Стихотворения - Юрий Одарченко

<НЕСОБРАННОЕ>

НАТЮРМОРТ

На столе стакан разбитый,Скатерть залита вином,Муха в склянке недопитойБьётся жалобно крылом.

Кто-то здесь боролся с верой,Жил, любил и вновь страдал.Лист бумаги мутно-серыйМелкий почерк исписал.

Переплёт из коленкора,Недочитанный роман.Дым рассеется не скоро,Дым холодный, как туман.

И свеча в бутылке тёмнойДогорает в тишине,Отражая свет нескромныйВ незавешенном окне.

Летом солнце всходит рано,И заря уже близка.И сочится кровь из раны,Из усталого виска.

* * *

Поздравляю всех молящихсяС тем, что молятся.Поздравляю розы чайныеС тем, что колются.Поздравляю всех трудящихсяС тем, что трудятся.Получившего пощёчинуС тем, что судится.Поздравляю неудачников,Коль не клеится.Продавца гуммиарабика,Если клеится!Поздравляю, низко кланяюсьВстречным всем наперечёт.Поздравляю, низко кланяюсьВсем, кто дышит и живёт.

1950 * * *

Я недоволен медведями:«Они не сеют и не жнут»,Но мёд и землянику жрутИ спят в берлогах месяцами —— Я очень недоволен медведями!На небе знаки звездочётаБольшой Медведицей зовут,На небе звёздочек без счетаИ Малые Медведицы растут.Медведь огромный вместо БогаНад миром лапу протянул,Он лермонтовским сном уснул,Пока не прозвучит тревога.Не призывайте ж имя Бога!

* * *

Стали подниматься на ступениДуш обезображенные тени:Жабы, крабы, змеи, попугаи,Пауков подслеповатых стаи,Всяческих размеров черепахиИ за ними чёрные монахи.По ступеням солнечным всё выше…Телеграфные столбы и крыши,И лунатикам любезные карнизы —Спрятали монашеские ризы.Выше, выше! Через кантик тучи,Но чем выше, тем ступени круче.На лужайке, с розами в руках,В нестерпимо ослепительных лучах,Мальчик в рубашонке, на краюНезлобливо улыбается в Раю.

* * *

Ветхий, очень ветхий дом,Редкий дом, в котором ромПодают к обеду —Я туда поеду!Прохожу зеркальный зал,Император танцевалВ нем с весёлой Настей,А теперь-то страсти:Посреди стеклянный гробИ в гробу несчастный Боб,Бывший сумасшедший,Свой покой нашедший.Ветхий, очень ветхий поп,Обходя раскрытый гроб,Шевелит кадило.Вырыта-ль могила?Глухо стонет ветхий дом,Пьют в столовой крепкий ромИ ведут беседу…Нет уж не поеду!

* * *

Стрелки бывают всякой масти.Стрелок из лука очень смел:Он не боится львиной пастиИмея лук и пачку стрел.

Из пистолета на дуэлиДурак стреляет в дурака.Всегда из благородной целиОн целит в лоб издалека!

Стрелок-охотник забавляясьСтреляет в клубе голубей —Из клетки голубь вырываясьЛетит — попробуй-ка убей!

Но есть ещё стрелки иные —Глаза горят и просят датьИх руки желтые худые…А ну, попробуй отказать.

Пойдет он сгорбившись обратно.Но нет обратного пути.Он только что ушел от братаИ больше некуда идти.

* * *

В аптеке продается вата,Одеколон и аспирин.В аптеку входит бесноватыйИ покупает апельсин.

Он получает по рецепту,Прописанному Сатаной,И, заплативши фармацевту,Идет из лавочки ночной.

Луна сквозь облачную ватуМерцает зеркалом витрин.И ест поспешно бесноватыйСвой ядовитый апельсин.

* * *

На вокзале, где ждали, пыхтя, паровозы,Вы спеша уронили три красные розы.Ваш букет был велик, и отсутствия розНе заметил никто, даже сам паровоз.

