Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII - Дмитрий Быстролётов

— Работай решительно. Создай боевые группы. Если нужно идти напролом — иди, соблюдая, конечно, разумную осторожность. Собирай информацию о новом оружии — предпочтительно в чертежах, фотографиях и описаниях, если придется, то и в образцах.

— Не могу же я прислать из Берлина пушку или танк! — улыбается Степан.

Оба смеются.

— В будущей войне особую роль будет играть автоматическое стрелковое оружие, и образец нового автомата ты прислать можешь и должен. Возможностей доставки у тебя больше, чем у резидентов в других странах.

Начальник ИНО переводит дыхание. Пауза.

— Обрати особое внимание на политическое воспитание всех наших работников в духе новых партийных решений: каждый член боевых групп должен понимать высокую гуманную цель, ради которой он готов жертвовать собой. Без политического воспитания у тебя ничего не выйдет. Не полагайся на одну организацию, деньги и оружие. Есть вопросы?

— Да. Уточни количество людей и объем финансирования работ согласно новым указаниям.

— Ну, давай поговорим и об этом.

Стамбул. Центральный железнодорожный вокзал. Перрон. Вглубь тянутся синие лакированные стены вагонов Ориент-экспресса. На вагонах белые таблички: Istambul — Sofia — Beograd — Wien — Berlin (Anh& Bhf.).

Американские военные моряки в синей форме с белыми шапочками. Между ними один морской пехотинец в голубых брюках, черном мундире и белой фуражке. Все жуют резинку. Веселые шутки (по-английски). Рядом с матросами останавливается седобородый мулла в белом халате и зеленой чалме, он говорит (по-турецки) с пожилым господином. Один из матросов из озорства дергает муллу за халат. Тот оборачивается. Серьезный взгляд в упор. В ответ взрыв смеха, матрос снова дергает халат, но посильнее. Мулла не оборачиваясь отходит с собеседником в сторону. На лицах матросов скука. Все ожесточенно жуют резинку.

Оживленные группы провожающих и отъезжающих. Движение взад и вперед. Группа американских офицеров провожает французского генерала и его адъютанта. У ступенек вагона вытянулся проводник в синей форме, в белых перчатках и кепи. Вместе с другими пассажирами подходит смуглый молодой человек лет 30 с черными усиками. На нем элегантное серое пальто, кашне, шляпа. Молодой человек закуривает, незаметно оглядывает перрон, небрежно расплачивается и входит в вагон. Носильщик несет за ним Добротный чемодан с массой пестрых наклеек. Поезд трогается.

Быстрая, мягко наплывающая смена кадров под стук колес экспресса: белая вагонная табличка — общий вид Софии, белая табличка — общий вид Белграда, белая табличка — общий вид Вены, белая табличка — общий вид Берлина. Снимки зимние. Вена и Берлин под снегом.

Туманный вечер в берлинском парке. Грязный снежок. Черные ленты шоссе. На перекрестке указатель: «Friedrich Barbarossa», «АІІее-Konigin», «Wilhelmina-АІІее».

Два человека идут навстречу друг другу. В момент, когда они сходятся, проезжающий мимо автомобиль резко тормозит, подхватывает обоих прохожих и уносится дальше.

Пусто. Туманно. Начинает смеркаться.

Салон движущегося автомобиля. Шум уличного движения. Гудки. Видны спины и затылки трех мужчин — плотного и спокойного у руля, высокого и прямого на переднем сиденье, маленького и подвижного на заднем.

Плотный мужчина, как говорится, неладно скроенный, но крепко сшитый. Это Степан — главный резидент советской разведки в Берлине. Он говорит не спеша, отрывисто и с одышкой. Простоватая форма его речи лишь подчеркивает правильный и точный смысл слов. В прошлом Степан — батрак богатого немецкого барона под Ригой, потом суровый латышский стрелок, участвовавший в штурме Зимнего, затем дежурный комендант Смольного, а со дня основания ВЧК — чекист. Он привык к военной гимнастерке и часто поправляет галстук бабочкой и платочек модного костюма — ненавистные ему принадлежности европейского барства.

— Едем в Латвию! — не раз говорили Степану земляки после Октябрьской революции. — Ты — латыш, что тебе делать в голодной России?

— Да, я — латыш, — отвечал им Степан. — Но я не хочу, чтобы на земле мучились голодные люди ни в Латвии, ни в России. Я буду воевать за всех голодных, потому что я за всё в ответе. Я — коммунист.

Высокий мужчина — первый помощник резидента, венгр Иштван. Когда-то дома он был учителем, потом офицером австро-венгерской армии. Попал в плен, присоединился к большевикам, участвовал в Октябрьской революции и вместе с Белой Куном боролся за Советскую Венгерскую республику. После ее подавления интервентами вернулся в Россию и стал чекистом.

— Едем домой! — уговаривали его земляки, собираясь из русского плена в Венгрию. — Там мир! Слышишь — мир! Не надоело тебе воевать?

— Нет, не надоело! — угрюмо отвечал Иштван. — Мир неделим. Я воюю не ради войны, а ради мира во всем мире. И в Венгрии тоже!

Держится Иштван очень прямо, говорит скупо и без жестов. Маловыразительное лицо, иногда хмурое.

На заднем сиденье беспокойно ерзает и жестикулирует второй помощник резидента, Лёвушка. Еще будучи гимназистом, в Киеве он при белых и петлюровцах стал подпольщиком, при красных стал комиссаром частей особого назначения. Участвовал в разгроме бесчисленных атаманов и батек. В мирное время служил в пограничных войсках политруком. У него рыжеватые вьющиеся волосы и широкое очень живое лицо, выражение которого все время меняется в ходе разговора. При звуках автомобильных гудков Лёвушка нервно вздрагивает, мельком смотрит в окно и говорит: «Вот черт!» — и часто просовывает лицо между головами сидящих впереди. Говорит быстро, бодро, часто улыбается. У Лёвушки привычка поднимать брови и брать себя за кончик носа всякий раз, когда он напряженно думает и взвешивает слова.

— Лёвушка, твое будущее в образовании. Ты должен стать инженером. Проболтаешься эти годы — прозеваешь свое будущее! — говорил ему отец.

— Мое будущее то же, что у всей страны. Коммунист бьет кулацких атаманов не ради своего личного настоящего, а только ради нашего общего будущего.

У этих трех чекистов разные судьбы, разные внешность и манеры. В Берлин их привело и соединило вместе отличное знание немецкого языка и беспокойное желание воевать в условиях мирного времени.

Все трое закуривают: Степан — трубочку, Иштван — сигару, Лёва — сигарету в мундштуке.

Разговор начальственно начинает Степан:

— Парадокс: Центр распорядился изменить характер работы ваших резидентур. Одна становится вербовочной, вторая — эксплуатационной. Точного разграничения у нас не бывает, но иметь в виду это решение мы обязаны. Нападать будешь ты, Иштван.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});