Карточный домик - Майкл Доббс

Время вообще было не на его стороне. Как и многие коллеги, он пришел в парламент с тайной мечтой добраться до самого верха, но некоторые более молодые и менее одаренные, чем он, обгоняли Урхарта. Горький опыт не заставил его отбросить свои амбиции — наоборот, только закалил его и сделал более расчетливым. Если уж не Даунинг-стрит, решил он, то хотя бы один из ведущих департаментов. Статуса признанного национального политического деятеля было бы достаточно, чтобы презрение отца сменилось гордостью за сына. У него еще есть время, чтобы добиться этого. Он верил в свою судьбу и удивлялся, почему так безбожно долго затянулось ее предопределение.

Но теперь оно пришло. Одной из важнейших обязанностей Главного Кнута стала разработка для премьер-министра предложений по кадровым перестановкам на министерском уровне. Он предлагал, каких из министров следовало бы поощрить, кто из заднеснамеечников заслуживает повышения, какие его коллеги не проявили способностей и должны уступить место другим. Конечно, не со всеми его предложениями соглашались, но большинство из них обычно принималось. Он много думал о предстоящих после выборов перестановках, и в его кармане уже лежала написанная от руки записка с конкретными предложениями. Если они пройдут, страна получит более сильное и более эффективное правительство, причем такое, в котором его близкие друзья и надежные союзники будут занимать самые влиятельные посты. Ну и он, конечно, займет наконец то положение, которое давно заслужил. Да, его время наконец пришло!

Он потрогал карман, чтобы убедиться, что конверт на месте. Миссис Бейли в это время переключилась на проблемы одностороннего движения транспорта вокруг торгового центра на Хай-стрит. Урхарт в немой мольбе поднял глаза к потолку и ему удалось привлечь внимание жены, занятой разговором в дальнем конце комнаты. Ей было достаточно и одного его взгляда, чтобы поспешить к нему через всю комнату.

— Леди, вам придется извинить нас, поскольку мы должны вернуться в гостиницу и переодеться перед тем, как начнется подсчет голосов. У меня нет слов, чтобы по достоинству поблагодарить всех за помощь. Вы знаете, какие вы для Френсиса незаменимые помощницы.

Урхарт тут же поспешил к двери, но почти у выхода его остановила, замахав рукой, девушка, которая говорила с кем-то по телефону, делая при этом быстрые пометки в блокноте.

— Я записываю окончательные сводные данные о результатах опроса избирателей, — сказала она.

— Это можно было сделать еще час назад, — отрезал Урхарт.

Девушка покраснела. Уже не первый раз ее возмущал острый язык Урхарта, его неблагодарность, уже не впервые обещала она себе, что эта избирательная кампания — последняя, в которой она участвует в качестве его доверенного лица. При первой же возможности она поменяет эту работу на другую. Пусть даже зарплата там будет меньше, а рабочий день длиннее, по крайней мере, там ее будут ценить, а не видеть в ней просто мебель на избирательном участке. А может быть, лучше вообще бросить политику?

— Результаты опроса не столь приятны, как в прошлый раз, — сказала она. — Плохи дела и с явкой на участки; похоже на то, что многие из наших сторонников отсиживаются дома. Полученные данные не позволяют сделать определенные выводы, но похоже, что перевес в голосах будет менее значительным, чем раньше. Не могу, однако, сказать, на сколько именно он уменьшится.

— Черт с ними! Они заслуживают того, чтобы заполучить на несколько лет правительство оппозиции. Может быть, это заставит их оторвать от кресел самодовольные задницы!

— Мой дорогой, — попыталась успокоить его жена, как она не раз пыталась делать это и ранее, — не надо жадничать. С большинством в 22 000 голосов ты можешь позволить себе не обращать особого внимания на некоторое уменьшение этой цифры.

— А я не жадничаю. Я просто устал, мне душно, и я уже слишком наслышался об этих опросах избирателей на дому. Ради Бога, выведи меня отсюда!

Повернувшись в дверях, чтобы еще раз сказать «спасибо» и попрощаться с набившимися в комнату активистками, она увидела, как лампа с грохотом врезалась в пол.

Атмосферу контролируемого хаоса, характерную для офиса редактора, заменила растущая паника, грозящая вообще выйти из-под контроля. В первом выпуске газеты, уже отправленной в печать, было все, включая набранный огромными буквами заголовок статьи на первой полосе, гласивший: «ПОБЕДА ОБЕСПЕЧЕНА!».