На асфальте прекрасные красные розы,Синий дым, как вуаль, из трубы паровоза.Я отнял у асфальта сияние розИ забросил в трубу — похвалить паровоз.

Это редкость: прекрасную красную розу,Ожидая отход, проглотить паровозу.И по вкусу пришлося сияние роз,Как разбойник в лесу засвистел паровоз.

На стеклянном, огромном, бездонном вокзалеМне три красные искры в ладони упали.Зажимая ладонь было больно до слёз —Мне прожгло мое сердце сияние роз.

* * *

Идут поэт и попрошайкаВ обнимку через Красный мост,За ними едет таратайкаИ зазывает на погост.Поэту холодно и зябко,Он ходит в летнем пиджаке.На попрошайке — просто тряпкаИ две дыры на башмаке.От смерти низкие перилыИх отделяют в эту ночь,Но нету у поэта силыПредсмертный ужас превозмочь.А друг его на таратайкеУже умчался на погост…Идет поэт без попрошайкиВ сияньи через Красный мост.

* * *

На самом дне в зеленом жбанеВ перелицованном жупане,Не говоря ни да ни нет,Сидит подстриженный поэт.

Над ним плывут по небу тучки,Но он сложил спокойно ручкиИ прикусил себе язык,Сказав, что к этому привык.

И лебеди в порочном страхе,И дева в ситцевой рубахе,И розы, звёзды, соловей,И с ними Дядька Чародей

Бегут в неистовом испугеК уравновешенной супругеСказать, что стриженный поэтНе говорит ни да ни нет.

* * *

Стоят в аптеке два шара:Оранжевый и синий.Стоит на улице жараИ люди в парусине.

Вхожу в аптеку и шарыКонечно разбиваю,В участке нет такой жары,А цвет сейчас узнаю.

Горит оранжевый рассветНа синей пелерине.Отлично выспался поэтНа каменной перине.

* * *

Скрылись бесы под плащом зелёнымНад землей застывшей навсегдаИ пытаются железом раскалённымВоскресить вчерашнее Ура!

Тучи ос — бесовская отрада —Жалят мёртвые сердца людей,И во тьме церковная оградаШелестит как стая лебедей.

Чёрный бык, передними ногамиУпершись в полузакрытый ров,Сильными короткими рогамиОтрывает нужных мертвецов.

Месяц светит над невестой бывшей,Освещает жёлтые поля,И в пространстве звёздочкой остывшейВертится озябшая земля.

* * *

Как нежно ветер над полем стелется.На нем равноправные лежат мертвецы.Слегка по утру завеет метелица.Рцы, Господи праведный, рцы!

Никто не верует да и не молитсяТебе, о Господи, лишь мертвецы.Над ними месяц на землю клонится.Рцы, Господи праведный, рцы!

* * *

Это совсем не так, это гораздо проще:Прожил семьдесят лет и вот лежишь на погосте.И то, что было в чудесной жизни, —Наполовину фантазия.Расплескалась чаша с вином —Наполовину с отравою.Прожил семьдесят лет —И вот тебя нет.А то, что цветы на украшенной грядке,И над цветами еще мотыльки,Над мотыльками атласное небо:Это Платоновский мир, но в обратном порядке.

* * *

В. Л. Книжниковой

Жизнь исчисляют не годами,Она течёт, как волны рек.В них с удивлёнными глазамиПлывёт бесправный человек.

Когда река, впадая в море,Влечёт усталого пловца,У всех предчувствующих гореВ груди сжимаются сердца.

Но руки машут над водою,Кругом знакомые места,И веет новою весною…Не ставьте над живым креста!

Жизнь исчисляют не годами,Она течёт, как волны рек.В них с лучезарными глазамиПлывёт бесстрашный человек.

