Рассказы. Неоконченная Акварель - Юрий Абдашев

Она взмахнула рукой, отгоняя докучливых ос, кружившихся над красками.

- Я не совсем понимаю вас, - сказал я, хотя прекрасно знал, что она имеет в виду. Мне просто не хотелось прекращать начатый разговор. И я уселся на камне рядом с ней.

- Вы знаете, - постепенно оживляясь, заговорила девушка. Видимо, она была рада побеседовать о любимом деле. - Я была здесь еще девчонкой с отцом. За год до начала войны. Однажды после ночного дождя мы вышли вдвоем на террасу. Небо уже очистилось от туч, но первые лучи солнца еще не показались из-за той меловой скалы, - и она кивнула на восток. - Солнце было где-то за ней. Его не было видно, но оно угадывалось по прозрачному золотому свечению, которым была окружена скала. Казалось, она сама излучала его…

Девушка отложила кисть и внимательно посмотрела на меня, будто желая убедиться, насколько хорошо я сумею ее понять. Потом продолжала.

- Но не это было главное. Все заключалось в море. Оно горело. Понимаете? Горело синим спиртовым огнем, Такого зрелища, такой красоты ни я, ни мой отец никогда не видели. Он сказал тогда: «Если бы это можно было написать акварелью! Масло слишком грубый материал…» Через четверть часа удивительное видение исчезло, и море стало совсем обычным. Прошло столько лет, а я не могу забыть этого. Девушка вздохнула.

- Отец погиб во время блокады. Мы жили в Ленинграде. А я научилась писать. Вот так, понемногу. Второй раз приезжаю сюда, но мне так больше и не удалось увидеть ничего подобного.

- Вы хотели бы написать картину?

- Да. Но для этого все должно повториться снова. Теперь успех зависит от случайности. От освещения, от положения облаков, от прозрачности воздуха. Мне достаточно десяти минут, больше не нужно. Я знаю: все прекрасное зыбко и недолговечно. Разве что море… Но я верю, что дождусь. Для меня это очень важно.

- Я чувствую, что море - ваша стихия.

- Может быть…

Она как-то искоса, недоверчиво посмотрела на меня и снова занялась своим делом. На мои вопросы она отвечала теперь односложно и неохотно.

Я простился и ушел. По дороге домой я размышлял об этой странной девушке, которая, как путник в пустыне, гонится за призрачным миражем, за туманной мечтой далекого детства. А детские мечты никогда не сбываются. Это я знал твердо.

Вечером того же дня я сидел за старой газетой, случайно обнаруженной на дне моего чемодана. На дворе стало смеркаться. В небе толпились тяжелые литые тучи. Неожиданно в комнату постучали.

- Да! - крикнул я и увидел в дверях грузную фигуру Артура, опиравшегося на палку. До этого он ни разу не бывал у меня. Но сейчас я удивился не его неожиданному приходу, а тому растерянному виду, с каким он переступил порог.

- Что-нибудь случилось? - Я быстро поднялся к нему навстречу.

- Да нет, ничего особенного, - ответил он, стараясь не выдать своего волнения. - Я просто пришел сказать, что, пожалуй, пора прекратить это хамство с художницей.

Он впервые называл ее так.

- В чем дело? Говори толком.

- Дело в том, что девчонка уже больше часа сидит в воде. Эти обормоты перепрятали ее купальник, и его, наверное, унесло в море.

- Но ведь сегодня не высидишь в воде и десяти минут. Никто не купается.

- Разве это важно? Она купается каждый день. Просто мне кажется, что за такие вещи надо бить морду. - Он раздраженно дернул головой и добавил: - Из-за этой проклятой ноги не могу спуститься на берег.

Дальше я не слушал. Не разбирая дороги, бросился к морю. Артур и не пытался гнаться за мной.

У спуска с горы я остановился. Невдалеке от того места, где обычно раздевалась Царевна, я увидел почти всю компанию Глеба. Они делали вид, что происходящее не имеет к ним никакого отношения. И только два случайно оказавшихся поблизости старичка из «нейтрального лагеря», засучив штаны, старательно шарили под камнями. Я понял, что они ищут купальник. Один из них был маленьким и тщедушным. Острая бородка его торчала клином, и на кончике тонкого носа каким-то чудом держались очки в золоченой оправе. Другой был толст и неуклюж. Разбухшие синие вены вздулись на икрах.

В тот момент, когда я остановился, Царевна, видимо, отчаявшись, снова уплывала в море. Девушке по-просту надо было двигаться. Мне показалось, что она еле шевелит руками.

Я не понимал, как это могло случиться. Почему мы с Артуром молчали все время?

Я побежал вниз по тропинке, и мелкие камешки, опережая меня, с шумом посыпались из-под ног. Одновременно со мной с другой стороны тяжелой походкой приближался старик Демидыч. Через его плечо была переброшена сырая брезентовая роба.