Материал был сдан в набор в шесть часов вечера — за четыре часа до того, как закрылись двери избирательных участков. Редактор «Дейли телеграф», как и другие, решил пойти на риск и угадать результаты выборов, с тем чтобы ранним утром следующего дня его газета привлекала внимание и активно раскупалась. Если он угадает и первым сообщит важную новость, его увенчают лаврами, если же ошибется, его так закидают грязью, что он никогда ее не отмоет.

Гревиль Престон впервые имел дело с всеобщими выборами в качестве редактора газеты. Чувствуя себя неуверенно, он без конца вносил изменения в первую полосу, изводил работников отдела внутренней политики, требуя снова и снова переписывать статью о выборах и дополнять ее самыми свежими данными. Новый владелец издательства «Телеграф ньюспейперс», назначая его главным редактором газеты несколько месяцев назад, дал ему единственное указание: «Добейтесь успеха!» Иной вариант полностью исключался, Гревиль знал, что второго шанса у него не будет, как не будет его и у других работников редакции. Аудиторы требовали от газеты незамедлительной финансовой отдачи, что прежде всего означало необходимость существенного сокращения всех расходов. Многие квалифицированные и опытные работники уже обнаружили, что они «рационализированы», как выразились в своих рекомендациях аудиторы, и заменены менее опытными, но и менее оплачиваемыми работниками. Эта операция благоприятно отразилась на показателе итогов расходов и весьма неблагоприятно — на коллективе. Сокращение и перестановка кадров вызвала у оставшихся работников неуверенность в ближайшем будущем, у постоянных читателей газеты — тревогу, а у Престона — не оставляющее его чувство надвигающейся гибели, причем его хозяин был полон решимости не предпринимать ничего, что могло бы рассеять эти мрачные мысли.

Его попытки увеличить тираж газеты, расширив ее распространение среди населения с низкими доходами, пока не принесли видимых результатов. Теперь он уже не производил впечатление прекрасно одетого и уверенного в себе человека. С лица его не сходило выражение озабоченности, и на лбу выступали капельки пота, из-за которых очки в тяжелой оправе постоянно сползали с носа. Тщательно продуманный внешний имидж уже не скрывал неуверенности, внутренней неустроенности.

Отвернувшись от заставленной телевизионными мониторами стены, Престон обратился к работникам редакции, казалось, доставлявшим ему в последнее время одни неприятности.

— С чего, черт побери, вы взяли, что выборы идут не так, как надо? — раздраженно крикнул он.

Матти Сторин не дрогнула. В свои двадцать восемь она была самой молодой из недавно набранных новых работников отдела внутренней политики, заменив одного из старых корреспондентов, чей грех в глазах аудиторов состоял в слишком частых обильных обедах в Савое для получения интервью. Матти была уверена в правильности своих выводов, основанных на опыте напряженной работы в предыдущие девять месяцев. Ей не нравился этот новый стиль, когда перед главным редактором ставилась задача не столько обеспечивать высокое качество материалов, сколько добиваться высокой доходности газеты. Престон прошел редакторскую школу управления, где учили бухгалтерии читаемости и расчетам стоимости на каждую тысячу, а не тому, как сделать статью добротной, читаемой и как для этого даже можно проигнорировать предупреждение адвоката. Для Матти такой подход к журналистике был совершенно неприемлем. Престон знал об этом, злился и на нее, и на ее очевидный, хотя еще сырой, неотшлифованный талант, но многое подсказывало, что ему она нужнее, чем он ей. Понемногу до него стало доходить, что коммерческому подходу к журналистике вовсе не противоречит использование острого журналистского чутья — растет популярность газеты, следовательно, растет и ее тираж.

Матти стояла перед ним, засунув руки в карманы модных мешковатых брюк, которые при всей расплывчатости линий неуловимо подчеркивали ее стройную фигуру. Матти Сторин хотелось добиться успеха в политической журналистике, развить те способности, которые, как она знала, у нее были. Но она была женщиной, привлекательной женщиной, и решительно не собиралась жертвовать своей индивидуальностью и стать такой, какой, по общепринятому мнению, становятся молодые женщины, прокладывающие себе дорогу в этой деятельности. Она считала, что глупо и унизительно притворяться жеманной красоткой, чтобы потрафить воинственным склонностям своих коллег-мужчин, особенно таких, как этот Престон.