Отец марионеток - Павел Ха

безжизненно повисли.

Народ расходился. Нет, не расходился – разбегался. Кто-то действительно удирал, и спины их уже мелькали в дальних торговых рядах, кто-то поспешно вышагивал прочь, а большинство просто разбрелось и делало вид, что интересуется содержимым ближайших прилавков. А на опустевшем месте, заложив руки за спину, лениво покачивался на пятках человек и презрительно смотрел на кукловода.

Старик знал его. Эти желтые соломенные волосы, узкое бледное лицо, бесцветные рыбьи глаза… Доносчик. Профессиональный стервятник, питающийся трупами.

Дурак, думал Фео, глядя на доносчика, какую же корысть ты во мне нашел? Дадут тебе половину моего имущества, и что ты с ним будешь делать? У меня же ничего, кроме этих кукол, но в них вся моя жизнь, а для тебя они что? Старые деревяшки в рваном тряпье!

Губы доносчика дрогнули, искривились в гнусной кривой усмешке, он резко повернулся и торопливо зашагал прочь. Старый Фео проводил его равнодушным взглядом, взял корзину и молча уложил в нее марионеток. На земле и на сцене тускло поблескивали брошенные зрителями монеты, но старик не стал их собирать. Теперь это не имело никакого смысла.

Он поднял корзину и побрел назад, в свою хижину. Все, бормотал Фео, кончились наши с вами спектакли. Не будет больше сказок, будет один лишь Берт.

Кукловод замедлил шаг, обернулся, чтобы взглянуть на место своего последнего представления и замер, пораженный. Людская толпа тихо и, как ему показалось, осторожно следовала за ним в отдалении. Он остановился – остановились и они.

В первый момент ему показалось, что люди хотят заступиться за него, но потом он все понял и захохотал так, что народ чуть отпрянул в испуге.

– Последний раз! Только для вас! – хрипло закричал старый кукловод и зашелся в надсадном кашле. – Бесплатно! Приглашаю всех! Только одно представление. «Смерть старого кукольника»! Прошу! – он театрально поклонился.

Люди молчали. Старик с жалостью посмотрел на них. В их глазах он видел одно только нетерпеливое ожидание и ни капли сочувствия. Скоты, подумал Фео и побрел домой, уже не оглядываясь. Народ тут же загудел и двинулся за ним.

В хижине старик развесил марионеток на стене и в последний раз сел на свое соломенное ложе.

– Ну, вот и все, – сказал он, с любовью глядя на кукол, – я вас покидаю, детки. Простите старика Фео. Если вам повезет, попадете к детишкам. Дети, они еще умеют играют и любить, как надо. Они обязательно вас полюбят, потому что таких, как вы, нельзя не полюбить. Они не посягнут на вашу чистоту. Если же нет… – кукловод горько усмехнулся, – тогда огонь – не самая худшая доля.

Теперь мой выход. Я стану марионеткой. Набросят петлю и на сук… Хоть в последнее мгновение поживу вашей жизнью. Может, наконец, узнаю и пойму, каково это – быть куклой и висеть на нитке…

Гул за стеной стих, и сквозь наступившую тишину до старика донеслись далекие звуки лязгающих доспехов.

– Пора, – сказал Фео и встал.

Он вышел из хижины и увидел раздавшуюся людскую толпу. В этот живой коридор въезжал всадник. Рядом с ним семенил желтоволосый доносчик, он злорадно поглядывал на кукловода и что-то горячо рассказывал сидящему в седле. За ними следовал отряд стражи. Замыкал шествие толстый небритый палач. Свернутая кольцами веревка висела у него на плече. В руках он нес высокую деревянную скамейку.

Фео поднял руку, чтобы заслониться от солнца, но тут что-то светлое и блестящее мелькнуло перед глазами, старик отодвинул ладонь от лица и удивленно замер.

Из ладони выходила прозрачная серебряная нить. Фео поднял другую руку и увидел вторую нить, точно такую же.

Кукловод тут же забыл обо всем: о приближающемся грозном отряде, о предстоящей казни, о толпе ротозеев, собравшихся поглазеть на его смерть. Фео повернулся к ним спиной и с радостным недоумением смотрел, как сверкающие нити тянутся от него к старой хижине – туда, где остались его марионетки.

Ну, конечно, думал он, эти нити связывали нас всегда, почему же я увидел их только сейчас? Странно, как раньше ему не приходило в голову, что всякая нить – о двух концах, и потянуть можно за любой…

В сердце горячо толкнулась надежда. Друзья мои! Я…

Но тут тяжелая грубая рука легла на плечо старика и рывком развернула его.

Перед кукловодом на холеном жеребце восседал немолодой и суровый вельможа. Фео знал его. Граф Валлен, правая рука герцога, его дальний родственник и верный слуга. О графе ходила равно добрая и дурная молва, говорили, что он жесток, но справедлив.

От графа не ускользнула радость, затаившаяся в морщинистом лице старика. Вельможа удивленно приподнял бровь.

– Ты ли кукольник Фео? – спросил он.

– Я, господин, – сказал Фео, улыбаясь.

– На тебя поступил донос. Ты дерзнул похулить светлейшее имя нашего герцога – это правда?

– Мой господин, – залепетал желтоволосый, – тому есть свидетели…

– Помолчи! – сурово оборвал доносчика Валлен и, обращаясь к старику, потребовал:

– Ну? Отвечай.

– Да, это правда, – сказал кукловод.

– По закону, – холодно произнес вельможа, – лицо, осмелившееся произнести хулу на светлейшего, должно быть тотчас же по доказательстве вины казнено через повешение. Ты сознался, вина доказана. Палач! Исполняй!

Толстяк выдвинулся вперед, осмотрелся, увидел большую раскидистую липу рядом с хижиной. Отыскав глазами подходящий сук, он довольно ухмыльнулся, снял с плеча веревку и принялся мастерить петлю.

Сердце кукловода бешено заколотилось. Что же вы, закричал он мысленно, это же ваша игра! Я всю жизнь наделял вас умом, силой и ловкостью. Теперь ваша очередь. Дайте мне необыкновенную силу! Я раскидаю их, как котят! Сделайте меня чародеем! Я разгоню их молниями с неба! Мы с вами вскочим на коня и умчимся туда, где нет ни герцога, ни его стражи, ни рыбоглазых доносчиков, ни толстых слюнявых палачей с предательскими добродушными мордами, где нет Берта с его фальшивыми марионетками. Ну?! Вы же теперь творцы, вы же все можете!..

Он замер, прислушиваясь к себе, все еще надеясь, что произойдет что-то необыкновенное, что невидимая река хлынет в тело, наполняя его силой давно ушедшей молодости, что вот сейчас он сможет сделать нечто удивительное и…

Палач со скучающим видом приблизился к старику, набросил ему петлю на шею, кивнул в сторону дерева и ласково сказал:

– Пойдем?

Фео в недоумении посмотрел на свои руки. Потом на палача. Обвел изумленным взглядом народ. Нити! Они были на месте!

Но ничего не происходило.

Все правильно, обреченно подумал старик, все так и должно быть. Ничего они не смогут. Они всего лишь куклы, фантазия им чужда. У них нет ни мыслей, ни желаний. Все, что они имеют – мое. Это я дал им. Они умеют играть, но не могут управлять. И, выходит, эти нити бесполезны.

Палач дернул за веревку и нетерпеливо забормотал:

– Ну, пойдем, пойдем…

– Пойдем, – покорно согласился Фео. Теперь уж точно все равно. Нити не