Увидев старика, кое-кто из присутствующих поднялся. Они, видимо, понимали, что дело может принять скверный оборот, и теперь решили незаметно улизнуть.

Рыбак посмотрел на них из-под вылинявших бровей, и я заметил, как у него стала краснеть коричневая от загара шея. Потом, не глядя ни на кого, он вошел в воду по самый пояс. В это время девушка была опять совсем близко от берега. Старик снял с плеча робу.

- На, дочка, надевай, - сказал он простуженным басом и неловко отвернулся.

Через минуту я увидел Морскую царевну на берегу. Огромная задубевшая куртка доставала ей чуть ли не до колен. Девушка старалась натянуть ее пониже на голые ноги. В этой несуразной одежде она выглядела совсем ребенком. Лицо ее было бледным, а губы посинели от холода. Худенькие плечи вздрагивали. Она прошла мимо нас, ссутулившись, напряженно глядя в одну точку. Потом неожиданно остановилась, как бы вспомнив что-то, и медленно повернулась. Я ожидал увидеть слезы. Но огромные серые глаза ее были сухими. Она смерила нас холодным и даже, как мне показалось, высокомерным взглядом. Не то судорога, не то презрительная усмешка тронула ее губы.

Потом я видел, как она уходила. На узкой полоске сырого песка, намытого прибоем, оставались ее следы. Она шла, а волны покорно отступали перед ней, бесшумно скатываясь в море, но тут же снова набегали на берег и легким прикосновением смывали ее следы.

Меня охватил внезапный порыв ярости к этим людям, что сидели рядом, и в то же время я чувствовал презрение к самому себе. Мне хотелось броситься на них с кулаками, но я почему-то продолжал стоять на месте.

Один из старичков, тот, что был с бородкой и в очках, видимо, принимая нас всех за одну компанию, подошел ко мне и срывающимся голосом проговорил:

- А вы, молодой человек, подлец!

Сказал, будто наотмаш по лицу ударил. Я даже почувствовал, как огнем обожгло мою щеку.

Он был на голову ниже меня и смешно выпячивал хилую грудь с острыми ребрами, выпирающими из-под дряблой в пупырышках кожи. Но он никого не боялся. Я был уверен, что в эту минуту он казался себе молодым, сильным и прекрасным, как олимпийский бог.

В эту ночь я спал плохо. Над горами глухо перекатывался гром. Я лежал на горячей постели, прислушиваясь к шуму дождя и вздрагивая при каждой вспышке молнии.

Едва рассвело - я был на ногах. Первым желанием моим было встретиться с девушкой, сказать ей какие-то хорошие слова, убедить, что она здесь не одинока. Я не знал, как поведу разговор, но потребность в этой встрече была велика. Я не задумывался над тем, что сейчас рано, и в маленьком домике над морем еще, наверное, спят.

Я вышел на улицу. Дождь недавно перестал, а тучи, как крылатые корабли, уже отплывали в дальние странствия. С листьев колючих гледичий падали редкие крупные капли. Небо светлело с каждой минутой. Ртутью блестело море.

У калитки дома, где жила Царевна, я столкнулся с Артуром. Его я ожидал встретить здесь меньше всего. Он все еще прихрамывал. В руках у него была дырявая плетеная сумка.

- Вот хожу, ищу груши, - как бы оправдываясь, сказал мой приятель.

Хозяйка вышла к нам, гремя подойником.

- Ваша квартирантка еще спит? - спросил я.

- Какой там! Час назад колхозная машина за хлибом шла, так вона з нею и уихала.

- Как уехала? Совсем?

- Ясно дило, - ответила женщина и со вздохом добавила: - Быстро собралась, даже картыну свою бросила.

Я был растерян. Странно, ведь еще вчера в это время судьба незнакомой девушки была для меня почти безразличной, а сейчас… сейчас я чувствовал себя так, словно навсегда потерял близкого друга.

- А где она? - тихо проговорил я.

- Картына, что ли? Да там, у хате.

Мы спросили разрешения и вошли в маленькую комнатку. Все здесь носило отпечаток поспешных сборов: обрывки газет, пустые кульки, привядшие помидоры на плите, застеленной белой бумагой.

Артур показал мне глазами на большой лист ватмана, валявшийся в углу. Я взял его и поднес к свету. На нем карандашом были набросаны горы, старые кряжистые сосны с облупившейся корой, меловая скала и море. Не было основного - красок.

- Можно мне забрать это с собой? - спросил я. Хозяйка заколебалась. Потом, усмехнувшись, посмотрела на Артура и ответила:

- Берить, бог з вамы.

О грушах мой друг так и не спросил. Мы вышли за калитку. И тут Артур остановился, точно прикованный к месту. Я оглянулся и обомлел.