Голодарь - Франц Кафка

И снова потянулись однообразные дни, но внезапно и этому пришел конец. Однажды шталмейстеру бросилась в глаза клетка голодаря, и он спросил у служителей, почему пустует такая хорошая клетка - ведь в ней только гнилая солома. Никто не мог ответить шталмейстеру, пока один из служителей, случайно взглянув на табличку, не вспомнил о голодаре. Палками разворошили солому и нашли в ней маэстро.

- Ты все еще голодаешь? - спросил шталмейстер.- Когда же ты наконец перестанешь голодать?

- Да простят мне все,-прошептал голодарь, и только шталмейстер, приложивший ухо к клетке, расслышал эти слова.

- Конечно,- ответил шталмейстер и постукал себя пальцем по лбу, чтобы дать понять служителям, до какого состояния дошел голодарь,- мы тебя прощаем.

- Мне всегда хотелось, чтобы все восхищались моим умением голодать,- сказал маэстро.

- Что ж, мы восхищаемся,- с готовностью согласился шталмейстер.

- Но вы не должны этим восхищаться,-произнес голодарь.

- Ну, тогда мы не будем. Хотя почему бы нам и не восхищаться?

- Потому что я должен голодать, я не могу иначе.

- Скажи пожалуйста! - заявил шталмейстер.- Почему же это ты иначе не можешь?

- Потому что я,- голодарь приподнял высохшую головку и, вытянув губы, словно для поцелуя, прошептал шталмейстеру в самое ухо, чтобы тот ничего не упустил: - потому что я никогда не найду пищи, которая пришлась бы мне по вкусу. Если бы я нашел такую пищу, поверь, я бы не стал чиниться и наелся бы до отвала, как ты, как все другие.

Это были его последние слова, но в его погасших глазах все еще читалась твердая, хотя уже и не столь гордая убежденность, что он будет голодать еще и еще.

- Убрать все это! - распорядился шталмейстер, и голодаря похоронили вместе с его соломой.

В клетку же впустили молодую пантеру. Даже самые бесчувственные люди вздохнули с облегчением, когда по клетке, столько времени пустовавшей, забегал наконец этот дикий зверь. Пантера чувствовала себя как нельзя лучше. Сторожа без раздумий приносили ей пищу, которая была ей по вкусу; казалось, она даже не тоскует по утраченной свободе; казалось, благородное тело зверя, в избытке наделенное жизненной силой, заключает в себе и свою свободу-она притаилась где-то в его клыках,-а радость бытия обдавала зрителей таким жаром из его отверстой пасти, что они с трудом выдерживали. Но они превозмогали себя: плотным кольцом окружали они клетку и ни за что на свете не хотели двинуться с места.