* * *

Жёлтый Ангел пролетел по небу,Рисовою веткой погрозил.Спелый колос золотого хлебаПротянул ему Архангел Михаил.

Леший, сидя у лесной тропинки,Яд варил для камышовых стрелИ сказал пришедшим на поминки:Посмотрите, хлеб уже созрел.

Зарево зари еще беспечнойНежным светом землю озарит.В нищенских дворцах ЗамоскворечьяНе для нас ли петел прокричит?

Но теперь заря уже настала,Михаил в сиянии стоит,Жёлтый ангел, опустив забрало,С диким криком на Восток летит.

* * *

Вечеров литературных завсегдатаи!Умирания искусства соглядатаи!Кто билетом ненавистным не гнушается,Дань отдавши, очень вежливо прощается!Те, кто слушает, всегда усердно хлопая,Кто не слушая сидит, ушами хлопая!Кто не так уже пронзительно сморкается,И при встрече у буфета улыбается!Окажите мне последнее почтение —Приходите вы ко мне на погребение,Буду я покоиться в гробуС христианской грамоткой на лбу…В ней написано всё то, о чём мечталИ чего я в жизни не сказал.

* * *

Луну волки съелиИ не на что больше выть.Поэты себя перепели,Но как же с музою быть?С божественной, беспрекословной,С золотою арфой в руках,Манящей и обещающей,На кофейной гуще гадающей:«Быть или не быть»?Нет, не на что больше выть.Но есть страна, где солнце иное,Разрезанное пополам.В нем заложено счастье земное,В нем дыры и слезы и тарра-рам.

* * *

С Новым годом, инженеры рукомойников!Мы поздравим розы красные, покойников,Чингис-хана поздравляем, потому что помер он,С уважением поставим первым номером.Поздравляем в небе мёртвую медведицу,И всемирную, конечно, гололедицу.Гололедица растает в марте месяце,Поздравляем тех, которые повесятся.Но есть люди, кто и горем не гнушается,Так поздравим всех, кто с этим соглашается!

ПЕСНЬ О СЕВЕРНОМ СУДАКЕ

В каком-то доме был чердак,Где умер северный судак.Двоюродные братья и даже просто братья!

На песчаном откосе лежит судак.Это не выдумка — это так!Не на серебряном подносе,А на песчаном откосе.

Лежит он смирно на боку,Теперь не нужны судакуДвоюродные братья и даже просто братья —Судак в Божественных объятьях.Он умер, не убит,И чешуя его блестит,И ангелы на чердакеПоют о мёртвом судаке.

* * *

Основа жизни есть сомненье,Поэзия — дитя его,Торжественное откровеньеИз хаоса, из ничего.

Тростник колышется в пустыне,По небу катится звезда.Всё, что свершается доныне,Сомненьем движется всегда.

В сомненьи есть очарованье.О, трудная моя любовь,В ней даже первое признаньеСомненьем движимая кровь.

Года, года, как страшно это,Но сердце бьётся оттого,Что даже в страшный час ответаНе изменится ничего.

* * *

Есть в старости свое величье,Единственная красота.Нет к людям больше безразличья,Но есть любовь и простота.

Оделся старец к ЛитургииИ напомадил два уса.Но чтоб явиться как другие,Он одевался три часа.

Проходит прямо, не сгибаясь,И палкой по камням стучит.И смотрит каждый, улыбаясь,И всякий с ним заговорит.

Смеются смуглые девчата:«Ведь ты наш дедушка мороз»,А проходящие солдатыОтдали честь совсем всерьёз.

Летя в небесной колесницеИ подымая ветерок:«Что старче, ломит в пояснице?» —«Перед грозой, Илья Пророк».

* * *

В перетопленных залах больницыСумасшедшие люди кричат.Но я вижу окраины НиццыИ луга, где коровы мычат.

Вот приходит высокий и строгийНад людьми властелин — психиатр.Он им стукает палочкой ноги,Начиная привычный театр.

