До самой сути - Жорж Сименон

— Как бы я в таком случае попал сюда?

Это ясно. Глупо было спрашивать.

— Здесь обо мне известно? — осведомляется гость. — Твоей жене, например?

— Нет.

— Так и предполагал.

— По-твоему, лучше, если бы я ей рассказал?

По временам голоса ожесточаются, но гость всякий раз берет себя в руки, хотя по-прежнему без малейшего оттенка униженности.

— Ты без поклажи?

Пожатие плечами.

— За кого же тебя выдать? Погоди, погоди… Друг детства. Словом, старый приятель.

— Хорошо…

— Человек, которого я давно потерял из виду.

— Да…

— Самое трудное — объяснить, почему ты без машины.

— Извини.

— Так или иначе придется назвать причину твоего появления.

— Знакомый…

— Вот именно! Знакомая семья ехала в Мексику.

А ты взял да заглянул ко мне на часок-другой.

— Так и скажу.

— Минутку. Твои ждут тебя в Ногалесе… Нет! Там им пришлось бы остановиться в гостинице, у них был бы адрес, значит, отсюда им можно было бы позвонить.

Колени Пи-Эм беспокойно подрагивают, и он вслушивается в грохот ливня, пытаясь различить шум машины. Он совершенно трезв. Да и не был пьян. Однако от него, разумеется, пахнет спиртным, и он избегает приближаться к спутнику.

— Вода прибывает. Завтра, может быть, спадет.

В этом случае проскочим.

— Как?

— Там видно будет. Да не перебивай ты меня!

— На границе, должно быть, уже получили мои приметы и фотографию. Я думал, горами…

— В горах конные патрули.

— Давеча ты сказал…

— Вот и она. Называть я тебя буду… Минутку…

Эрик. Эрик Белл.

— Как хочешь.

— Меня зови Пи-Эм. Запомнишь?

— Конечно.

— Объедки брось сюда… У нас есть комната для гостей. Ты…

— Что?

Вопрос, который хотел задать Пи-Эм, застревает у него в горле, а время поджимает: моторы шумят уже совсем близко.

— Ты… С тех пор как выбрался, ты ни разу не…

— Только воду и кока-колу.

Пи-Эм с облегчением утирает лоб.

— Садись. Закуривай.

— Я без сигарет.

Пи-Эм протягивает пачку.

— Держись непринужденней. Нора…

Он не успевает подобрать нужное слово: дверь хлопает, в холле слышны голоса.

— Ты дома?

Компания порядочная и тоже промокшая: им захотелось посмотреть на реку вблизи, и они вылезли из машин. Тут оба Кейди, и м-с Поуп со своей собачкой под мышкой, и еще Ноленды: их подобрали по дороге.

— Входите, ребятки. Сейчас принесу выпить. Ба! Ты…

Нора остановилась перед незнакомцем, который устроился в кресле. Под ногами у него изрядная лужа.

— Эрик Белл, мой приятель. Одним словом, старый товарищ. Понимаешь…

Пи-Эм внезапно вспоминает о невымытых руках, о холме в Мексике и теряется.

— Белл завернул ко мне всего на несколько часов, но думаю…

— …что он пробудет у нас несколько дней, — заканчивает за него Нора без малейшей язвительности в голосе.

Она открывает стенной шкаф, достает спиртное; Пи-Эм очень хочется ее остановить.

— Надеюсь, у него есть с собой во что переодеться?

Вода поднимается с каждой минутой. Когда мы подъехали, брода уже не было. Пембертоны чуть не застряли на том берегу. Кейди считает…

— Иду на пари, что это протянется не меньше недели, — перебивает Кейди. — Я только что звонил в бюро погоды. В Соноре[2] настоящий потоп.

— Как ты сказал его зовут?

— Эрик Белл.

— Вы впервые в нашей долине, мистер Белл?

— Впервые.

— Вы еще убедитесь, что здесь у нас не так уж плохо, даже когда мы отрезаны разливом Санта-Крус. Шотландское? Бурбон?

— Благодарю, нет.

— Пиво?

— Благодарю, тоже нет.

— Серьезно?

— Мой друг Белл, — вмешивается Пи-Эм, — недавно перенес тяжелую болезнь, алкоголь ему противопоказан.

— В таком случае не настаиваю. Остальные — наливайте себе сами. Едой-то хоть запаслись?

— Консервов на неделю хватит.

— А выпивки?

— Нет только пива, — отзывается м-с Кейди.

— Завтра подкинем вам ящик. Кто хочет есть?

Теперь это продлится, пожалуй, часов до пяти-шести утра. Появляются ветчина, сыр, консервы. Нора выставляет на столик несколько бутылок.

За стаканом и хлебом каждый идет на кухню сам. Дом знакомый.

— Пембертоны непременно заглянут утром.

Еще бы! И не только они, а все кому не лень — посмотреть на реку. Заметят у Эшбриджей свет и ввалятся как к себе домой. Просторных кресел и подушек хватает на всех. М-с Поуп обязательно станет худо. Она всегда этим кончает, потом загаживает ванну, потом неизвестно почему принимается плакать и прижимать к груди собачку.

