Зазеркалье - Кристина Генри

беспокоилась только потому, что чувствовала, будто должна беспокоиться, а не потому, что ей становилось плохо.

Ну, почти.

Кроме того, только беднякам в Старом городе надлежало быть очень худыми. Элизабет видела, как некоторые из них прижимаются к решетке ограждения, когда экипаж ее родителей пересекает границу. Эти люди выглядели такими бледными, и тощими, и отчаявшимися, что Элизабет хотелось остановить коляску и раздать несчастным все свои карманные деньги.

Однажды она сказала это родителям, и отец усмехнулся:

– Благотворительность – это замечательно, Элизабет, но любые деньги, которые ты дашь этим существам, канут в бутылку. Не позволяй сочувствию ввести тебя в заблуждение.

Элизабет не поняла, что хотел сказать папа этим своим «канут в бутылку», поэтому позже спросила Дину, и Дина ответила, мол, так говорят о тех, кто пьет слишком много спиртного.

– А жители Старого города, они все бездельники, пьяницы и убийцы, насчет этого твой отец прав, – заявила Дина, расчесывая Элизабет волосы. – Ни к чему тебе о них беспокоиться.

Ее слова тогда показались Элизабет очень жестокосердными, но подобное говорили все взрослые, так что, наверное, это правда.

В укромный уголок Элизабет впорхнула маленькая оранжевая бабочка, на секунду опустилась на ее колено, хлопнула крылышками, словно дружески приветствуя девочку, и вновь улетела.

Красный лепесток слетел с куста и упал в точности на то же самое место, где только что сидела бабочка.

«Как бы мне хотелось, чтобы роза тоже была бабочкой, красивой красной бабочкой с крылышками, словно рубины».

Она пожелала этого – и, конечно, поэтому так и стало.

Лепесток начал расти, разделился надвое, миг – и вот уже на колене Элизабет сидит, поводя усиками, прелестная яркая бабочка с крыльями размером с ладошку Элизабет.

Элизабет вовсе не удивилась. Ее желания имели свойство сбываться, хотя для этого ей нужно было захотеть чего-то по-настоящему. Если бы она лениво протянула, мол, хочет мороженого, мороженое не появилось бы просто потому, что она так сказала.

Кроме того, желания сбывались чаще, когда она мечтала под розами, хотя Элизабет и не знала, почему это так. Возможно, потому, что заботилась о цветах, вкладывая в них свою любовь, ее мама, а не садовники, которые в любое время дня только и думали о перекусе.

Элизабет осторожно пересадила бабочку с колена на ладонь. Бабочка и не думала улетать.

– Но бабочки должны летать, – сказала Элизабет. – Дома их не держат.

«Только если у них не оторваны крылышки».

Девочка в недоумении огляделась. Это был вовсе не ее голос. Это произнес кто-то другой.

«Кто-то ужасный, – подумала она. – Кто же станет отрывать крылья бабочке?»

«Завистливая Гусеница, которой никогда не взлететь», – ответил голос.

– Это ты – Завистливая Гусеница? – спросила Элизабет.

Она не понимала, откуда исходит голос, но звучал он определенно не в ее голове, как она сначала подумала. Это успокаивало, потому что Элизабет была достаточно взрослой, чтобы знать: слышать чужие голоса свойственно лишь сумасшедшим.

«Я? – Вопрос, видимо, сильно удивил голос. В этом коротком звуке Элизабет даже послышался смех. – О нет, нет, вовсе нет. Я ничему и никому не завидую, потому что я тот, кто хранит истории, а истории куда ценнее рубинов. В историях, в сказках заключены все знания мира».

– Так кто же тогда эта Гусеница, которая отрывает крылья бабочкам? – спросила Элизабет.

Она решила, что голос, который слышит, звучит как голос всезнайки, а поскольку у нее уже была старшая сестра, ей не хотелось связываться с никакими другими всезнайками. Однако если он расскажет ей сказку, это может скоротать время до прибытия кареты, которая отвезет их на церемонию вручения подарков.

«Гусеница – он. Он был гадким. Очень, очень гадким и плохим, по-настоящему плохим, но Алиса заставила его заплатить за все его грехи».

– Алиса? – Глаза Элизабет расширились, а сердце в груди заколотилось чаще. – Ты знаешь Алису?

Возможно, сейчас она выяснит, кто эта несносная Алиса, этот призрак, от которого взгляд матери становится затравленным, а отец бледнеет.

«Конечно, я знаю Алису. Когда-то она была Алисой Кролика. – Голос сделался напевным, мурлыкающим. – Милая маленькая Алиса со своим милым приятелем, убийцей с топором. Милая Алиса, перерезавшая горло Гусенице и добившаяся того, что все рухнуло».

– Но кто же она такая? – нетерпеливо спросила Элизабет.

«И почему никто не хочет, чтобы я это узнала?»

«Алиса проплыла по реке слез, прошла по улицам, залитым кровью, и нашла домик, увитый розами. Алиса бродила по ночному лесу, и танцевала с гоблином, и носила корону королевы».

– Не хочу я никаких загадок! Если не собираешься рассказывать нормально, я вообще не желаю с тобой разговаривать! – нетерпеливо заявила Элизабет и выползла из-под куста.

Бабочка слетела с ее ладони и опустилась на раскрытый цветок. Крылышки ее были точь-в-точь такими же красными и бархатистыми, как лепестки розы. Бабочку вообще нельзя было бы отличить от цветка, если бы не покачивающиеся на ветру усики.

Элизабет стряхнула с голубого платья травинки и лепестки, чувствуя, что день проходит совсем не по ее плану. Все должны были восхититься ее новым платьем, а на самом деле пришлось просто вытягивать из родителей похвалы. И этот раздражающий голос, который вторгся в ее грезы под розами. Вместо того чтобы рассказать то, что ей хотелось узнать, только оставил после себя еще больше вопросов.

И опять, опять, опять эта Алиса!

– Кто такая Алиса? – спросила Элизабет, хотя и не ожидала ответа.

Ей просто хотелось показать этому странному голосу, что он не сбил ее с толку.

«Ну как же, Алиса – твоя сестра, конечно».

* * *

Элизабет сидела, прижатая к дверце кареты, потому что ее племянницы, Полли и Эдит, потребовали, чтобы она поехала с ними, Маргарет и Даниэлем, а не в экипаже родителей.

В другой день она была бы только рада возможности поиграть с ними, вместо того чтобы напряженно прислушиваться к приглушенным разговорам родителей, но сейчас ей хотелось спокойно подумать о том, что сказал тот голос, а под верещание Полли, которую щекотала Эдит, думать оказалось решительно невозможно.

– Эдит, немедленно прекрати, – хмурясь, велела Маргарет младшей дочери.

Эдит послушно сложила руки на коленках, но все сидящие в карете знали: как только внимание Маргарет переключится на что-нибудь другое, Эдит тут же снова полезет к Полли. Полли жутко боялась щекотки – достаточно было всего лишь коснуться пальцем ее щеки, чтобы она начала неудержимо хихикать.

– В чем дело, Элизабет? – спросила Маргарет, повернувшись к сестре. – Ты плохо себя чувствуешь? Обычно ты не такая тихая.

– Да, похоже, ночью к тебе приходила кошка, чтобы украсть твой язычок, – подмигнул девочке Даниэль.