Обретение счастья - Виктория Васильева

— На этот раз прошу извинить меня… Я не читаю за обеденным столом, — ответ прозвучал безапелляционно, но вежливо.

— Так, так… А не испить ли нам «зефировки»? Чудный, знаете ли, напиток.

— «Зефировки»? — Маша недоуменно смотрела на отца.

— Да. Неси, дочка, графинчик.

Дочка была явно недовольна, но послушалась. Она извлекла из бара литровую лабораторную, закупоренную притертой пробкой, бутыль с красноватой жидкостью и отлила часть содержимого в графин.

— Пожалуйста.

— Ну-с, Алексей — человек Божий, испробуем? Это чудо изобрел мой коллега академик Зефиров в годы легкомысленного аспирантства. Рецепт оригинальнейший, для непосвященных — поистине эзотерический. Сорбция, десорбция… — в рюмках красиво переливался напиток. — А исходные компоненты полезнейшие: чистый спирт, клюква и глюкоза.

И дочь, и жена подметили, что перед подчеркнутой холодностью гостя хозяин теряется и пасует. Он одним глотком опорожнил рюмку в то время, как Алексей только пригубил свою.

— Да, в самом деле, очень приятный напиток, — похвалил он.

— И крепкий!.. Если мы не читаем стихов за столом, то, может быть, споем? — произнес захмелевший академик с задором «подросшего шестидесятника».

— Юра, может быть, в другой раз? — попыталась остановить его жена.

— Нет! Только сегодня. Не бойся, Оленька, я своих песен исполнять не рискну. Спою что-нибудь из репертуара моего тезки Визбора.

Невесть откуда в руках Юрия Михайловича оказалась видавшая виды гитара, и он голосом стареющего барда затянул: «Милая моя, солнышко лесное…» Обстановка за столом становилась явно нелепой.

Ольга тихо встала и вышла на кухню. «Нужно переложить торт на блюдо», — это была единственная мысль, на которую хозяйка еще оказалась способна.

К торту гости почти не притронулись. Свежезаваренный чай «Pickwick» также не вызвал особого оживления. Причастившийся «зефировкой» академик вообще не взглянул в сторону чайника.

Он полулежал в кресле, все еще не выпуская из рук гитары, но было заметно, что ему очень хочется спать.

Выпитое шампанское сняло напряжение первых минут встречи, и теперь Алексей спокойно, даже чуть устало смотрел поверх не слишком эстетичного после пиршества стола в направлении окна. Очевидно, он выбрал какую-то несуществующую для остальных точку и удостоил ее вниманием.

— Все было очень вкусно, Ольга Васильевна, — на эту сакраментальную фразу отважилась Маша.

И Ольга незаметно вздохнула. С облегчением.

— Очень приятно было познакомиться с Алексеем — человеком Божьим, — Юрий Михайлович с трудом поднялся с кресла.

— И мне также.

Маша суетилась в прихожей. Алексей галантно подал ей плащ, и Ольга удивилась его манерам, о которых уже позабыла.

— Рад был увидеть вас, Ольга Васильевна, — Алексей снова прикоснулся губами к ее руке, но на этот раз Ольга не ощутила дрожи в его прикосновении. Только в глазах цвета свежезаваренного чая «Pickwick» светилась неизбывная, нездешняя печаль.

«Впрочем, по такому взгляду и отличают поэтов от простых смертных», — вспомнила Ольга.

Глава 2

Дверь захлопнулась. Маша ушла проводить гостя. Часы показывали половину пятого.

— Что ж, милый молодой человек. Не правда ли, Оля? — подвел итоги обеда будущий тесть. — Впрочем, я побаиваюсь всех этих… поэтов. Как и многие тайные графоманы, — он зевнул. — А не прилечь ли нам? Оля, ты ведь тоже устала? Не желаешь ли отдохнуть?

— Нет, мне нужно прибрать со стола.

— Ну, как хотите, мадам.

Эту фразу Ольга расслышала, уже находясь на кухне. Тяжелый сервировочный столик, доверху заваленный грязной посудой, остановился у мойки. А Ольга присела на табурет у окна, достала из укромного места — пустой солонки — тщательно утаиваемые от некурящего супруга сигареты и закурила. Голубой дымок, мягкий ментоловый привкус табака унесли ее в мир далекий и призрачный.

«Сколько же времени прошло? Да, — восемь лет и два месяца. Тогда был август, а сейчас — октябрь».

Тогда был август… И две ночи в поезде, идущем на юг, когда воздух в купе, казалось, электризовался от жары. Ольга, студентка последнего курса, «отличница, комсомолка и, наконец, просто красавица», ехала в скором «Москва — Одесса». А в сумочке у нее, вложенная в паспорт, мирно ждала своего часа голубая, как Черное море, круизная путевка. Ольга получила ее в награду за победу в межвузовской олимпиаде по органической химии. Она, студентка Губкинского института, оказалась лучше многих — в том числе и чванливых МГУшников!

В то время Ольга по-настоящему «болела» органикой. Наверное, врожденные кулинарные способности перевоплотились в ее женском естестве в склонность к химическому «поварству». Часто на лекциях она слышала крылатое сленговое выражение: «Органика — та же кухня». И в своей деятельности Ольга воплощала эти слова, придавая им буквальный смысл.

Преподаватели и лаборанты поражались, как эта тоненькая, хрупкая студенточка могла выстаивать у вытяжного шкафа по нескольку часов, наблюдая за течением реакции. А какую чистоту она наводила! В условиях, когда, казалось, невозможно работать, не окружив себя хаосом бутылей, склянок и использованных колбочек, Ольга умела избавляться ото всех лишних предметов. Она не делала над собой никаких усилий: просто стремление к порядку было чертой ее характера. С детства она любила, может быть, даже больше, чем играть с игрушками, расставлять их после игры на места, всегда — определенные, неизменные для каждого мишки и зайца.

Ольга знала и теорию науки, в которой чувствовала призвание, но теория была для нее лишь рецептом, ключом к пониманию живого движения молекул, одиноких и сгруппированных, совсем как люди. Часто студентка представляла себе реакции образно в красках и динамике. И неживые молекулы в ее сознании наделялись обычными человеческими чертами. Они бывали торопливыми и медлительными, злыми и добрыми, они имели друзей и врагов. Ольга ни с кем не делилась этим своим «ненаучным» подходом. Но искала ему объяснение, пока в одной умной книжке о первобытной культуре не прочла о врожденном стремлении разума к оживлению всего сущего и наделении каждого предмета нетленной душой…

Тогда было лето, последние каникулы в Ольгином студенчестве. И она старалась не думать ни о химии, ни о каких-нибудь отвлеченных общественных дисциплинах.

Девушка ехала на юг. Скорый нес ее в глубь распаханной черноземной степи. Обширные поля, изнывающие под тяжестью обильного урожая, ограничивались на линии горизонта с обеих сторон железнодорожного полотна плотными лесозащитными полосами. Темно-малахитовые кроны пирамидальных тополей сливались вдали, и казалось, что все земное пространство перегорожено частоколами с шевелящимися от порывов ветра зубцами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});