Кто-то запустил проигрыватель. Музыку не слушают, но она создает шумовой фон, позволяющий не замечать перебоев в разговоре.

— Один старый индеец-апач уверяет, что дождь зарядил дней на сорок. Он еще неделю назад предсказал это какому-то журналисту. Кстати, с берега удрали все змеи и зайцы.

Пи-Эм замечает, что гость его вздрагивает.

— Пойду достану ему брюки и рубашку, — объявляет он, вставая.

— Как его угораздило так вымокнуть?

— Не знаю, но если он пойдет со мной…

Пи-Эм вот-вот расплачется. Конечно, никто об этом не догадывается. Все достаточно пьяны, чтобы не обращать на него внимания. Он выдавливает:

— Пошли!

Пи-Эм сам выпил и, может быть, поэтому, пересекая гостиную, испытывает такое чувство, будто дом шатается.

Нет, шатается не только дом — вся его жизнь, все благополучие добытое такой дорогой ценой, таким упорством. За спиной он слышит музыку, голоса, звяканье стаканов.

Что это, собственно, было — желание зарыдать или просто тошнота?

— Пошли!

Спутник следует за ним скользящим бесшумным шагом, и это поражает Пи-Эм: в обычной жизни люди так не ходят.

Подозревают ли те, кто блаженно развалился в креслах, чем они сейчас рискуют?

Они проведут в этой пропитанной алкоголем атмосфере долгие часы, даже не предполагая, что в доме убийца.

— Пошли!

Пи-Эм толкает одну дверь, потом другую. Они проходят через спальню Норы, выдержанную в голубых тонах, затем через ванную, тоже голубую и отделанную с такой роскошью, какой трудно ожидать в глухой аризонской долине. Потом оказываются в его собственной спальне. Тона здесь желтый и коричневый, ванна желтая.

Пи-Эм поочередно зажигает лампы, распахивает стенной шкаф, где висят костюмы.

— У нас с тобой был одинаковый размер.

— Да, но я малость похудел.

Без робости и стеснения, как в детстве, брат его стаскивает рубашку, обнажив белый мощный, мускулистый торс — предмет постоянной зависти Пи-Эм в былые времена. Сбрасывает брюки, кальсоны. Теперь он гол, как червяк.

— Дай-ка мне лучше пижаму, и, я завалюсь спать.

Надевая ее, он добавляет:

— Я тебя очень стесняю, правда?

И, словно рассуждая сам с собой, заканчивает:

— Самое разумное — переправить меня как можно скорее.

У Пи-Эм перехватывает горло. Он даже не пытается разобрать, что с ним, только выдавливает с трудом:

— Оружие есть?

— Нет.

Пи-Эм открывает дверь.

— Ванная направо. Найдешь там все, что нужно.

Оставшись один, он скисает. Этого давно уже с ним не случалось, да он сегодня почти не пил. Его мгновенно рвет, и проходит добрых четверть часа, прежде чем он возвращается к Hope и к гостям.

2

Он не стал бриться. Даже не умылся и не почистил зубы — только бы не поворачивать краны. Все так же лениво влез во вчерашние, еще влажные брюки и сунул босые ноги в сапоги для верховой езды. Глаза у него красные, во рту — мерзко.

Гости, как он и предвидел, разъехались по домам только в шестом часу, и один Бог знает, не занесло ли их перед сном куда-нибудь еще. Для этого достаточно кому-нибудь бросить:

— Загляните на минутку. По стаканчику — и восвояси.

Это может тянуться сутки, а то и больше. Однажды вся компания три дня и три ночи, пока не опустели холодильники, моталась вот так по долине, с одного ранчо на другое, и в конце концов отправилась добавлять в «Подземелье», на мексиканскую сторону Ногалеса.

Он бесшумно заглянул в комнату, где спал его брат, свернувшись клубочком и, как в детстве, прихватив зубами край простыни. Впечатляющее зрелище! Взрослый крупный мужчина, выше и плотнее, чем Пи-Эм, а лежит, как ребенок, и лицо тоже совсем детское.

Может быть, Доналд так и остался ребенком?

Мысль, возникшая у Пи-Эм, многое объясняла, но сейчас не время думать об этом.

Он притворил дверь, прошел через гостиную, усеянную бутылками, стаканами, окурками сигар и сигарет, недоеденными сандвичами. Как-то раз он спросил эту публику, зачем они устраивают сборища по субботам, когда в воскресенье прислуга выходная, если не считать нолендовского негра. Добро бы им в будни надо было ходить на службу и с самого утра торчать в конторе!

Небо было серое — где посветлей, где потемней; у подножия гор стелилась полоса тумана. Дождь перестал. В машине было сыро и холодно. Пи-Эм дал задний ход. Недалеко от реки развернулся и заметил, что там уже собралось несколько легковых, один грузовик и один джип.