Татарская деревня. Сборник рассказов № 17 - А. Гасанов

– «… в заявлении правды!», – взвизгивает тот, но его прерывают:

– Хорошо, хорошо! «В заявлении правды!!» И поэтому мы с вами постараемся быть честными до конца: Вплоть до начала первой мировой войны большевистская партия не имела и не могла иметь в силу ряда причин какой-либо значимой силовой структурной мощи для планомерного, я бы сказал последовательно-разумного переворота. Так? И власть была захвачена сугубо экстремистскими, случайными, если хотите, мотивациями! Так? И ваш Ленин должен был быть благодарен Первой Мировой, как ни парадоксально это! Если быть принципиальным до конца – захватывать-то было, в сущности нЕчего! Ни на что не способное бутафорское правительство – раз!, утопические, если ни сказать шулерские лозунги о свободе и земле – два!.. Успокойтесь, коллега! Что вы всё время вскакиваете? А в-третьих, германские… Садитесь, садитесь, я вам говорю! Германские…

– О чём!!?…, – Сергей Витальевич вырывает руку, и остервенело подпрыгивает, беззвучно топая ногой, – О чём вы говорите?! Емельян Семёныч, я совершенно отказываюсь это слышать!, – не замечая, как из флигеля быстро идут санитары, Сергей Витальевич делает два шага назад, шаг вперёд и закрывает ладонями уши, —Вы отдаёте себе отчёт, что с вашими суждениями мы зайдём с вами, в свою очередь, в совершенно сектантскую глумливую по своей удобоваримости и ханжеству концепцию, столь сладострастно смакуемую вашими западными советологами?! Вы опять начитались Каутского?

Емельян Семёныч не отвечает, опасливо наблюдая, как два санитара, приближаясь на ходу, повернули головы на голос из окна ординаторской:

– Вася! Губера в процедурный!

Один из санитаров кивнул и ускорил шаг.

Подойдя сзади к Сергею Витальевичу, стоящему в позе Сократа, он взял его под локоть:

– Пойдём. Врач пришёл.

Сергей Витальевич, пытаясь развернуться, делает шаг назад и теряет левый тапочек.

Почувствовав почему-то намёк на сопротивление, Вася грубо дёргает старика за рукав и строго предупреждает:

– Пойдём, говорю!..

– Тапочек…

Но Губера уже развернули и под руки повели, ускоряя шаг, в здание.

Емельян Семёныч проводил их печальным взглядом и уставился на сиротливый тапочек.

…В процедурном главврач тихо отругал Васю:

– Ну зачем же так тащить? Отпустите! Он, что, сопротивлялся, что ли? Откуда в вас эта грубость? Он же упасть может, отпустите немедленно!

Пока Губера усаживали на кушетку напротив, врач протёр очки, и отправил санитаров прочь, поджав недовольно губы.

Больной понимающе вздохнул:

– Вы совершенно правы, Игорь Палыч. Совершенно! Василий очень грубый тип. Я не медик, но всё же считаю, что подобной рьяностью некоторые… э… из персонала не совсем положительно влияют на психику в целом и моральный климат в лечебнице…

Посидели. Посверлили глазами. Врач кивнул, и ассистентка тоже вышла. Сделав отметку в журнале, Игорь Палыч сложил пальцы в замок:

– Как вы себя чувствуете, Сергей Витальевич?

Губер заёрзал и близоруко прищурился:

– В каком смысле, виноват?..

– Почему вы уже дважды отказались от обеда?

– Гм.., – краснеет и ёрзает.

– Вам не нравится рисовая каша?

– Ну нет, ну… Почему же…

За окном слышен голос Васи:

– Заходим! Заходим! Ко мне подходим! Карманы к досмотру.

– Вам не нравится рисовая каша?

– Доктор, – очень осторожно вздыхает Сергей Витальевич, – я взрослый человек. Объявлять голодовку я не собираюсь. Тем более, что это глупо. Просто сегодня я совершенно не голоден. И я не думаю, что один приём пищи, пропущенный мною, может как-то повлиять… э-э…

– Сергей Витальевич, вы ведь знаете наши правила?..

– Да, да. Знаю, – больной виновато помолчал, но всё же тихо заметил:

– Но я же не нарушаю режима? Больничного…

Игорь Палыч сухо хрустнул сильными пальцами и посмотрел на полированные ногти:

– Отказ от приёма пищи является злостным нарушением больничного режима. И может повлечь за собой вынужденные меры. Вы понимаете?..

…Спустя десять минут, привязанный простынёй за ноги к ножкам стула, а за руки за спинкой, Губер красный от гнева и крика наблюдал за приготовлениями санитаров:

– Это бесчеловечно! Развяжите немедленно!.. Варварство какое-то!.. Что вы собираетесь делать!?

Вася вкатил тележку и снял крышку огромной кастрюли. Смазав глицерином шланг, он на глаз отмерял шлангом расстояние от носа больного до его пупка.

– Что вы собираетесь делать, я вас спрашиваю, товарищ?!!

