Загадочные экспедиции - Михаил Чекуров

— Позвольте, уважаемый Геннадий Васильевич, вы забыли об огнестрельном оружии, — вновь прервал штурмана корабельный врач. — А оно могло коренным образом изменить соотношение возможностей. Кроме того, вы забыли сказать о ремеслах, земледелии, скотоводстве. Разве здесь новгородцам нечему было поучить своих гостеприимных хозяев?

Другие слушатели также торопились подать свои реплики:

— Необходимо учесть весь комплекс знаний, которыми обладали русские в XVI в., и прежде всего письменность и металлургию.

Геннадий Васильевич постучал ногтем по пустому стакану, как в председательский колокольчик:

— Я вижу, вы в обиде за предков! Должен сказать, товарищи, что упомянутые вами факторы в ситуации, описанной мной, не играли сколь-либо заметной роли! Вспомним, кто они были, эти легендарные новгородские первопроходцы. Обычно их называли ушкуйниками (от слова «ушкуй», имевшего двоякое значение: речная весельная лодка и белый медведь). И были они смелыми мореплавателями, охотниками, рыбаками, открывателями новых земель и, конечно, воинами. Хороший ушкуйник мог грести тяжелым веслом от восхода до захода, не сбавляя темпа, мог раскроить медведю череп ударом топора, построить избу, острог, стойко переносить голод и холод, изнурительный труд и прочие лишения. Именно эти качества были необходимы в дальних краях. Земледельцами и скотоводами ушкуйники не были, да и заниматься этим в районах, которые они осваивали (север Европы и Азии), было делом малоперспективным. Что же касается железа и жилищ… — здесь Геннадий Васильевич сделал паузу и после непродолжительного раздумья произнес:

— Эти вопросы я пока оставлю открытыми, ибо считаю целесообразным вернуться к ним несколько позднее.

А теперь перейду к огнестрельному оружию. Начну с того, что в XVI в. и в регулярных, армиях Европы оно было представлено тяжелыми, конструктивно несовершенными аркебузами, в России — пищалями. Однако широкого распространения они еще не получили. К тому же без пороха и свинца пищаль теряла всякую ценность. А где их было взять в сибирской глухомани? Одним словом, лук, самострел, рогатина, топор — вот что составляло основу вооружения новгородского ушкуйника. Не стоит переоценивать и его духовный багаж. Грамотеев-книжников не было среди ушкуйничьих ватаг.

Образ жизни, который должны были вести на Аляске новгородцы, вряд ли позволил бы им заниматься воспитанием своих чад. Мужчина здесь прежде всего воин, охотник, рыбак, а это значит, что значительную часть времени он проводит вне семьи. Таким образом, дети-малолетки язык, обычаи, круг интересов, понимание мира и образ мышления в целом воспринимают от матерей и сверстников. В данном случае таковыми были индейцы Аляски.

И наконец, в истории имеется немало примеров того, как испанцы, англичане, французы и прочие европейцы, попадая в туземную среду одиночками или небольшими группами, ассимилировались в ней. Один из таких «отуземившихся» европейцев встретился в Австралии в прошлом веке. Произошло это при следующих обстоятельствах.

В 1855 г. к побережью Австралийского континента подошел английский корабль с группой переселенцев на борту. Они искали район наиболее удобный для основания колонии. На берегу англичанам попался одинокий туземец. Точнее говоря, он сам подошел к костру белых пришельцев. Голое тело, темная кожа, заросшее волосами лицо, примитивное копье, язык жестов — все это говорило англичанам, что перед ними абориген. Однако черты лица, доброжелательность и, главное, латинские буквы, вытатуированные на его руке, заставили англичан приглядеться к нему повнимательнее. Таинственный дикарь прижился в лагере поселенцев-колонистов. Вскоре он научился понимать английский язык, а затем и говорить на нем. И только тогда изумленные англичане узнали, что имеют дело с соотечественником.

Тим Бакли, двадцатитрехлетний солдат королевской армии, за какой-то дисциплинарный проступок был осужден и сослан на каторгу в Австралию: в Лондоне полагали, что правонарушителям самое место в этой дикой, необжитой стране.

Любовь к свободе толкнула Бакли на бегство. Впрочем, правильнее было бы назвать поступок этот уходом из цивилизации. Беглецу удалось установить нормальные взаимоотношения с аборигенами, а затем освоиться в их среде. Он научился жить на лоне природы и пользоваться ее дарами. Собственно говоря, Бакли стал настоящим аборигеном: ходил обнаженным, ел личинок насекомых, червей, рыбу, убитую копьем собственной работы дичь и начисто забыл все, что было связано с его страной, национальностью и социальным происхождением.

