Обмани меня еще раз (СИ) - Элиме Валентина

‒ Послушайте, женщина, я не ясновидящая, и не могу судить о состоянии вашего ребенка через километры расстояния. Будьте так добры, чтобы заглянуть на прием к своему участковому хирургу, если у него возникнут сомнения, он даст вам направление к вам. Всего доброго! ‒ такие люди меня раздражали сильнее всего. Наш главврач относил их к категории «яжемать», которая стала так популярна в наши дни, и просил, точнее в приказной форме требовал от нас лебезить перед ними, чтобы избежать всяческих конфликтов. Иначе к нам сразу направляли человека с проверкой. И тогда начиналось, что даже не хочется вспоминать… Но мне сегодня не хотелось ни перед кем прогибаться. Усталость взяла свое, перетекая в раздражение.

‒ Ева Александровна! Будьте человеком! Спасите моего внука! Он умирает, ‒ выдох женщины заставил меня замереть на месте, будто невысокие каблуки моих сапог были вбиты гвоздями в бетонную плитку. ‒ Моя дочь убивает своего сына, не хочет обращаться к врачам, говорит, что в больницах сидят одни недоучки. Простите, это ее слова.

Она наклонилась вперед, пытаясь отдышаться после пробежки за мной. В таком возрасте ей надо сидеть дома и вязать варежки-носочки для своих внуков, а не участвовать в спринтерских забегах.

‒ Как к вам обращаться? ‒ мысли кружились в хаотичном порядке, остерегая меня не ввязываться в чужие семейные дела, ведь для меня это всегда заканчивается одним и тем же. Виноватой во всем окажусь я.

‒ Тамара Васильевна я, бабушка Ванечки, ‒ при упоминании внука ее глаза загорелись теплотой и нежностью. ‒ Он вся моя жизнь и надежда на будущее.

‒ Тамара Васильевна, я не могу вмешиваться в ваши семейные разборки, хочет или не хочет ваша дочь обследовать своего сына — это ее право. Я не могу вмешиваться. У меня нет на это никаких прав. Законы запрещают. Ваша дочь сама по собственному желанию должна обратиться за медицинской помощью. Если с вашим внуком действительно не все в порядке, то это должен был заметить ваш участковый педиатр и дать вам направление к соответствующему врачу. На самый крайний случай, вызывайте скорую, тяжелые или экстренные случаи они привозят к нам. А теперь, извините, меня ждут дома, ‒ я пожала руку женщине, стараясь не смотреть ей в глаза.

Я не мог ей помочь, если только она не приведет своего внука прямиком к нам или же не приедут на скорой. Мы не участковые врачи, прикрепленные за определенными домами, и не ведем простой прием больных, выслушивая их жалобы. К нам приходят те, которые уже знают свой диагноз, или отправляют сложные неопределенные случаи по направлению.

‒ Вот, возьмите это и посмотрите, пожалуйста. Лучше вас никого нет, у меня осталась одна надежда, что именно вы успеете спасти моего внука, ‒ она всучила мне в руку медицинскую карту своего внука и зашагала прочь, пока я не успела вернуть ей историю болезни обратно.

Я сунула его в сумку и направилась на парковку, где обычно всегда оставляла свою машину. Врачам стоило иметь свой транспорт, подрываться с кровати от одного звонка и мчаться в больницу на всех парах. Завела машину, подождала пару минут и выехала с парковки. Путь до дома не занял много времени.

‒ Пап, я дома! ‒ спешно накинула пальто на вешалку и последовала на кухню.

‒ Ну, наконец-то! Сколько можно тебя ждать? ‒ проворчал он, больше для вида, затем поцеловал меня в щеку и прогнал мыть руки, оберегая свой ужин от моих голодных нападок.

‒ Как дела на работе? ‒ задал он вопрос, одновременно разрезая мясо на тарелке и нанизывая его на вилку.

‒ Пап, ты каждый вечер задаешь один и тот же вопрос. Не устал еще? ‒ я взглянула на него с улыбкой.

