к заточению в склепе, где уже таилось немало запретных сокровищ. В 1671 году фаворитка Людовика XIV маркиза де Монтеспан, жадно охочая до всего оккультного, организовала тайное изъятие манускрипта из склепа, после чего он оставался в руках Катрин Ла Вуазен, повитухи, колдуньи и конфидентки маркизы, вплоть до изгнания де Монтеспан, последовавшего в связи с ее причастностью к истерии, поднятой вокруг дела об отравителях.

В 1823 году книга ненадолго всплыла на поверхность, объявившись во владении печально известного лондонского развратника и любителя словесности Уильяма Бекфорда. Манускрипт фигурировал среди книг библиотеки Фонтхиллского аббатства; это аббатство служило Бекфорду дворцом утех – там была собрана большая коллекция естественных и противоестественных диковин, запретных книг и шокирующих произведений искусства. Гигантское здание аббатства, выстроенное в неоготическом стиле, а также все, что в нем находилось, было отдано в уплату долга некоему торговцу оружием, после чего книга снова исчезла из виду – примерно на сотню лет. В 1911-м она была ошибочно – а может, исподтишка – выставлена на аукционе в Марселе под названием «Casus lumen»,[3] однако манускрипт никто так и не предъявил для осмотра, а сам аукцион был спешно прекращен ввиду загадочной эпидемии, охватившей город. Все последующие годы считалось, что манускрипт уничтожен. И вот он – совсем рядом, прямо здесь, в Нью-Йорке.

Но – пятнадцать миллионов долларов?! Двадцать пять миллионов?! Найти такие деньги просто невозможно. Должен быть другой путь…

Самым большим страхом Сетракяна, – страхом, которым он не осмеливался ни с кем поделиться, – было то, что битва, начавшаяся так давно, уже проиграна. Что все происходящее – эндшпиль, и королю рода людского грозит неминуемый мат, однако человечество упорно пытается сделать несколько последних ходов на всемирной шахматной доске.

Сетракян закрыл глаза, пытаясь совладать с гулом в ушах. Гул никуда не делся – по сути, он только усилился.

Таблетка никогда не действовала на него таким образом.

Едва осознав это, Сетракян замер. Он поднялся на ноги.

Это была вовсе не таблетка. Гул шел отовсюду. Низкий, неясный, но звук все же присутствовал – и не внутри Сетракяна, а вовне.

Ясно. Они не одни.

«Ребенок!» – подумал Сетракян.

С величайшим усилием он оттолкнулся от кресла и направился к комнате Зака.

Тук-тук-тук…

Это мама шла за своим мальчиком.

* * *

Зак Гудвезер сидел, скрестив ноги, на крыше здания, в котором размещался ломбард Сетракяна. На коленях у него лежал раскрытый папин ноутбук. Зак забился в самый угол крыши – это было единственное место, где он мог пользоваться Интернетом, тайком подсоединившись к незащищенной домашней сети какого-то юзера, жившего по соседству. Беспроводная связь была очень слабой – индикатор сигнала показывал всего одну-две черточки, – поэтому поиск в Сети шел с черепашьей скоростью.

Пользоваться папиным компьютером Заку запрещалось. Вообще говоря, предполагалось, что он уже спит. Но у одиннадцатилетнего мальчика и в обыкновенной-то обстановке были проблемы со сном – его мучила бессонница, причем с давних пор, и этот факт ему некоторое время удавалось скрывать от родителей.

Зак-Бессоньяк! Так звали его первого супергероя. Это был восьмистраничный комикс, авторство которого полностью принадлежало Закарии Гудвезеру: он его написал, нарисовал и начертал красивым шрифтом все слова – сначала карандашом, а потом тушью. В комиксе шла речь о подростке, который по ночам патрулировал улицы Нью-Йорка, срывая планы всяческих террористов и осквернителей. И террористов-осквернителей. Заку никогда не удавалось правильно нарисовать складки накидки, но лица получались вполне сносно, а мускулатура выходила совсем хорошо.

Сейчас город особенно нуждался в Заке-Бессоньяке. Сон был роскошью. Роскошью, которую никто не позволил бы себе, если бы все знали столько, сколько знал Зак.

