Домой до темноты - Чарльз Маклин

Ничего нового.

— Какие доказательства, что Софи выследили в Сети?

— Ели б они имелись, преступник уже сидел бы в тюрьме. Но мы почти уверены, что именно так он проник в ее жизнь. Чаще всего маньяки-охотники — одинокие, эмоционально опустошенные личности. Иммигрант соответствует этому портрету, ибо переживает стресс, утратив связи с родной культурой.

— Андреа, прошло больше года, а у вас даже нет подозреваемого.

Инспектор потянулся к телефону и, ткнув пару кнопок, по-английски затребовал дело Софи Листер.

— Мы не теряем надежды.

Я покачал головой. От следователя хочешь слышать совсем иное. Особенно когда жертва — твой ребенок.

До сих пор Морелли ничем не подкрепил свою версию, что Софи знала убийцу. Преподаватели и однокурсники, хозяйка и жильцы «Дома Нардини» единодушно подтверждали то, что дочь говорила нам: для романтических приключений у нее не оставалось времени. Никто не припоминал, что видел ее с незнакомцем или заметил в ней перемену. Никакие подозрительные типы не ошивались вокруг дома или студии в Олтрарно.

Если Софи чувствовала угрозу или знала, что за ней охотятся, она никому о том не говорила. Вспоминая о рисунках, которые описал Бейли, я думал: сколько же времени она жила в страхе? Почему ничего не сказала нам? Вопрос Лоры справедлив. Правда, я не уверен, что хотел бы услышать ответ.

Софи неукоснительно поддерживала с нами связь — раз или два в неделю звонила по мобильнику и регулярно писала по электронной почте (в основном брату Джорджу, с кем была особенно близка). Во Флоренции у нее был ноутбук, но подключиться к интернету из квартиры она не могла — «Дом Нардини» делал мало уступок современным веяниям.

Как многие студенты, Софи пользовалась интернет-кафе, чтобы полазать по Сети и отправить почту. Полиция считала, что в одном из таких безликих и безымянных заведений, которые здесь называют пиццериями, она могла повстречать своего убийцу.

— Вряд ли они познакомились в Сети, — сказал Морелли. — Во всяком случае, не обычным способом. Наверное, сначала он увидел ее живьем, а уж потом завязалось сетевое знакомство.

Электронного следа не было. Даже со своими ограниченными ресурсами квестура это установила. Софи не была завсегдатаем чатов, а если заходила на какой-нибудь форум, то не пользовалась ником, под которым зарегистрировалась в МСН.[5] В архивах провайдеров записей бесед не имелось. Я тоже провел собственное небольшое расследование.

— Как же он ее нашел? — спросил я.

— Скажем, он видит ее на улице, в магазине или ресторане — ведь она была эффектной — и тащится за ней в интернет-кафе. Она отправляет письмо по электронной почте. После ее ухода он занимает ее место и снимает информацию с терминала, которым она только что пользовалась. Возможно, он просто заглянул через ее плечо и запомнил адрес… Потом он связывается с ней по Сети, возникает случайное знакомство, и она ему отвечает, пребывая в наивной уверенности, что он далеко — в другом городе или даже иной стране… тогда как все это время он разглядывает ее, сидя в противоположном углу комнаты или за соседним монитором.

Инспектор замолчал, поглаживая себя по отполированной плеши.

— Он использует интернет для сбора информации о ней, а затем начинает комбинированную сетевую и живую охоту. В один чудесный день он предстает перед ней как человек, с которым она общалась в Сети.

Стукнув в дверь, вошла секретарша. Она вручила Морелли папку и ушла, даже не взглянув в мою сторону.

Следователь достал несколько фотографий.

— Помните их?

На глянцевых снимках был изображен мощеный пол грота с меловым абрисом, которым обвели тело Софи, перед тем как увезти его с места происшествия.

Я кивнул, не понимая, к чему клонит инспектор.

Морелли подался вперед и взял одну фотографию. Эта скверная карта последнего места пребывания на земле моей дочери до сих пор вызывала во мне гнев. Фотографий тела Софи мне так и не показали.

— Примечательна поза жертвы, — сказал инспектор. — Девушка не упала, ее уложили на спину и сложили ей руки на груди. Кто-то очень хотел проявить свое почтение.

— Вы хотели сказать — раскаяние? — нахмурился я.

— Синьор Листер, мои слова могут вас слегка ошеломить. Я говорю о любви… amore. Возможно, убийца любил ее или полагал себя влюбленным. Помраченный маньяк-охотник часто ищет романтических чувств и духовного единения, не интересуясь физической близостью.

