Кто убил Карла Романьо? - Варвара Мадоши

Я застонал, но стон мой совпал с ударом часов на башне ратуши. Я опаздывал на урок!

Позор! Такого за пятнадцать лет моей преподавательской карьеры со мной ни разу не случалось.

Карл Романьо даже из могилы умудрялся вносить хаос в мою жизнь!

* * *

Преподавание всегда настраивало меня на благодушный лад. Видеть юные, восторженные лица студентов, слышать их звенящие голоса…

…По правде говоря, я немного впал в буколистику. Говоря начистоту, большинство так называемой «современной молодежи» — не обременяющие себя излишним размышлением зрители, им недоступна вся красота высокой науки. Но почти на каждом потоке есть один-два человека, ради которых стоит раскрывать тайны мироздания всей остальной потенциальной толпе. А раз в несколько лет — или реже — попадается студент из тех, ради которых стоит строить университеты.

На мою долю подобное везение выпало уже дважды. Правда, в самом начале карьеры присутствие на лекциях вечно храпящего наследника беспутных баронов Романьо счастьем мне отнюдь не казалось.

К сожалению, та группа, в которой я должен был читать сегодня, являла в массе крайне удручающее зрелище. Но все-таки, подходя по опустевшему уже этажу к аудитории, я привычно собрался, чтобы в наиболее доходчивой форме донести до них некоторые ключевые положения векторизации заклятий (стоял август, начало семестра).

Всякий преподаватель знает: обычно студенты с началом лекции успокаиваются не сразу, если только не запугать их. Лично я всегда предпочитаю сделать уступку человеческой природе: кашлянуть, разложить на столе план лекций и один-два старинных свитка, приготовить линейки и транспортиры, может быть, направить кого-нибудь за мелом или за мокрой губкой, если староста не обеспокоился такими вещами заранее…

В этот раз, едва я переступил порог, в зале воцарилась мертвая тишина. Шествуя к столу, я физически ощущал, как пятнадцать ярусов аудитории смотрят на меня сотней пар глаз. На диво внимательных глаз: я считаю себя не худшим преподавателем, но едва ли на уроках мне удавалось настолько завладеть их мыслями!

Лишенный привычной паузы, я слегка занервничал; свитки и бумаги не находили нужного места, я суетился, сделал несколько лишних движений. Аудитория по-прежнему молчала.

Что это? Может быть, они обеспокоены предстоящим коллоквиумом?.. Или?..

Газету я выбросил в урну, но по-прежнему видел каждое слово в той злополучной статье, словно чья-то недобрая рука повесила печатное издание в воздухе перед моими глазами. Боги мои, неужели студенты боятся и презирают меня, считают меня убийцей моего лучшего друга?.. Опасаются оказаться на месте Карла?..

Я собрался с мыслями.

Как бы то ни было, я учитель; я пришел на урок, и у меня есть долг. Если они приняли эту газетенку всерьез, тем лучше: будут слушать как никогда, и у меня, может быть, даже появится шанс что-то до них донести.

Набрав воздух в грудь, я начал лучшую лекцию в своей жизни.

Вдохновенно, но в то же время вкратце и по существу я напомнил основные постулаты Евклида о связи магии и геометрии, помянул в двух словах Аристотеля и его чеканные формулировки, затем обратился к более современным авторам. Рука моя не дрожала, когда я нарисовал на доске привычный «угол» OXYZ.

— Наше пространство ограничено тремя осями координат, — говорил я знакомые слова, — и временной осью. То есть существует всего четыре, как мы называем их, «измерения» — шкал, с которыми мы сверяемся в нашем восприятии реальности. Ограничения, установленные ими, стали нашей силой, ибо магия может распространяться только в рамках подобных умозрительных категорий… — на этом месте в аудитории обычно начиналось бурление, но в этот раз все сидели молча. — Да-да, именно категорий, — продолжал я. — Потому что в сфере магии и «длина», и «ширина», и «высота», и даже «время» являются не более чем идеями различной сложности…

И на этом месте я замер. Потому что мне вспомнился точно такой же день десять лет назад, когда Карл поднял руку — впервые на моих лекциях — и спросил:

«Герр Геллерт… а можно ли выйти за границы этих категорий?»

«Что вы хотите этим сказать?» — не понял я.

«Если это идея, и если она работает не всегда, то что мешает нам выкинуть ее и заменить другой идеей, получше? Например, третий закон Коперника гласит, что нельзя перемещаться во времени, даже сколь угодно близко. А если просто добавить другую координатную ось? Тогда концепция „времени“ для мага, вышедшего за его рамки, не будет значить ничего, и он сможет легко скользить по оси времени в любую сторону…»

Я вспомнил это так живо, что даже пошатнулся.

Тогда я пригласил Карла к доске с куском мела, и довольно быстро опроверг его смелые гипотезы — так началась наша дружба. Похоже, до того момента Карл искренне полагал, что преподаватели Академии — во всяком случае, на младших курсах — отнюдь не достигают его уровня.

Но мне ли не знать, как упрям был Романьо! Да, тогда ему не хватало знаний, чтобы доказать свою идею математически или подтвердить ее экспериментом, но все эти годы он учился…

Я схватился рукой за край кафедры. Я понял, чего хотел добиться Карл! Спрягая различные магические традиции, он вычленял не общее в них, а различное! Он пытался изменить одно из измерений — неважно, какое — и выйти за его пределы! Грубо говоря, покинуть это привычное представление, которое нам кажется единственной реальностью.

«Боги мои! — понял я вдруг. — Да ведь если эксперимент удался, он может быть все еще здесь! И мы для него — фигуры на плоскости!»

Воистину, нужно быть настоящим гением, чтобы совершить подобный скачок. Мне не додуматься и за сотню лет… да что там, я не додумался, даже глядя на записи Карла (хотя не мешало бы ему все-таки взять пару уроков чистописания). О, как слеп я был!

— Прошу прощения, — сказал я вслух, облизав пересохшие губы. — Я не могу продолжать урок, у меня есть срочное дело. Попытаюсь возместить материал на последующих занятиях. Все свободны.

Они по-прежнему безмолвно сидели на своих местах.

— Да уходите же к дьяволу! — внезапно заорал я. — То есть, — я тут же спохватился, — прошу прощения, идите… просто идите куда-нибудь…

Тут они все-таки вскочили и повалили прочь так быстро, что лекционный зал опустел менее чем за минуту. Нет, вру, не совсем опустел: на переднем ряду остались две девушки. Я их очень хорошо запомнил: они отличались редкостной красотой, да к тому же отлично сочетались в масти — скромная златовласая Элиза Гаусс и смелая на слова и движения Беата Виниц, щеголявшая копной иссиня черных волос.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});