Если бы все увидели то, что видел он.

Считалось, что Зак спокойно дрыхнет себе в спальном мешке, набитом гусиным пухом, в свободной спальне на третьем этаже. В комнате пахло чуланом, как в той каморке с панелями из старого кедра, что была в доме его дедушки и бабушки, – каморке, которую больше никто не посещал, за исключением разве детей, любящих все вынюхивать и разведывать.

Маленькую спальню, где стены сходились под странными углами, господин Сетракян (или профессор Сетракян? – Зак, видя, как старик ведет дела в своем ломбарде на первом этаже, до сих пор не имел четкого мнения на этот счет) использовал в качестве кладовки. Кренящиеся в разные стороны стопки книг, множество древних зеркал, гардероб со старой одеждой… И еще несколько запертых сундуков – крепко запертых на настоящие замки, а не на какие-нибудь подделки, которые легко расщелкиваются, стоит только всунуть в скважину скрепку или стержень от шариковой ручки (Зак уже испробовал и то и другое).

Крысолов Василий Фет – или Ви, как он предложил Заку называть его, – притащил снизу, из торгового зала, отданный кем-то в залог телевизор «Саньо» с большими круглыми ручками и дисковыми регуляторами вместо кнопок и подсоединил к нему допотопную, еще с игровыми модулями, восьмибитную приставку «Нинтендо».

Ожидалось, что Зак будет торчать здесь безвылазно, играя в «Легенду Зельды». Вот только замка на двери спальни не было. Папа с Фетом перекрыли окно решеткой из толстых железных прутьев, причем прикрепили ее изнутри, а не снаружи. По словам Сетракяна, решетка была частью клетки, оставшейся еще с 1970-х. Отец с Фетом прикрутили ее прямо к несущим балкам.

Зак понимал: они не пытались запереть его внутри. Они пытались оставить ЕЕ – снаружи.

Он поискал персональную страничку папы на сайте Центра по контролю и профилактике заболеваний и увидел лишь: «Страница не найдена». Значит, они уже вычистили ее из правительственного портала. Поиск по ключевым словам «доктор Эфраим Гудвезер» вывел Зака на массу новостных ссылок. Доктора Гудвезера представили дискредитировавшим себя чиновником ЦКПЗ, сфабриковавшим видеозапись, на которой якобы убивали человека, обратившегося в вампира. Сообщали, что он загрузил эту запись в Интернет (на самом деле это Зак загрузил тот самый клип, который отец запретил ему смотреть), с тем чтобы в личных интересах использовать истерию, поднявшуюся вокруг солнечного затмения. Вот это последнее – вообще чушь собачья. Какие такие «личные интересы» могли быть у папы, помимо спасения жизни людей? Один новостной сайт сообщал о Гудвезере следующее: «…всем известно, что он алкоголик, ввязавшийся в сомнительную борьбу за попечение, а теперь этот человек, надо полагать, еще и пустился в бега вместе с похищенным сыном». От этих слов у Зака внутри все словно заледенело. В той же статье говорилось, что в настоящий момент местонахождение бывшей жены Гудвезера и ее друга остается неизвестным, – судя по всему, они мертвы.

В последние дни Зака тошнило от всего, однако ложь в этой статье была особенно ядовитой. Все вранье, все до последнего слова. Да знают ли они правду? Или… им до лампочки? Или, может, они используют беды, обрушившиеся на его родителей, «в личных интересах»?

А обсуждение в Сети? Комменты были еще хуже самих статей. Сейчас Зак не мог отвечать на весь тот бред, который анонимные комментаторы наговорили о его папе, не мог реагировать на их фальшивую спесивую праведность. Он должен был разобраться с ужасной правдой о его матери, дать отпор той пошлятине, которая изливалась в блогах, – что же до народа на форумах, то они просто ни черта не понимали.

Да и можно ли понять это? Как оплакивать того, кто, по сути, не умер? И как бояться того, чье желание быть рядом с тобой простирается в вечность?

Если бы мир узнал правду, ту правду, которую Зак видел собственными глазами, тогда доброе имя папы было бы восстановлено, а его голос – услышан… Но ничего в корне не изменилось бы. Его мама и его жизнь уже никогда не будут прежними.