Есть что скрывать - Элизабет Джордж

многонациональной общине, состоящей из выходцев со всего света, от Африки до Вест-Индии, жили в районе Мейвилл-Эстейт, в доме под названием Бронте-хаус, пятиэтажном здании из неоштукатуренного красного кирпича, каких очень много в жилых районах города. Прямо через дорогу от дома располагалась асфальтовая игровая площадка, прикрытая от солнца огромными лондонскими платанами. В торцах площадки были установлены баскетбольные щиты с кольцами и футбольные ворота, а всю ее обнесли забором, чтобы дети в погоне за мячом не выскочили на улицу.

К дверям квартир на первом этаже Бронте-хаус вели бетонные ступеньки, а для того чтобы попасть на верхние четыре этажа, нужно было пройти по внешнему коридору, а затем подняться по лестнице или на лифте. Почти все двери были открыты – в тщетной надежде впустить ветер, которого, по крайней мере в этот момент, совсем не чувствовалось. Из распахнутых окон доносились звуки работающих телевизоров, а также музыки, танцевальной и рэпа; к ним присоединялись запахи самой разной еды.

В квартире Банколе было жарко, как в перегретой сауне. Тани почувствовал, что его обволакивает пелена почти жидкого воздуха, и прищурился от заливающего глаза пота. Вращающиеся лопасти вентиляторов нисколько не охлаждали воздух – просто гоняли его, словно застоявшуюся болотную воду. Дышать было можно, но неприятно.

Тани почти сразу почувствовал запах и посмотрел на отца. Его лицо выражало недовольство.

Монифа Банколе была обязана многое предвидеть. В это время дня она должна была знать, когда муж вернется домой и какую еду предпочтет. Обычно он ей ничего не говорил. Абео считал, что, раз они женаты уже двадцать лет, нет никакой необходимости говорить что-то вслух, словно новобрачные. В первые годы семейной жизни он объяснил ей многие вещи, в том числе требование, что его чай должен быть готов не позже чем через десять минут после того, как он вернется домой после дневных трудов. «Сегодня, – понял Тани, – будет готов не только чай, а что-то посущественнее». Его сестра Симисола накрывала на стол для всех, а это значит, что от семейной трапезы увильнуть не удастся.

Сими молча кивнула ему в знак приветствия, но на его вопрос: «Ты так суетишься, потому что к нам на чай приходит твой парень?» – ответила улыбкой. Потом спохватилась и поспешно прикрыла рот рукой. Ладонь закрыла щель между передними зубами, но нисколько не приглушила смешок. Ей было восемь, на десять лет меньше, чем Тани. Их общение в основном сводилось к тому, что он ее подначивал.

– У меня нет парня, – заявила она.

– Нет? Почему? В Нигерии ты уже была бы замужем.

– А вот и нет!

– Точно. Там так принято – скажи, Па.

Абео проигнорировал его и повернулся к Сими.

– Скажи матери, что мы дома, – как будто в этом была необходимость.

Девочка крутанулась на месте, танцующей походкой обогнула один из почти бесполезных вентиляторов и крикнула:

– Мама! Они здесь! – И обратилась к отцу и брату, копируя мать: – Садитесь, садитесь. Хочешь пива, Па? Тани?

– Ему воду, – сказал Абео.

Сими скосила глаза на брата и снова сделала пируэт. Тани догадался, что так она хочет продемонстрировать свою юбку. Это была старая юбка, похоже из благотворительного магазина «Оксфам», но сестра украсила ее блестками – как и ленту на голове, из-под которой выбивались короткие черные волосы. К многочисленным блескам на ленте она добавила перо. Девочка бросилась на кухню, едва не сбив с ног мать, которая входила в комнату с супом гбегири, запах которого уловил Тани. От пара, поднимавшегося от супа, лоб и щеки Монифы покрылись капельками влаги, а очки запотели. Тани не мог представить, что даже попробует гбегири в такую жару, но промолчал, зная, что за этим последует.

Абео снова пустится в пространные рассуждения о своем детстве. Сорок из своих шестидесяти двух лет он прожил в Англии, но когда начинал говорить о своей родной Нигерии, создавалось впечатление, что он приземлился в Хитроу только на прошлой неделе. Больше всего отец любил вспоминать, какое там все «дома» – школы, условия жизни, погода, обычаи… Но все это, похоже, существовало лишь в его фантазиях об африканской родине, порожденных фильмом «Черная пантера», который он смотрел не меньше пяти раз. Это был любимый фильм Па.

Монифа поставила супницу, и Абео нахмурился.

– Это не эфо риро.

– Я не решилась в такую жару, – объяснила она. – Куры. Мясо. Дома у нас ничего нет, только немного говядины. И я не знала, не испортится ли мясо, если я куплю его на рынке. Подумала, что разумнее приготовить гбегири.

Абео посмотрел на жену.

– Ты не сварила рис, Монифа?

– Вот, папа! – Сими принесла пиво. В одной руке у нее была запотевшая банка, в другой – запотевший стакан. – Такое холодное… Потрогай, какое холодное, папа. Можно мне попробовать? Один глоточек?

– Нет, – сказала мать. – Садись. Я подаю еду. Прости насчет риса, Абео.

– Но я еще не принесла Тани воды, – возразила Сими.

– Делай, что говорит мать, Симисола! – рявкнул Абео.

Сими подчинилась, бросив виноватый взгляд на Тани. Тот пожал плечами.

Она спрятала руки под стол и снова посмотрела на брата, который подмигнул ей. Потом скосила глаза на мать, не отрывавшую взгляда от Абео. Он долго смотрел на жену, потом кивнул, подавая знак, что можно раскладывать еду.

– Твой сын снова не пришел на работу вовремя. Мог бы уделить магазину всего полчаса своего драгоценного времени. Зайду пришлось перед закрытием почти все сделать самому, и тот был недоволен, – сообщил он Монифе. И прибавил, обращаясь к Тани: – Чем ты был так занят, что пренебрег своими обязанностями?

– Абео… – промямлила Монифа. – Может, вы с Тани… потом?

– Не твоего ума дела, – оборвал ее Абео. – Ты испекла эба? Да? Симисола, принеси лепешки из кухни.

Монифа налила большую порцию супа гбегири в тарелку с ободком и передала Абео. Вторая тарелка отправилась к Тани.

Через секунду из кухни вынырнула Сими с большой тарелкой эба. Под мышкой она держала бутылку коричневого соуса – приправа к лепешкам и одновременно дань «английской традиции». Поставив тарелку и бутылку перед Абео, вернулась на свое место. Монифа налила ей суп последней – таков обычай в этом доме.

Все ели молча. Слышны были только звуки с улицы, причмокивание и глотание. Не доев суп, Абео отложил ложку, отодвинул стул и исполнил ежевечерний ритуал, как называл его Тани: оглушительно высморкался в бумажную салфетку, скомкал ее и бросил на пол. Потом приказал Сими принести другую. Монифа встала, собираясь выполнить его просьбу сама, но Абео остановил ее:

– Сядь, Монифа. Ты не Сими.

Девочка выбежала из комнаты и вернулась через несколько секунд со старым кухонным полотенцем, которое полиняло настолько, что было уже невозможно различить, какой годовщине бракосочетания королевы оно посвящено.

– Салфетку я не нашла и взяла вот это. Подойдет, папа?

Абео взял у нее