Через 30 лет туземной жизни благодаря стечению обстоятельств Бакли встретился с представителями цивилизованного общества как австралийский абориген. А затем начался обратный процесс: ему пришлось привыкать носить одежду и пользоваться ложкой, соблюдать элементарные правила гигиены и приличия, заново учить (вспоминать) английский язык и все то, что связано с понятием «английский образ жизни»[3].

Учтите, что все это случилось в XIX в. Так стоит ли категорически отрицать возможность подобной ситуации в веке XVI?

Штурман сделал паузу и оглядел аудиторию, явно ожидая реакции слушателей.

— Сомнение необходимо при познании, — бросил реплику врач. — Однако сомнение и категорическое отрицание не одно и то же, Геннадий Васильевич. — Насколько я понял, вы считаете, что именно новгородцы были первыми русскими людьми, ступившими на землю Аляски в XVI в.?

— Не совсем так, — ответил штурман. — Версия о русском проникновении на Аляску в допетровскую эпоху не ограничивается новгородцами. Завтра, если вы того пожелаете, я продолжу рассказ, сейчас же вас ждут «объятия Морфея», а меня служебные обязанности.

Оживленно обсуждая рассказ штурмана, мы разошлись по каютам. Надо сказать, что слушатели разделились на две группы. Одни горячо поддерживали его версии, другие (во главе с доктором) отнеслись к ним скептически. И несмотря на разные комментарии, все с интересом ожидали продолжения.

Следующий день прошел в обычных хлопотах, а после ужина участники экспедиции и свободные от вахты члены команды корабля собрались в кают-компании, дабы услышать продолжение рассказа о первых русских американцах.

Геннадий Васильевич начал с краткого изложения содержания «предыдущей серии».

— Итак, мы ознакомились с первым вариантом русского проникновения в Америку. Суть его, как вы помните, заключается в том, что новгородские ушкуйники в XVI в. могли достичь Аляски и ассимилироваться среди тамошних аборигенов. А теперь перейдем к следующему варианту. Перенесемся на столетие позже (в век XVII), в те времена, когда держава Российская становилась на ноги после тяжких испытаний Смутного времени.

Трудностей на пути этого становления было немало. Прежде всего ощущался острый дефицит драгоценных металлов, а они в те времена были основой денежного обращения. Вот и приходилось Российской державе импортировать, помимо всего прочего, золото и серебро. Взамен же она экспортировала свои товары, среди которых ведущее место принадлежало пушнине («мягкой рухляди»). Большая часть ее поступала из Сибири в виде ясака (натурального налога).

Все более и более «мягкой рухляди» требовал Сибирский приказ, а освоенные территории уже не могли дать ее. Нужно было искать новые земли, и искателей оных в Сибири хватало. В 1648 г. один из них — Федот Алексеев (Попов) снарядил экспедицию, с тем чтобы морем достичь богатой зверем реки Анадырь. Разные люди принимали участие в этом предприятии. Но случилось так, что потомки запомнили главным образом сибирского казака Семена Дежнева. С группой единомышленников он присоединился к экспедиции в качестве сборщика ясака. На семи кочах торговые люди и охотники Алексеева, а также казаки Дежнева спустились по Лене в Северный Ледовитый океан. Затем через моря Лаптевых, Восточно-Сибирское, Чукотское и пролив между двумя континентами они вышли в Тихий океан.

Большая часть участников экспедиции погибла от стихий, лишений и оружия туземцев. Но тут необходимо отметить одну существенную деталь. Дело в том, что Семен Дежнев написал отчет о своем участии в экспедиции, и его содержание сохранилось для истории. Где и по каким причинам погибли кочи экспедиции, казак описал довольно обстоятельно, лишь о судьбе двух из них (пропавших в районе Берингова пролива) он не мог сказать ничего определенного. Возможно, эти кочи погибли в морской пучине. Но попробуем представить себе и другой вариант развития событий, а именно: вынесло кочи экспедиции Алексеева — Дежнева к неведомой земле и выбросило на берег. Те, кто остались живы, встретились вскоре с туземцами, которые оказали россиянам доброжелательный прием.

Чувствую, что гипотеза моя вызывает протест у Семена Николаевича. Упреждая его каверзные вопросы, даю пояснение. Племена аборигенов Аляски вели в те времена постоянные войны между собой. В этой обстановке возможность сделать союзниками, а быть может, и членами своего племени пришельцев с необычной, внешностью и грозным оружием была очень заманчивой. Кроме того, в туземных селениях в результате потерь на охоте и на войне не хватало мужчин, т. е. вдовы и сироты нуждались в кормильцах. Как видим, у аборигенов Аляски были основания приютить русских странников. Последним же могли понравиться если не туземки, то, во всяком случае, мягкий (по сравнению с Сибирью) климат Аляски и ее богатые охотничьи угодья[4].