— Любовь, — спокойно повторил я, хотя внутри все клокотало. Наверное, любой отец откликнулся бы так же. — Потому-то он ее и оглушил, перед тем как задушить. Значит, вот так поступают влюбленные, инспектор? Любовь!

Я слышал, как взвился мой голос. Морелли стиснул ладони. Глубоко вздохнув, он продолжил:

— Если ухаживания подобного субъекта отвергнуты, его любовь очень быстро переходит в жестокость. Порой мгновенно.

— Хотите, чтобы я ему посочувствовал?

— Возможно, он считал, что ваша дочь отвечает ему взаимностью. На его взгляд, они бы стали «идеальной парой». Понимаете?

Сплошные догадки. На самом деле он ничего не знал.

— Исследования показывают, что жестокость гораздо вероятнее, если жертва и охотник состояли в интимных отношениях.

— Что вы хотите сказать? Они были любовниками?

— Думаю, это маловероятно.

Я порадовался, что со мной нет Лоры. Она бы ему врезала.

— Я понимаю, как вам тяжело. — Инспектор ел меня взглядом. — Если б такое случилось с моим ребенком… я бы вел себя так же.

— По-вашему, она сама напросилась?

Морелли покачал головой:

— Возможно, она неумышленно поощряла его. Может быть, флиртовала, полагая, что в Сети это безвредно и безопасно.

— Почему всегда заканчивается тем, что обвиняют жертву?

— Синьор Листер! — Инспектор вскинул руки. — Это было нелегкое дело.

В прошедшем времени. Мою дочь уже списали. Морелли все равно что признался в этом. Мы угрюмо помолчали.

— Как вы считаете, Софи знала, что ей грозит опасность? — спросил я.

Ответ был известен, но иногда лучше все же спросить.

Морелли постучал себя по подбородку собранными в щепотку пальцами.

— Полагаю… да, — раздумчиво ответил он. — Наверное, знала.

В памяти всплыл образ маленькой Софи: лет пяти-шести, она часами играла с кукольным домиком, который и сейчас стоял в ее комнате. Я уже хотел рассказать об альбоме, будто бы предрекавшем убийство, но решил не упоминать о нем, ибо показать было нечего.

Инспектор встал, давая понять, что беседа окончена.

Мы пожали руки, Морелли обещал информировать о любых новых фактах. Было ясно, что на скорую встречу он не рассчитывает. Через годы получить казенную отписку — лучшее, на что я мог надеяться. Мне предлагали смириться с тем, что убийца дочери никогда не предстанет перед судом.

Оставался еще один вопрос.

— Вы говорили с девушкой по имени Сам Меткаф — подругой Софи?

— Меткаф? — Казалось, инспектору не терпится, чтобы я ушел. Наверное, он уже думал о ланче. — Не припоминаю.

— Возможно, Софи выходила в Сеть с ее компьютера.

— Хорошо, я выясню.

— На следующей неделе она улетает в Штаты. Насовсем. Завтра я с ней увижусь. Я вас извещу, если будут новости.

— Непременно, — сказал Морелли, провожая меня к выходу. В дверях он остановился и взял меня за плечо. — Этот злодей… кто его знает, синьор Листер, ведь он мог нагрянуть с другого конца света, убить вашу дочь… и убраться восвояси.

Хотелось напомнить об иммигрантской версии, но тут я подумал: что если альбом украли? Можно ли по рисунку опознать убийцу?

— Или он еще здесь, — ответил я. — Во Флоренции.

3

За бутылкой вина мы сидели на террасе нашего отеля — бывшего монастыря, расположенного среди собственных оливковых рощ на Вьяле дей Колли. В холмах на пару градусов прохладнее, но все равно угнетающе жарко. В саду не было ни души, слышались только усыпляющее воркованье голубей и плеск воды в канавках, соединявших родники у подножия холмов с зеркальными озерцами. «Дом Аригетти» дышал чрезмерным покоем. Я бы предпочел отель в городе.

Хотелось быть ближе к людным улицам и площадям, где некогда бродила Софи. Репутация летней Флоренции как сущего ада меня не пугала. Однако Лора настояла, чтобы мы поселились вдали от саранчовых стай туристов, жары и городского шума. Она совершала паломничество иного рода. У всех свои пути воспоминаний, свои тропы бегства.

Около половины третьего Лора пошла прилечь. Накануне мы приехали поздно ночью, и она жаловалась, что плохо спала. Я заказал эспрессо, сделал пару звонков, а затем прошел в наши апартаменты — две негусто обставленные просторные комнаты с выходом на лоджию, украшенную колоннадой. Умеренная роскошь. Заглянув в спальню, я увидел, что Лора спит. Я взял из холодильника холодное пиво и с ноутбуком уселся на балконе.