Стефан Цвейг - Б Сучков

Гуманизм Цвейга уже в начале творческого пути художника приобрел черты созерцательности, а критика буржуазной действительности приняла условную, абстрагированную форму, так как Цвейг выступал не против конкретных и вполне зримых язв и болезней капиталистического общества, а против "извечного" Зла во имя "извечной" Справедливости.

Произведением, где эти особенности гуманизма Цвейга выразились наиболее отчетливо, была его трагедия в стихах "Терсит", написанная в 1907 году, - вольная вариация на античную тему, где, впрочем, колорит античности сказался только в именах действующих лиц. Вся проблематика трагедии вырастала из тогдашнего мироощущения Цвейга и утверждала право униженных и оскорбленных, олицетворенных в образе гонимого и преследуемого "презренного Терсита", на счастье и сострадание, в которых им было отказано судьбой и людьми.

Отверженный Терсит преисполнен любви к людям и тянется к ним всеми силами своей прекрасной души, заключенной в отвратительное обличье, но никто из окружающих не нуждается в его доброте, и Терсит погибает, примиряясь с жизнью, но с томительным сознанием, что его достоинство человека попрано и что это несправедливо. Пьеса отличалась большими поэтическими достоинствами, а ее трагическая тональность свидетельствовала, что Цвейг не знал, как можно в жизни разрешить коллизию между добром и злом. Вскоре он начал раскрывать силу и власть зла уже не на условном, а на конкретном жизненном материале. Ощутив созревание собственного таланта, обогащенного впечатлениями от долгих путешествий по странам Западной Европы, Индии, Индо-Китаю, наблюдениями над обыденной жизнью людей, Цвейг решительно избирает прозу как наиболее соответствующий природе его дарования род литературы. В 1911 году он публикует сборник новелл "Первые переживания", куда вошли произведения, писавшиеся на протяжении десятилетия, объединенные общей этической проблемой. Главные действующие лица этих новелл - дети.

Не психоаналитическим обследованием закоулков детского сердца, приобщающегося к "сокровенным" и "постыдным" тайнам жизни, был занят писатель. Из всего цикла только "Рассказ в сумерках" посвящен описанию пробуждения чувства любви у подростка.

Иные тайны жизни открываются героям этих новелл - детям, непосредственно и чисто смотрящим на мир. На их душах, простых и доверчивых, наивных и добрых, Цвейг как бы проверяет объективную ценность жизни, в которую неизбежно войдут его герои, - жизни обычной, повседневной, внешне благопристойной и благополучной. И по мере того как с нее сходит налет загадочности, она предстает перед детским взором в истинном облике - неправедная, нечистая, пропитанная обманом и горем.

Две девочки становятся свидетельницами довольно банального происшествия, нередко случавшегося в буржуазных семьях; их "фройлейн", соблазненная богатеньким бездельником, кончает самоубийством (новелла "Гувернантка"). Взрослые тщательно скрывают от них происходящее. Но дети, преисполненные чисто человеческой жалости к несчастной девушке, с ужасом видят закулисную сторону семейной жизни, жестокость и лживость своих родителей. Столкновение с обычной буржуазной моралью, с прозаической стороной бытия ломает детские души: "Они знают теперь все. Они знают, что им лгали, что все люди могут быть дурными и подлыми. Родителей они больше не любят, они потеряли веру в них. Они знают, что никому нельзя доверять... Из веселого уюта детства они как будто упали в пропасть... Их страшит жизнь, в которую они вступают, - таинственная и грозная, как темный лес, через который они должны пройти".

В темном лесу жизни заблудился и герой новеллы "Жгучая тайна", мальчик Эдгар. В средней буржуазной семье разыгрывается драма этого ребенка. Слепой случай - встреча его матери с неким бароном, искателем легких любовных забав, - обнажает перед мальчиком эгоистическую основу человеческих отношений. Он с ужасом убеждается, что самое дорогое для него существо, в которое он безгранично верил, - мать оказывается способным на низкий обман; ложь взрослых оскорбляет и унижает в нем чувство человеческого достоинства и правды. Он узнает, что в его доме и семье, где он чувствовал себя так легко и радостно, властвуют расчет, хитрость и нечестность. Он узнает также, что на земле между людьми нет мирз и, кроме тех, кто с беззаботностью и легкостью, порожденных достатком, проходит по своим жизненным путям, есть немало других, для которых жить - значит ежедневно бороться за существование. Он многое узнал, этот мальчик из порядочной буржуазной семьи. Но Цвейг, проводя его через темный лес невзгод, как бы убоявшись жестокости естественно напрашивавшихся выводов, вручает своему маленькому герою в качестве путеводного факела милосердие и сострадание, которые должны помочь ему в трудных блужданиях по тесному лабиринту жизни.

