Читаем Учительные и Исторические книги Ветхого Завета - Павел Михалицын

Поэма о Премудрости является предвестием речей Бога, представленных в конце книги. Иов в конце диалога с друзьями подводит своеобразный итог: отныне он прекрасно знает, что какие бы то ни было рассуждения с людьми не смогут просветить его, а беседа с Богом: «Вот мое желание, пусть Вседержитель отвечает мне…» (Иов. 31, 35). Отметим, что именно тот человек, который как будто бы обвиняет Бога в своих несчастьях, в то же время и уповает на Него. Да и сами «обвинения» Иова скорее вопль о помощи, просьба об особом, благодатном укреплении. Праведник не богохульствует, как в том обвиняли его друзья. Скорее, он отказывается принять тот мертвящий «образ» Бога, недоступного Бога, который так упорно навязывался его друзьями. Исстрадавшаяся душа Иова ищет Бога живого, Того Посредника, «который положил бы руку свою на обоих нас» (Иов. 9, 34), Который воскресит его в последний день мира: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!» (Иов. 19, 25–27)[17]. Поэтому только Вседержитель способен ответить на вопросы, поднятые в книге Иова. Человеческая мудрость оказалась неспособной разрешить их.

Явление Бога и Его речь в 38–41 главах, на первый взгляд, не дает положительного решения поставленной в книге проблемы: «Почему страдает праведник?». Однако именно внутренняя, таинственная, благодатная связь с Творцом и является тем ответом, который так долго искал Иов. Господь разворачивает перед Праведником картины мироздания, которые указывают на беспредельную мощь и мудрость их Создателя. Все пути Творца направлены на конечное благо мира, сколь бы загадочными они ни казались людям. Все существа получают бытие от Бога. Созерцание неисследимых чудес природы приводит к следующему выводу: человек не имеет права спрашивать Бога о причине Его действий и, следовательно, о причине существования зла в этом мире и страданий праведника, главное – это реальность Богообщения, в которой и исчезают все вопросы. Иову остается только принять волю Божью, раскаиваясь в своей «дерзости» – желании понять ее: «И отвечал Иов Господу и сказал: знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? – Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов. 42, 1–6). И он делает это со смирением, тем самым еще больше возвышая свою праведность.

Страдалец узнал через непередаваемый духовный опыт, что Бог находится по ту сторону человеческих представлений о правде и справедливости, а отношение человека к Богу не может определяться понятиями морального наказания и вознаграждения. Иов теперь отказался от своих прежних мнений: он знает, что он творение Господа и приемлет в смирении и уповании то, что вся его жизнь будет направляться Богом, Который является ее источником.

Встреча с Богом положила конец чувству богооставленности, возникшему у Иова.

В прозаическом эпилоге (42, 7—17) невинный страдалец получает как бы компенсацию: богатство его удваивается, восстанавливается его имя и семья. Иову отводится еще сто сорок лет жизни. Мнение о правде и справедливости друзей Иова осуждается: они рассуждали о самой сущности благочестивой мудрости «не так верно», как Иов (42, 8). Таким образом, традиционная точка зрения о справедливости и воздаянии была окончательно преодолена на страницах этой великой эпопеи человеческих страданий.

Не все, однако, в убеждениях друзей Иова было ложным. Воздаяние – не автоматический закон, осуществляемый на земле, но вера в него – не заблуждение. Книга показывает, что не все в окружающем мире так просто. В самом деле, часто праведник страдает, а нечестивый торжествует. Ответы на вопросы об этом следует искать у Божественной Премудрости, а не у людей. В книге Иова последнее слово Премудрости выражается в признании тайны, двойной тайны мира и Бога, тайны, которая мучительна, пока мы смотрим на мир, но она же и утешает, просвещая сердца, коль скоро Бог Сам лично открывается нам и к нам нисходит.

Книга Иова находится в тесном соприкосновении со следующими произведениями мудрых Древнего Ближнего Востока: «Муж со стенаньем…», «Владыку мудрости хочу я восславить», «Вавилонская теодицея» из Месопотамии и египетским произведением «Беседа разочарованного со своим духом». Однако она намного выше ее ближайших предшественниц по последовательности, с которой в ней рассматриваются проблемы человеческого страдания, по объему многогранного исследования этого вопроса, по силе и четкости открытого нравственного единобожия, по характеристике главных действующих лиц, по высоте ее поэзии и ее драматическому воздействию на читателей и по интеллектуальной ценности, с которой она рассматривает вопросы человеческого существования.