Я переехала в этот городок три года назад. Отец не выдержал разлуки со мной, ушел в отставку и решил обосноваться вместе со мной. Привыкший к постоянному движению, бывший полковник не выдержал добровольного домашнего заточения и устроился на работу в воинскую часть нашего города. Дома он ходил в пушистых домашних тапочках с мордой собачки и свисающими ушками, чем я не раз его шантажировала, предварительно сделав пару снимков на свой телефон, чтобы добиться от отца своего. Только полковник Александр Геннадьевич Громов не был мне родным. Он удочерил меня в шестнадцать лет, после гибели моей родной матери и когда я потеряла саму себя. Папа, тогда еще отчим, вытащил меня из ямы, куда я сумела попасть по своей глупости и детской наивности, поговорил со мной строго, влез в мою душу и дал выбор. И я ни разу не пожалела о том дне, когда сообщила ему о том, что согласна остаться с ним, а не переезжать к дальней родственнице. Своего родного отца я не знала, он бросил маму сразу после того, как она сообщила ему о беременности. Самый типичный случай, сплошь и рядом встречающийся в любом городе. Отчим любил мою маму и хранил память о ней до сих пор, не связывая свою жизнь ни с кем. На мои уговоры он всегда отвечал одно и то же: «При встрече на том свете Маринка огреет меня скалкой, если я посмею привести в дом другую женщину. Да еще так, что я снова могу оказаться в этом мире и заново с ней расстаться. А я этого не хочу». Редкими вечерами я не раз наблюдала за тем, как он садился около камина и подолгу смотрел на фотографии матери, сделанные буквально перед аварией…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

‒ Так вопрос один, но дни то всегда разные. И случаи тоже. Рассказывай, давай, кто сегодня тебя на работе досаждал? ‒ он знал меня вдоль и поперек, даже если в нас текла разная кровь. Хотя, не такая она и разная, состав один тот же, цвет тоже совпадает, только группы другие…

Глава 2.

Ева

Я сидела за столом напротив отца и смотрела на него. Его лицо давно покрылось морщинками, что я не успела заметить и этого, а волосы отдавали мягким отливом серебра. Время беспощадно брало свое по праву, не жалея никого. Этого не избежать и от этого не сбежать.

Я вздохнула и опустила голову. Тарелка передо мной уже давно опустела, на аппетит я никогда не жаловалась. Блюда из мяса я любила и могла их есть хоть каждый день на завтрак, обед и ужин. Папа это знал и старался всегда готовить что-то мясное.

‒ Как вы относитесь к матерям, которые обивают пороги воинской части, чтобы увидеться со своим отпрыском и миловаться? ‒ из его коротких рассказов я знала о немалых таких случаях.

‒ Гнать их надо в шею, поганой метлой, чтобы не растили слюнтяев, слабаков и маменькиных сыночков, но только вот права не имеем, ‒ он сунул очередной кусок в рот и прожевал. ‒ Вот и приходится исхитряться и искать лазейки. И, вообще, ты отскочила от ответа.

Я глубоко вздохнула. Вот страсть как не любила такие странные случаи. Вроде, ты и ни при чем, но твоя душа остро чувствует желание помочь и свою ответственность перед чужими людьми. Из-за этого я не могу успокоиться, пока во всем не разберусь. Но в итоге… В конце во всем виновата остаюсь, все равно, одна я…

‒ Сегодня одна бабушка погналась за мной и сунула мне медкарту своего внука, говорит, что ее дочь убивает своего сына. Я-то там причем? К ним домой заявиться? Здравствуйте, я ваш лечащий хирург, показывайте вашего мальчика, буду его резать. Так что ли? Сами они направление от своего педиатра не получали, да и не поступало информации о каком-либо пациенте с проблемами. Обычно о таких детях слушок все равно до нас доходит. Все ведь в одном котле варимся, ‒ я положила вилку на тарелку и отодвинула ее от себя. ‒ Ты же знаешь, что я не люблю иметь дело с родителями. Все они нагло врут, причем во всем. И бегающие за мной родственники меня лишь настораживают на то, чтобы не связываться с ними.

‒ Так изучи карту, она же у тебя в руках. Может, что-то не доглядели, отвлеклись на что-то. Врачи тоже люди, идеальных не бывает, даже ты, ‒ его последние слова заставили меня окунуться в холодную воду…

Окунуться так, что всплыть на поверхность не было возможности — наверху был толстый слой льда. Я била кулаками, разбивая их в кровь, кричала, но мой голос проглатывала вода. И я уходила вниз, чувствуя, как сердце начинает биться медленнее, пропуская удары: тук-тук-тук, тук-тук, тук-т… тук… тук… …. тук… Я не успела ее спасти…