Второй санитар, подойдя к Сергею Витальевичу сзади, крепко прижал голову больного в запрокинутом положении к высокой спинке и зафиксировав лоб ремнями.

Сергей Витальевич взвизгнул ещё громче:

– Что вы собираетесь делать, я вас спрашиваю?!!

Не обращая на него внимания, Вася бронзовой ладонью сильно надавил на челюсть Сергея Витальевича и, до предела раскрыв тому рот, прочно закрепил в зубах овальную чёрную резиновую пробку с отверстием посредине, вытащить которую изо рта без помощи рук не представлялось возможным.

– У-ху-ху-хи-хие-хе-хе!!!?, – закричал Сергей Витальевич через дырку, брызгая слюной на Васю. Санитар обошёл Губера и, ухватив его за подбородок, ввёл жёсткий мундштук шланга в отверстие пробки, быстрыми толчками засовывая резину глубже и глубже. Сергей Витальевич взвыл, выбрасывая слюни носом, и заплакал, с ужасом глядя на красного Васю.

Пройдя через горло и больно ткнув в трахею, шланг миновал пищевод и, не обращая внимания на рвотные судороги, упёрся во что-то в районе желудка. Набрав в ковшик жидкой остывшей каши, Вася поднял конец шланга над головой больного, приладил к шлангу воронку и стал потихоньку лить. Когда шланг набрался полный, Вася снял воронку и, брезгливо оттерев отверстие, дунул в него, проталкивая кашу.

…Слёзы брызгали из глаз Сергея Витальевича. Не в силах сопротивляться, задушенный своим бессилием и ужасом унижения, он лишь тонко выл и мелко тряс головой.

Сбитая с толку гортань, безуспешно пытаясь вытолкнуть инородное тело, ходила ходуном вверх-вниз, выстреливая при вдохе из носа липкую молочную струю вперемежку с Васиным воздухом и редкими зёрнами риса.

На втором ковшике раздавленный и смирившийся, Сергей Витальевич лишь тихо подвывал, глядя в потолок и обливаясь слезами, стараясь не давиться так мучительно.

…Быстро и легко вынутый шланг оставил после себя неприятную сосущую боль. Потный Вася облегчённо вздохнул и улыбнулся примирительно:

– Ну вот и всё!.. А ты говоришь – «купаться». Чё, будем ещё доктору стучать?

****

Беспонотовый

Памяти Волошина Владимира.

…Кликуха* «Беспонтовый» прилипла к нему давно. Карикатурная внешность его настолько колоритна, что другого прозвища у него, пожалуй, быть и не могло. Костлявый. Огромные оттопыренные уши. Глаза мудрого бассета. Толстые, разбитые, все в шрамах, губы. Похож на больного гоблина, которого всё время бьют ни за что, ни про что.

Тем не менее, Беспонтовый лучше всех делал модели кораблей, нарды, резал иконы по дереву. Поэтому его кликуха воспринималась хоть и с иронией, но уважительно среди нас. Он был единственный, кто делал корабли на заказ для больших ментов, поэтому трезвого его не били, корабли забирать при обысках боялись. Не матерных слов в его лексиконе было меньше иных, повествовать будет трудно. Но не написать о нём не могу. Как-то за чифирем он расчувствовался:

– Два и восемь в Джамбуле отмотал*, приехал на 23-ю. Ещё три осталось. Нормально мужиковал*. Кустарки валом*. Мануфта* без проблем. Шмали-стекла-колёс* хватает, чиф с глюкозой*, все дела… Я ещё молодой был. Мечтал: выйду – первым делом бабу сниму и сникерс попробую. Рекламу по телеку крутят каждую минуту – марсы, сникерсы. Не пробовал, где ж взять? Тут ДПНК* подтягивает на свиданку*. Я не понял: ко мне вроде бы не кому ездить. Оказывается, сестра из Москвы прикатила, матушкину хату продать не может без моей подписи. Я там прописан до сих пор. Короче, то да сё, я её и не помню толком, трандец – корова ушлая стала! Подписал я ей всё, взял передачку и до хаты бегу. А перед этим три-четыре кубика жвачки заныкал* в носки. Не хотел, чтобы контролёры на шмоне отмели*. Сто лет жвачку не жевал. В слесарку один зашёл. Жвачку жую-жую-жую… Чё за хрень? Солёная, не лепится. Для пива, что ли? Чуть не обрыгался… Потом оказалось – кубики Магги…

Беспонтовый смеётся сам над собой так, что не возможно не смеяться.

– Потом, прикинь, по отряду* ходит один… Гусь. Понтуется, сотка в руке*. Я кричу*: дай позвонить кенту на волю, ни разу, говорю, в жизни по сотке не разговаривал. Он кричит: полдороги герыча* давай – пять минут побазаришь. Я кустарку толкнул, полдороги у барыги* взял. Он мне сотку даёт, время по секундам засекает, шакал. Я в душевой заныкался. Номер набираю, вроде цифры правильно высвечиваются… Слушаю – ни гудков, ни звонка. Пять минут мудохался-мудохался… Ни фига не позвонил. Отдал.