Опасный соблазн - Инга Берристер

Однако, с другой стороны, ему нужны эти успехи – Лэнс чувствовал, что должен предъявить обществу некий противовес собственным неудачам. Лэнсу вспомнился недавний разговор с кузеном.

– О чем ты говоришь, какие неудачи? – удивился Родни, когда они обсуждали предстоящее возвращение Лэнса.

– А как насчет неудачного брака, за которым последовал неминуемый развод?

Родни вскинул брови и пожал плечами.

– Лэнс, ты слишком строг к себе, в наши дни развод больше не считается тяжким грехом. К тому же, насколько я понял, твоя бывшая жена счастлива во втором браке, вы расстались как цивилизованные люди и сохранили нормальные отношения.

– О да, мы с Брендой сошлись во мнении, что развод будет для нас самым лучшим решением, коль скоро мы совершили глупость, вступив в брак. – Помолчав, он пояснил: – Я чувствую себя виноватым, но дело не в том, что мы поженились слишком молодыми и по неправильным причинам. – Лэнс замялся, собираясь перейти к самой неприятной части разговора. – Бренда, бывало, жаловалась, что я законченный эгоист, озабоченный только собственной карьерой и не способный стать ни хорошим мужем, ни хорошим отцом. Тогда мне эти обвинения казались нелепыми, ведь я работал ради того, чтобы обеспечить ей достойный уровень жизни, как я твердил ей и себе. Но со временем я понял, что Бренда права. Мне действительно не терпелось достичь профессиональных высот, и дело тут не в деньгах, мне всегда хотелось быть на передовых рубежах науки, открыть что-то новое, осчастливить человечество. – В голосе Лэнса слышалась горькая самоирония. – Беда в том, что работа интересовала и увлекала меня куда больше, чем семейная жизнь.

Родни и его жена Викки переглянулись, и, хотя они из вежливости что-то возразили, Лэнсу показалось, что в душе эти двое тоже считают его законченным эгоистом. Да и с какой стати им думать иначе? Лэнс по всему видел, что для Родни семья всегда стояла на первом месте, он принимал самое активное участие в воспитании своего сына Мэтью.

– Что ж, по крайней мере, ты восстановил отношения с дочерью, – попыталась приободрить его Викки.

– Да, но это не столько моя заслуга, сколько самой Мелинды, которая оказалась мудра не по годам, – с горечью возразил Лэнс. – Ведь когда я в письме спросил ее, не возражает ли она, если я снова вернусь в ее жизнь, она запросто могла бы отказаться. Филипп, хотя и приходится отчимом, на самом деле куда больше отец ей, чем я.

– С практической точки зрения, – да, возможно, – согласился Родни, – но все-таки ты родной отец Мелинды, она на тебя очень похожа.

– Да, внешностью она пошла в меня, – согласился Лэнс.

– И не только внешне, девочка унаследовала твой ум, – улыбаясь, вставила Викки.

Лэнс постарался быть справедливым.

– Поскольку мы с Брендой познакомились в университете, то, полагаю, умом Мелинда пошла в обоих родителей. Хотя, признаться, она меня удивила, сказав, что собирается пойти по моим стопам и заняться биохимией.

– И, поскольку она отлично учится и поступила в частный колледж в Бирмингеме, думаю, у нее есть все шансы преуспеть на поприще науки.

– Надеюсь, – согласился Лэнс. – Меня только беспокоит, что нынешние шестнадцатилетние слишком взрослые. Мелинда стала совсем самостоятельной, у нее свои друзья, своя жизнь. Бренда очень обрадовалась, узнав, что я смогу за ней присматривать, по крайней мере, по выходным. Теперь, когда Филиппа перевели на континент и они с Брендой переезжают, мое присутствие придется очень кстати.

Викки искренне заверила:

– Мы будем очень рады встретиться с Мелиндой. Правда, боюсь, она не привыкла к такой большой шумной семье, как клан Трэворов.

Клан Трэворов. Лэнс отлично помнил, как тяжело ему было в детстве с такой фамилией. Родни, конечно, тоже с этим столкнулся, скандальная репутация клана Трэворов и ему попортила немало крови. Как гласит местная молва, когда-то их далекий предок, цыган из табора, который каждый год на несколько недель разбивал свои шатры под Блэксхэмом, соблазнил местную девушку и был принужден к браку с ней. Дети, родившиеся от этого союза, и их потомки – клан Трэворов – пользовались дурной славой. Ходили слухи, что некоторые из них бывали не в ладах с законом, и, хотя зачастую слухи эти не имели под собой почвы, не зря говорится: «бросай побольше грязи, что-нибудь да прилипнет». На протяжении жизни нескольких поколений Трэворы служили этаким удобным козлом отпущения, на которого можно было свалить все нераскрытые преступления.

Со временем, конечно, многое изменилось, родственники Лэнса породнились со многими уважаемыми семьями и сами стали считаться не просто добропорядочными горожанами, а даже столпами общества. И все же прошлое нет-нет да и напоминало о себе. Разгульный образ жизни предков нынешних Трэворов оставил след в коллективной памяти горожан, мужчины этого рода по сей день пользовались репутацией соблазнителей, в их черных глазах можно было заметить блеск, который юные девушки и их добродетельные матери вполне заслуженно считали опасным.

Лэнсу с детства хотелось вырваться из ограниченного мирка маленького города, где все знают всех, пробить незримый потолок ограничений и ожидании, навязанных ему окружающими только потому, что он носит фамилию Трэвор. Дед поддерживал его в этом стремлении.

Поступление в университет могло освободить Лэнса от ограничений, связанных с жизнью в маленьком городке, но, чтобы достичь того, на что себя нацелил, Лэнс должен был сосредоточиться на работе, уделяя меньше времени и внимания человеческим взаимоотношениям и больше – науке. Понять ущербность такого подхода ему помог случай, точнее случайно подслушанный разговор двух коллег-женщин.

– Ты слышала, что он не виделся со своей дочерью десять лет? – с оттенком ужаса прошептала одна.

– Что ж, бывает, – заметила другая. – Разведенные мужчины часто перестают интересоваться своими детьми.

– Да, я знаю, но его, похоже, дочь нисколько не волнует. Неужели у него нет никаких человеческих чувств?

Поздно вечером того же дня, сидя один-одинешенек в своей элегантно отделанной квартире, Лэнс вспомнил подслушанный разговор и задал себе тот же вопрос. Ответ его ужаснул. Восстановить отношения с дочерью было нелегкой задачей. Девочка настороженно вела себя с отцом, который не напоминал о своем существовании и не интересовался ею десять лет, и Лэнс не мог ее за это упрекнуть. С тех пор, как он вошел в жизнь Мелинды, минуло три года, но Лэнс по-прежнему осознавал, что никакими усилиями, запоздалым сожалением, раскаянием не вернуть упущенные десять лет.

Бренда родила Филиппу двух сыновей, и Мелинда стала неотъемлемой частью большой счастливой семьи, но от этого не перестала быть дочерью Лэнса. Как и он, она была Трэвор.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});