Цвейг ясно осознавал, что в современном ему обществе обесценены лучшие качества человека, что самые дорогие и чистые чувства опошляются и втаптываются в грязь. Даже любовь, чья стремительная и крылатая стихия подхватила героя "Рассказа в сумерках" и бедную простушку - героиню "Летней новеллы", - оказывается обманом и призраком. Она проходит через сердца людей, оставляя после себя лишь пепел и сожаление, и, приобщив на мгновение человека к счастью и полноте жизни, ввергает его в повседневность, еще более невыносимую, чем раньше.

Люди в новеллах Цвейга существуют, подобно замкнутым, сталкивающимся лишь по воле случая монадам; разобщенные, они почти не знают душевной близости. Каждый из них скрывает внутренние переживания, словно тайну, и только эгоистическая сторона их душ раскрывается с легкостью, внося в отношения людей обман и расчет. Но, рисуя печальную и верную картину современного ему мира, Цвейг не отвергает его: писатель верит, что страдание может быть преодолено милосердием человека к человеку и добро в конце концов восторжествует и облагородит жизнь. Мысль о благе милосердия и всепрощения проходила и через трагедию "Терсит" и через известную новеллу "Страх", в которой она является главным внутренним мотивом, побудившим писателя смягчить остроту конфликта между неверной супругой и ее благородным мужем, великодушно прощающим жене ее измену. В этой новелле, несмотря на условность запечатленной в ней жизненной ситуации, уже наметилась и другая тема, которая в зрелом творчестве Цвейга займет главенствующее место, - тема несостоятельности и лицемерия буржуазной морали.

Поскольку писатель был занят критикой морали буржуазного общества, а не критикой самого общества, то этическая проблематика резко очертила границы его гуманизма и пределы оппозиционности существующему миропорядку. Отвлеченно-этический подход к теме общественного зла обусловил и многие художественные особенности ранней новеллистики Цвейга, в первую очередь ее подчеркнутый психологизм.

Искусство, объектом которого является человек во всех проявлениях его деятельности, естественно ставит перед собой как главную задачу изображение его внутреннего мира. Но крупные писатели-реалисты, понимая, что человеческие эмоции и поступки зависимы от объективных причин, а сознание - от среды, в которой человек живет, умели раскрывать связи между психикой человека и внешним миром, не затемняя ее социальной обусловленности. Поэтому их герои отличались богатством интеллекта и сложностью характеров. Цвейгом, как и многими его современниками, эта черта высокого реализма была утрачена. Писатель не всегда был в состоянии достигнуть синтетического изображения взаимодействия и зависимости внутреннего мира человека от внешних условий и поэтому сводил психическую жизнь человека к ограниченному кругу эмоций и страстей, приобретавших самодовлеющее значение. Конечно, действующие лица его новелл отмечены ясными приметами среды, из которой они вышли, и времени, в какое они живут. Но при подчеркнутом внимании писателя к психологии героев, скрупулезном исследовании и фиксации мельчайших их переживаний он все же зачастую обедняет их характеры, отрывая психическое начало от сферы социального. Если многие современники Цвейга искали ключ к постижению психики человека в домыслах Фрейда и его психоаналитической школы, сводившей многообразие человеческих эмоций к сфере сексуального, то Цвейг в очень небольшой мере был затронут теориями венского психиатра и относился к ним всю жизнь достаточно сдержанно, хотя и с большим интересом. Он писал, что перед теориями фрейдистов следует "поставить внушительный и большой знак вопроса". Психологизм его новелл опирался на собственные наблюдения писателя, а не на фрейдистские концепции.

Несмотря на то что Цвейг изображал единичные столкновения человека с недобрым и холодным миром, он, несомненно, улавливал и запечатлевал объективные противоречия действительности. Созданная им картина жизни была мозаичной, и писатель не добирался до первопричин, вызывавших разобщенность в людях, но ясное стремление пробиться к правде жизни вводило его раннюю новеллистику в русло реалистической литературы. От декадентского искусства Цвейга отталкивали не только непродуктивность формалистических устремлений его творцов, но и начавшая обнаруживаться органическая связь литературы декаданса с идеологией империализма Болезненно яркий цветок модернистского искусства оказался ядовитым цветком. Элегантный аморализм писателей-модернистов оборачивался цинизмом, философский релятивизм - неверием в творческие силы человека, аристократическая замкнутость одиночек - в презрение и ненависть к народным массам, индивидуализм - в апологию сильной личности, стоящей "по ту сторону добра и зла", в культ насилия и жестокости. Чем ниже нависали над Европой тучи надвигавшейся мировой войны, которой суждено было стать первой мировой войной, тем разнузданней и откровенней оправдывало декадентское искусство империалистическую агрессию, тем прямее отвечало оно воинственным политическим требованиям буржуазии, отравляя духовную атмосферу ядом шовинизма и попирая прогрессивные традиции культуры. Политическая направленность декадентского искусства была недостаточно ясна Цвейгу, но антигуманистические идеи, свойственные модернистской литературе, вызвали у него глубокую неприязнь.