Референт - Сергей Ионин

- Но вот какая петрушка, Николай. - И это Вершиков оценил, он уже как бы стал ровней директору, товарищем по работе. С выставкой дело деликатное. Просто так ее не запретишь: по всему городу раструбят, что мы таланты зажимаем. Нужно как-то выходить из положения. Согласен?

Вершиков кивнул.

- Я вот что подумал: а если завод купит все его скульптуры вместе с моделями под предлогом для выставки, а уж выставлять или нет - наше дело.

- Но деньги... - осторожно заметил Николай Фаддеевич.

- Деньги... Много и не надо - по тридцатке за болванку. Сколько их?

- Семь штук.

- Хорошо, поговори с этим Шемякой, берем за триста и обещай ему выставку, все, что можешь, - обещай. Потом видно будет. Вообще-то, я думаю, на государственном предприятии лить неплановые фигуры не дело. Ты прав. Кто сменный мастер у этого Шемяки?

- Иванов Петр Леонидович.

- Ну что ж, оформляй строгача Иванову - подпишу. А в литейке, между прочим, намекни, мол, Иванову предложено уйти на пенсию.

- Нас не поймут, Борис Семенович, он же передовик, ветеран труда.

- И пусть! Тот, кому надо, поймет правильно. Увидишь, Шемяка уволится по собственному, только чтоб Иванова оставили. Ты же сам говорил: на государственном... скульптуры.

Николай Фаддеевич в восхищении покрутил головой: здорово! Умеет шеф!

- Кстати, купишь скульптуры - сразу в переплавку, только отправь подальше - в доменный... Понял?

- Есть!

- А эту... нашу секретаршу, принеси мне - гляну, пристыжу. Ну, пока все. Спасибо, иди.

Вершиков согласно кивнул и покинул кабинет, шаркая ногами, которые после упоминания шефа о скульптуре Верочки Быковяк, вдруг стали ватными.

Ночью ему приснился сон, который он потом не мог вспомнить. Но было жарко, потом пришлось вставать и прополаскивать плавки.

- Не заболел ли? - спросила утром мать. - Ночью, слышала, не спал.

- Чертовщина снилась, - ответил он, уныло дожевывая яичницу. И неожиданно сорвался на крик: - Не задавай глупых вопросов! Я на работе устаю как собака! Кругом люди, люди... глаза! А дома ты и этот... - в раздражении он ткнул вилкой в сторону брата, пребывающего в полусне сладостной олигофрении.

- Что же нам делать, Коленька? - забеспокоилась мать. - Я ведь живая, не сдавать же его в дом этот желтый...

- И не сдавай, не сдавай, если он тебе дорог, как память! Только ко мне не лезьте, не приставайте! Живу как этот: дом - работа, работа - дом. Не женился из-за вас! - в запальчивости выкрикнул. - И этот идиот на работе, все указывает, все учит: Николай Фаддеевич, то сделайте, то узнайте! А сам ни черта не знает. Чуть что, там помогите, там не забудьте проверить... Кручусь за него, а он днями звонит, звонит. Дачу уже вторую строит...

- Ты это о ком, Коля? - Мать, казалось, потеряет сознание. Она поняла, кого сын имеет в виду, но такое кощунство в их семье было событием чрезвычайным.

- Все о нем, - подтвердил Николай Фаддеевич, но почему-то испугался назвать имя своего шефа. Смутился. - Ладно, на работу пора.

- Сегодня же суббота, Коленька, - растерялась мать.

- Ах вот оно что - суббота, - он оттолкнул от себя тарелку с остатками яичницы. - Чего ж ты яичницей кормишь?

- Я, сынок... В магазин еще не успела, а в холодильнике - пусто.

- Ничего, успокойся, - Вершиков вдруг обрел обычное свое деловое состояние. - Главное - убери с моих глаз этого идиота. Идите, что ли, погуляйте. Я буду работать. В ВПШ надо готовиться.

Мать понимающе поджала губы и повела глазами: сын будет работать. Уж она-то знала: пусть первенец олигофрен, но уж другому природа дала всего с избытком. Весь завод на нем. Да и, небось, не каждого так высоко направляют учиться.

Давно у Николая Фаддеевича складывалась идея написать докладную записку аж на самый верх о полном переустройстве общественных отношений, уклада жизни тружеников, упорядочения учета и использования трудовых ресурсов. Идея родилась бессонными ночами в глубоких раздумьях о судьбах общества и всей страны в целом.

Однажды, сидя в своей каморке, в непосредственной близости от кабинета начальства, Николай Фаддеевич получил сводку из бюро пропусков об опоздавших на работу. И, поскольку очень-очень многих знал лично, то с усмешкой ознакомился с объяснениями нарушителей дисциплины. Один хитрец, который (Вершиков знал точно и, честно признаться, ненавидел за это "подонка") имел, кроме жены, сожительницу на стороне, в оправдание свое заявил сотрудникам ВОХР, что опоздание произошло ввиду остановки трамвая: ток, видите ли, вдруг кончился. У других не кончился, а у него - кончился. Сказал бы лучше, мимоходом завернул к любовнице!