Литературоведы не жалеют превосходных степеней, описывая художественные достоинства книги Иова. Она представляет собой удивительную смесь почти всех видов литературы, встречающихся в Ветхом Завете. С невероятным умением автор вплетает в ткань произведения несколько десятков легко узнаваемых литературных форм: это и притчи, и гимны, и прозаические повествования, и поучения, и риторические вопросы, и описание видений и т. д. Книга изобилует афоризмами, уже ставшими хрестоматийными: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял» (Иов. 1, 21), «неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (Иов. 2, 10) и т. д.

Пример Иова помогает израильской мысли оторваться от утилитарного представления о праведности, которого слишком часто придерживалась литература мудрых. Вести себя хорошо и соблюдать Божии предписания, для того чтобы быть счастливым на земле, – мудрость весьма близорукая[18].

Вопросы, поднятые книгой Иова, – это вопросы жизни и смерти для каждого человека. Нет веры в Бога, говорит нам эта книга, без нравственной борьбы и духовной оставленности. Каждый человек совершает изнурительное «паломничество», которое пролегает через страх, смятение и ведет к спокойствию, поклонению и любви к Богу.

Иов – духовный отец всех страдающих душой и телом людей. Его книга – это якорь спасения для каждого человека, который не хочет погибнуть в отчаянии.

Глава 3. Псалтирь

Наименование этой книги связано с названием струнного инструмента – псалтири, игра на котором сопровождала пение псалмов. В Септуагинте книга так и называется «ψαλτήριον»[19], а в еврейской Библии она имеет наименование – «техили’м» (славословия, хвалебные песни).

«Другое, может быть, еще более древнее наименование Книги псалмов, сохраненное в Иерусалимском Талмуде и отразившееся в родственной традиции сирийских христиан, – «Книга Песнопений»[20]. Как пишет св. Василий Великий, слово «псалмос» означает “музыкальную речь, при возношении которой ударяли в музыкальный инструмент”»[21].

Книга Псалтирь имеет огромное значение для христианской Церкви с момента ее появления. Псалмы касаются почти всех сторон духовной жизни верующего человека. До сих пор эта книга составляет основу богослужебного молитвословия. Св. Василий Великий пишет: «Книга Псалмов объемлет в себе полезное из всех книг (Библии). Она пророчествует о будущем, приводит на память события, дает законы для жизни, предлагает правила для деятельности. Она есть общая сокровищница добрых учений, и тщательно отыскивает, что каждому на пользу»[22].

Св. Афанасий Великий замечает, что в книге Псалмов «измерены и описаны словом вся жизнь человеческая, и душевные расположения, и движения помыслов, сверх изображенного в ней ничего более не отыщется в человеке»[23].

Отметим, что как минимум с IV в. по Р. Х. Псалтирь разделялась на пять книг: Пс. 1—40; 41–71; 72–88; 89—105; 106–150. Вероятно, пять книг были сформированы по образу Пятикнижия. Количество псалмов примерно соответствует количеству разделов, на которые делилось Пятикнижие для чтения в синагоге. Вероятно, пение псалма сопровождало чтение раздела Пятикнижия.

По поводу авторства псалмов можно заметить следующее: «Издавна существуют два мнения: по одному из них все псалмы приписываются Давиду, по другому – предполагаются различные писатели»[24]. Весь вопрос основывается на истолковании надписания псалмов в масоретском еврейском тексте, где они являются первым стихом конкретного псалма. Некоторые считают, что эти заголовки были сделаны редактором книги, но во всяком случае к III–II вв. до Р. Х., ко времени Септуагинты, многие использованные термины здесь непонятны. Значение и время появления надписаний нельзя определить с достаточной степенью точности. Надписания псалмов в еврейской Библии указывают на пророка и царя Давида как на автора 73 псалмов (в Септуагинте – 87). Царю Соломону принадлежат три псалма, левиту Асафу и его потомкам – 12 псалмов, левитам Еману и Ефану по одному псалму, левиту Корею и его потомкам – 11 псалмов, пророку Моисею – один псалом. Остальные 48 псалмов (согласно Септуагинте – 34 псалма) анонимны.