Подошедши к моей вероломной кровати,Долго имя читает, поднявши очки:«Это русский? Скажите, с какой же он статиЗдесь лежит?» — говорит, расширяя зрачки.

И потом прибавляет, высокий и строгий,Улыбаясь концом папиросы своей:«Если русский, — наверное, думает много,Вероятно, о спутниках. Слушайте, эй!»

Но я вижу поэта в приветливой Каньи:С книгой ходит, и белые чайки летят…«Эти русские, просто одно наказанье»,—Говорит психиатр, а больные кричат.

* * *

На палубе работают матросы,Над морем пролетают альбатросы.

У печки погибают кочегары,В прохладе нежатся ленивые гагары

Как пароходу минуть мины,Вокруг которых плещутся дельфины.

Сам капитан в бинокль глядитИ видит в море рыбу-кит.

Киту привольно и отрадно,А капитану так досадно:

Что море дремлет, солнце блещет,Но в лихорадке флаг трепещет.

* * *

Сидят надменные вельможиНа тронах. Их пятнадцать тут.Один сказал: «Великий Боже,Ведь нам, пожалуй что, капут».

Другой взглянул на статуэтку,Из кости жёлтого слона,Поставил в книжечке отметкуИ возразил: «ещё весна».

А третий молвил: «Миловзоры!»Четвертый, пятый и шестойЧертили пальцами узорыНа слое пыли вековой.Седьмой, восьмой и два девятых(Они ведь были близнецы)Жевали пряники из мятыИ все молчали мудрецы.

Одиннадцатый и другиеВдруг крикнули: «Банзай, банзай!»И за слова свои благиеЖивыми были взяты в Рай.

* * *

Сгибаясь, смуглые девицыНесут корзины спелых ягод.Из этих ягод вареницыНа всю деревню хватит на год.

Уселись девушки на травке,Кто ножку трёт, кто шьёт платок,А кто пришпилил на булавкеК прическе розовый цветок.

Опять старуха на пороге:«Эй, девки, живо за водой».И снова тянется дорога,Ведущая на водопой.

Сгибаясь, смуглые девицыНесут с водою кувшины.И пением свободной птицыВсе вздохи их заглушены.

Они садятся не на травке,Теперь уж поздний вечерок.Ложатся в темноте на лавки,Им светит сорванный цветок.

* * *

Меня не любят соловьиИ жаворонки тоже.Я не по правилам поюИ не одно и то же.

В лесу кукушка на вопросОхотно отвечает,И без ошибки смертный часПо просьбе отмечает.

Но если сто семнадцать разВам пропоёт кукушка,Не отвечайте ей тотчас:Какая же ты душка!

Наверно, врёт кукушка.

* * *

Я болен страшною болезнью:Но не проказой, не чумой —Еще страшнейшею болезнью —Пошел я по миру с сумой.

Встречать знакомых мне не стыдно —«Ах, здравствуйте! Я очень рад.На бал собрались? это видно.Но что за странный маскарад?»

А я протягиваю рукуИ мне, смеясь, дают пятак.Я спешно пожимаю рукуИ ухожу на свой чердак.

По щелям шепчут тараканы:«Ну что, повесится ли он?»Заглядывают мне [в карманы]И видят — денег миллион.

На эти деньги покупаюВина, селёдки, папирос.И в полутьме своей читаюБезумный гоголевский «Нос».

* * *

Перед грозой родное дноПокинули большие крысы.Теперь уже давным-давноВсе эмигранты стали лысы.

Всё ждут: когда-нибудь потонетСверхокеанский пароход,Он так в порывах ветра стонет,Так страшно замедляет ход.

На пристани ликуют шумно,И начинаешь думать сам,Что поступили те разумно,Кто верил только небесам.

Но множатся кресты Женевьевы,И лысины, среди могил,Заупокойные напевыБормочут из последних сил.

* * *

Посв. К. Д. Померанцеву