Другая, это мать-то двоих детей, заявила: бегала в магазин за молоком детям, пришлось постоять в очереди. А ведь соседка. Николай Фаддеевич точно знал: вчера ее муж приехал с Севера, он - вахтовик. Вот тебе и молоко.

Удивляло Николая Фаддеевича, что нет у людей совести, нет почтения к своей работе. Отложил он бумаги, стал какой-то журнал в рассеянности листать, то ли "Вокруг света", то ли "Природа", а может быть, "Знание - сила". И надо же, как все удачно сошлось: и данные эти из бюро пропусков, и озабоченность Вершикова дисциплиной, и желание найти тему для будущей работы, и эта заметка. А в заметке говорилось, что где-то в Австралии зоологи нашли новый способ метить животных: вживляют им под кожу небольшой датчик, видимо японского производства, и таким образом наблюдают за перемещением стад кенгуру. Вершиков еще подумал, почему именно стад, что они - кенгуру - к коровам ближе, чем, допустим, к лошадям? Ведь можно сказать и табуны кенгуров этих. "А что, если?!" - мелькнула мысль. И так сразу, выстраиваясь в четкую логическую цепочку, родилась теория переустройства общества, до гениального простая, хотя, конечно, требующая больших затрат, даже в масштабе государственной экономики.

Создается на базе компьютера центральный мозг, способный осуществлять слежку за миллионами источников радиосигналов. Для начала, впрочем, эти "супермозги" можно оборудовать лишь в больших городах...

Всем людям по достижении шестнадцати лет вживляются под кожу передатчики (опять же в целях начальной экономии в экспериментальной стадии можно это сделать лишь тем, кто реально занят на производстве).

И центральный мозг постоянно наблюдает, где находятся его подопечные. Если, скажем, по пути на работу некто заглядывает к любовнице, мозг фиксирует это и передает информацию об этом случае в заводской банк данных. Для подопечного это ровным счетом ничего не значит. Единственное данное нарушение режима повлечет в дальнейшем отметку в личной карточке: "морально неустойчив", попросту - аморален, и, естественно, это скажется на социальном положении индивидуума. Скажем, при выдвижении куда-либо его просто-напросто обойдут, объективная машина не даст пройти кандидатуре.

Но далее. Задерживаясь у любовницы, наш некто может появиться на работе вовремя, а может и опоздать. И тогда машина-мозг "бьет его рублем": вычитает из зарплаты за время отсутствия, лишает части премии. Здесь уже законно работает материальный стимул.

Вот оно - социальная справедливость в действии. И обижаться не на кого: машина, братец ты мой...

В этот памятный субботний день Николай Фаддеевич Вершиков решил документально оформить свое изобретение из социальной сферы, труд жизни, источник надежд на будущее. И не мудрствуя лукаво, оформил.

Суббота. Был весенний солнечный день. Леха Шемяка, унылый, брел по аллее городского парка, мимоходом разглядывая беленные известью фигуры эпохи сталинского "барокко" и размышляя о том, что даже пооббитые руки не сближают их с Венерой Милосской, ибо суть ее - красота, а суть их - человеческое тщеславие, тщета и ловля ветра. Да и его сгоревшие в огне домны скульптуры, тоже - тщета, в Библии же сказано: не мечите бисер перед свиньями... Но кто же свиньи? Комсомолец Шемяка никогда не назвал бы так своих друзей, бросивших чугунные скульптуры в кучу металлолома, они лишь карающий меч; кто же повелевает этим мечом? Смешно думать, что референт директора Вершиков, даже сам Хмыков; но кто же? Чьим повелением женщины на их заводе стареют на глазах, израбатываются и к пятидесяти годам выглядят старухами, чья воля направляла его руки формовщика, когда он надумал сказать правду об этих страдалицах и выполнил свои работы вполне сносно, городской архитектор даже похвалил, так чьим же верховным осуждением он был подвергнут остракизму? Кто ты, великий стратег и судья? Нет, определенно Шемяка не знал то, что Николаю Фаддеевичу было известно давно, вошло в плоть и кровь от деда и отца - ЗАКОН Аппарата: не высовывайся... Высунешься - съедят.

Он миновал аллею и вышел к самому шикарному в городе ресторану "На хвое". Здесь обычно по вечерам гуляли независимые кооператоры, рэкетиры, эти "козьи монстры" развитого социализма, и городская знать. Но сейчас, средь бела дня, возле ресторана было тихо, стояли только две черные "Волги", в кабинах которых дремали солидные шоферы.